Провидение
Часть 15 из 56 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Я бросаю простыни в сушилку. Могу ли я пойти на конвент? Народу там будет много. Контролировать свои силы я не в состоянии. И в отличие от Уилбура, я ничем не выделяюсь. Лавкрафт много писал о том, какой Уилбур необычный, с бледным, практически лишенным подбородка лицом, как он растет не по дням, а по часам. Это справедливо. Горожане имели полное право быть подозрительными и настороженными. Стороны в равных условиях, когда каждая может обнаружить противника и защитить себя.
Любой увидевший Уилбура чувствовал, что в нем заключена какая-то опасность. Но я похож на хипстера, который ест бекон, у которого девушка, куча клетчатых рубашек и планы на пятничный вечер. Я мог иметь профиль в «Твиттере», похмелье от дешевого пива и билеты на концерт, где скакал бы, обливаясь потом, со всеми остальными. Глядя на меня, можно предположить, что у меня имеются подружки и фотки, на которых я с ними развлекаюсь, что я собираю яблоки[43] возле Джонстона, хожу в старый кинотеатр на Тайер-стрит, проталкиваюсь сквозь толпу к бару в «Парагоне», чтобы выпить, поговорить о фильме и посмеяться, а потом отправиться за фалафелем, потому что мы пьяны и нам надо поесть, прежде чем заняться сексом.
Секс.
Пищит сушилка. Я достаю горячие простыни и заворачиваюсь в них. Наверное, такие ощущения дает и секс. Горячее тело, касающееся тебя, как одеяло, в разных местах. Тепло другого…
Я звоню Хлое и попадаю на ее голосовую почту. Вот и правильно. Сегодня я не заслужил услышать ее голос.
Иногда победить невозможно, но как только я решу проблему, я сразу же все ей расскажу. Извинюсь за то, что был таким придурком, за свои путаные сообщения, за исчезновения. Я стану тем, кто я есть, кем был до того, как меня похитили, хорошим человеком. И я никогда не стану таким, если не приложу все силы, чтобы найти лекарство.
В словах Магнуса горькая правда: «Мы славно поработали здесь, Джон».
Мне может не нравиться его работа, но он старался, трудился и добился своего. Он сделал меня вот таким. Теперь моя очередь.
Уж постарайся.
Лавкрафтовская конференция — место небезопасное, но и в лесу много лет назад было небезопасно. Кто не рискует, тот не выигрывает.
Хлоя
На потолке трещина, и пожилая пара ссорится из-за матраса с подушкой. Это мой третий за день магазин сети «Алекс мебель», самый маленький из всех, и его здесь, конечно, быть не может. Здесь нет отдела оформления, нет шоурума, где ткани висят, словно юбки.
Ко мне направляется продавец.
— Мисс? Вы как сегодня? Присмотреть? Помечтать?
Отвечаю, что понемногу того и другого, и он говорит, что поможет мне.
— Но зависать рядом с вами не буду. Если хотите, чтобы я помог вам с чем-то, то я вон там, в том кресле.
Помочь мне он не может. Никто не может. Но я и в этом магазине делаю то же, что и в других. Тестирую диваны. Делаю вид, что выбираю, что интересуюсь пенопластовыми подушками, спрашиваю, какие ткани есть в наличии и как организована доставка. Я едва не получаю инфаркт, погрузившись в огромный, неуклюжий кожаный секционный матрас. Такой сумасшедшей я не чувствовала себя даже тогда, когда решила приехать сюда, когда, словно девчонка в кино, бежала по Пенсильванскому вокзалу и совала в автомат кредитную карточку, покупая билет в одну сторону до Провиденса.
Я знала, что это просто реклама. Знала, что в городе четыре магазина. Но потом до меня дошло. Он знает, что я знаю. А раз так, то вполне логично предположить, что Джон может ждать меня в одном из этих магазинов, что это я должна приехать сюда. Конечно, после его исчезновения много лет назад я позаботилась о том, чтобы оставить след из хлебных крошек. Найти меня при желании не составило бы большого труда.
Продавец подходит ко мне с прозрачной подушкой.
— Эта штука поможет вам понять, как вы издеваетесь над собой с вашим старым матрасом.
Я сижу и киваю, пока он рассказывает о пылевых клещах. Неподалеку пожилая пара благодарит помогавшую им женщину — я знала, что вы, ребята, будете когда-нибудь вместе. Хотелось бы мне знать, каково оно, быть старой. Никогда еще я не ощущала себя такой одинокой.
— Итак, — говорит продавец, протягивая прозрачную подушку. — Хотите попробовать эту штучку, испытать на себе?
Часом позже я иду по набережной реки. Называется это место Уотерфайр, и у них фонари на лодках. Здесь оживленно — семьи в полном составе, студенты колледжа. Никакого плана я не составила. Чемодан с собой не взяла. Я еще не решила, останусь ли на ночь, и не знаю, есть ли в отеле свободные номера. Не знаю, что хочу съесть на обед. Знаю только, что не Джон отправил меня в эту охоту. Я здесь одна.
Наверное, надо было бы пойти в настоящий ресторан, но как устоять перед соблазном посетить «Тенлис».
Официантка приносит мне заказ — бургер с халапеньо и фраппе со вкусом арахисового масла и с зефирным кремом.
— Надеюсь, дорогуша, тебе понравится. Ты примерно моего возраста, так что все ляжет куда надо.
— Спасибо.
Здесь те же «Jets» с той же «You Got It All». В «Тенлис» ничего не меняется. Ничего не стареет — в отличие от нас. Та же музыка, тот же соус к бургеру, и перчики хрустят так же, как много лет назад.
— Принести что-нибудь еще? — спрашивает официантка.
Я достаю телефон и нахожу портрет Джона.
— Вообще-то… Это так, на всякий случай. Вы не видели здесь вот этого парня? Сейчас он немного постарше.
Она надевает очки, щурится, относит телефон дальше, подносит ближе.
— Красавчик. Старая любовь?
Я пожимаю плечами — странный жест, когда ответить нужно да или нет. Старая любовь? Строго говоря, нет.
Официантка проскальзывает в кабинку. Раньше я думала, что официантки сами по себе дружелюбны и заботливы. Помню, как его мать посмеялась над нами однажды. Когда они проходят обучение, это правило у них на первой странице руководства. Они не дружелюбные. Это просто такой прием. Мы с Джоном решили, что его мать не права, что да, им, может быть, и вменяют в обязанности быть такими, но работу они выбирают именно потому, что хотят делать приятное людям. Моя мама считает, что от всей этой сети воняет сексизмом и пороком сердца.
Официантка изучает портрет. Зовут ее, если верить именной бирке, Пола.
— Знаешь, прежде чем прийти сюда, я работала помощницей юриста.
— О…
— Тридцать один год. Фирма неподалеку отсюда. Большие шишки.
— Замечательно.
— Знаешь, почему я оттуда ушла?
Я качаю головой.
— Нет.
Она тянется через стол к моей руке.
— Потому что хотела быть счастливой. Хотела, чтобы мои дни пахли чизбургерами и зефирным кремом. Хотела слушать музыку, носить что-нибудь удобное и ни о чем не беспокоиться.
Я сглатываю.
— Здорово. Нет, правда. Решиться на такой шаг.
Пола снимает очки.
— В том-то все и дело, дорогуша. Мужчина, если он то что надо, сам тебя найдет.
Она похлопывает меня по руке и выскальзывает из кабинки. Я оглядываюсь. Официантки почти у всех кабинок, разговаривают с такими же, как я, успокаивают, восторгаются детишками, дают советы мамочкам. Не хочу, чтобы мать Джона была права. Не хочу, чтобы «Тенлис» оказался фигней. С первыми звуками «Make It Real» я невольно поворачиваюсь к двери, словно ожидаю увидеть там Джона. Вместо него вваливается группа парней, шумных и скромных, возбужденных то ли мальчиков, то ли мужчин. Вся четверка занята только собой, на них черные футболки и бейсболки с надписью «Я — Провидение». И тут я замечаю, что они такие не одни, что есть и другие — одинокий мужчина, кайфующий со стопкой книг одного автора, Лавкрафта. В дальнем конце зала пара разделывается с горкой блинчиков, и оба в одинаковых футболках с одной и той же надписью — «Лавкрафт».
Этого автора Джон навязывал мне, когда вернулся домой после похищения, и вот теперь я ищу в старых чатах, где «Hippo Campus» — и да, там все про Лавкрафта.
Ты уже прочитала, Хлоя? Это он про «Ужас Данвича».
Обычно я меняла тему. Не хотела быть с ним в книжном клубе ужастиков. Прочитать книгу пыталась, но далеко не ушла. Она действовала мне на нервы, оскорбляла мои чувства, а с оскорбленными чувствами я стала бы слишком типичной. Книга была не моя. Ужасная, пугающая, будоражащая и никак не любовная поэма. В ней не было ничего о нас, никакой притчи, и я всегда чувствовала себя неловко из-за того, что хотела видеть нашу с Джоном историю вписанной в какой-то контекст. Лицо вспыхнуло, память еще слишком свежа, и та комбинация — он говорит со мной о Лавкрафте и не хочет встретиться лично — раздражала меня и обижала. К сексу это имело такое же отношение, как те мальчишки в кабинке, заказывающие луковые колечки. Последнее, что было у них на уме, это девчонки.
Джон присылал мне отрывки из «Ужаса Данвича» и спрашивал мое мнение. Он как будто проверял меня, как будто пытался сказать что-то о нас, что мы разные, что мне нужно читать правильные вещи, и, может быть, тогда он согласится меня увидеть. Я хотела, чтобы он просто вышел и сказал, чего хочет от меня. Но он не вышел и не сказал.
Лавкрафт его увлек. И если так, то и все эти люди были его людьми. Сердце начинает разбегаться, но тут официантка подходит ко мне с чеком.
— Извините, — говорю я. — Почему здесь так много фанатов Лавкрафта?
Она тоже оглядывает зал и тихонько смеется.
— Большой конвент. В это время года у нас всегда много его поклонников. И вот что я тебе скажу: им, кроме Лавкрафта, ничего не надо. Что, по-моему, довольно нелепо.
Я подаю ей кредитку.
— И где это? Где проходит конвент?
Эггз
Лампочка в моей утиной лампе лопнула, и в комнате почти темно. Это хороший знак. Вселенная как бы предупреждает меня: Эгги, если собираешься это сделать, если намерен броситься очертя голову в очередное бессмысленное предприятие, то делать это лучше всего в темноте.
Я беру дело Ивонны Белзики и как будто чувствую запах ее парфюма. Это дело принесло мне неприятности. С него все началось. Я не мог смириться с тем, что девушка просто умерла, — она была воплощением здоровья. «Ты хочешь сказать, юности», — перебивает Стейси. И да, она была красива, вернее сказать, полна жизни, энергии, в ней была искра. Милый, добрый человек — это о ней. И, похоже, именно эта искра, та самая, которая должна была добавить что-то к ее жизни, ее же и убила. Мне предстояло выяснить, что в тот день пошло не так. Что, если ее бросил некий тайный бойфренд? Было что-то, что мы упустили. Все материалы до сих пор здесь, в моих коробках — папки, флешка с записью с камеры наблюдения. На записи она, Ивонна Белзики. Девушка в летнем платье не выглядит неуверенной. Она заметно нервничает, но это потому, что ее ждет собеседование.
Девушка делает несколько шагов и оглядывается через плечо. Запись не лучшего качества, но страсть, вожделение не скрыть. Я ставлю на паузу и увеличиваю картинку, делаю то, что уже делал много раз до этого. Парня, на которого она смотрит, в кадре нет. Чего я только не делал, чтобы отыскать его. Чужак? Бойфренд? Старше Ивонны? Младше?
Что сбивает меня с толку по сей день. Когда девушка упала, тот, на кого она смотрела, не ворвался в кадр. Не поспешил ей на помощь. Не остался, чтобы дать показания.
Может, тебе отдохнуть, Эгги? Так ответила Стейси на мое предположение, что человек вне кадра имеет какое-то отношение к «сердечному приступу» Ивонны. Оставь и забудь, сказала она. Но я совету не внял и начал разнюхивать, используя полицейский жетон совсем не по назначению. Стейси сама пришла в мой офис и на этот раз обошлась уже без может. Меня отправили домой — в недолгий отпуск. А когда я вернулся на работу, все уже перевернулось с ног на голову. Коллеги знали, что меня посылали отдохнуть. Надо мной посмеивались, меня поддразнивали. Я был конспирологом, помешанным на работе психом.
Такое клеймо не ототрешь. Я знаю, как люди смотрят на меня. Но я знаю и другое: чутье не обманывает. Волна тошноты накатывает каждый раз, когда я представляю соблазнительную улыбку Ивонны или мелькающий кулак Кришны. Я чувствую, что два этих события связаны, и мой долг — прислушаться к внутреннему голосу. Хорошая полицейская работа — это математика. И еще умозрительные построения. Созвездия существуют, потому что в звездах кто-то что-то углядел, указал на это, а кто-то другой сказал: да, я тоже вижу.
Ставлю в микроволновку чашку с водой и перебираю содержимое коробок. Первым после Ивонны был сын Мэдди, Ричи Голеб. Шеф-повар, горячая голова, исключенный из Университета Джонсона и Уэльса. Мэдди отказывалась признавать, что сын принимал наркотики, говорила о каком-то рекреационном самолечении, о том, что на такой работе нужно контролировать себя. Ричи умер ночью, у себя во дворе, с листодувкой в руке. В нашем последнем разговоре Мэдди предположила, что его отравили, как делают в России.