Провидение
Часть 10 из 56 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Она не стала сообщать начальству и просто ушла.
Я вписываю в строку поиска имя — Магнус Вилларс, — и первыми выскакивают ссылки на кьянти[23]. Перехожу в «Твиттер» — и вот он, тут как тут, @MagnusVillars. В профиле картинка — хомячок с печенюшкой «Орео». Руки покрываются гусиной кожей, по спине пробегает холодок. Какой-либо активностью в последние годы не отметился, но сохранившиеся твиты показывают озлобленного психа, нападавшего на журнал «Сайенс» и заслуженных профессоров и обзывавшего их ограниченными, косными халтурщиками. Судя по твитам, мой похититель — настоящий, потерявший мозги сумасшедший. Камень скатывается с груди. Оказывается, не так уж все и страшно. Человек просто тронулся рассудком. Да, он морочит людям головы, но реально ничего сделать не может. Меня он одурачил, но теперь-то я вижу его насквозь.
Хватаю «Ужас Данвича», перечитываю письмо — никакой мистики, никакой тайны. Бред полоумного. Листаю страницы, ищу одно из подчеркнутых мест, то, что представляется важным теперь:
…дневник… записки сумасшедшего…
Я забыл, в каком малоприятном мире живу. Девушки падают в обморок. Щенки умирают. Детей похищают. Это не пьеса такая, это жизнь. Между тем в «Фейсбуке» появляются фотографии. Платье у Хлои раздельное, волосы уложены так, что дотрагиваться до них, должно быть, не разрешается. Лицо печальное. Это моя вина. Но если поспешить, то все еще можно исправить.
Открываю дверь и кричу: «Пап, смокинг еще цел у тебя?»
Мама тоже меня слышит и впервые после смерти Коди оживает и суетится. Дорогой, ты еще будешь королем выпускного! Папа роется в шкафу в поисках своего старого смокинга, мама вытирает пыль с его пары выходных туфель. Все так, как и говорили постоянно Шакалис и Беверли: ПТСР — монстр, но однажды БУМ! — и тебе вдруг станет легче. Папа наконец вытаскивает из шкафа костюм.
— Джон, она будет вся твоя.
Верно сказано: кто научился кататься на велике, тот не разучится.
Ветер бьет в лицо, а я жму на педали. Как же прекрасен мир, когда ты — часть его, когда солнце не жжет и восходит луна, когда ночь полна волшебства и может изменить твою жизнь, если только ты позволишь ей это, если будешь крутить педали. Еще не поцеловал Хлою, а уже чувствую себя по-другому.
Я нервничаю, волнуюсь, но это хорошее волнение. Хлоя у Ноэль со всей их компанией, они собираются фотографироваться, и я уже почти на месте. Подъезжая к нужной улице, сбавляю ход, и сердце раздувается, как шар. Я не привык ко всему этому — гонять на велосипеде, любить. Вот и они, точно такие, как онлайн — девушки в ярких платьях, парни в смокингах, — выстроились на передней лужайке у дома Марлены, позируют. Я притормаживаю. Мне вдруг становится страшно. Как жаль, что я на велосипеде, а не на мотоцикле. С другой стороны, я ведь здесь что-то вроде знаменитости. Никого из них не приглашали в шоу «Эллен». А когда они увидят, как любит меня Хлоя, увидят улыбку на ее лице, увидят, как она побежит ко мне, они будут на моей стороне.
Трогаюсь с места, но вся компания уже загружается в лимузин. Я не рассчитал расстояние, оказался слишком далеко и теперь, как в фильме ужасов, смотрю, как они все исчезают в машине. Налегаю на педали, но скорости не хватает. Лимузин мигает задними огнями и выпускает облачко отработанных газов. Я бью по тормозам и соскакиваю с велосипеда. Пуговицы сыплются с рубашки, как горох. Я стою с видом идиота.
Лимузин сворачивает за угол. Время есть всегда, пока оно есть. Я вспоминаю самое важное сообщение, присланное Хлоей сегодня вечером: «Сам выпускной дело скучное, не то что вечеринка возле бассейна у Ноэль. Помнишь, как мы в детстве играли в „Марко Поло“? Ты должен прийти».
И я приду. Мчусь домой. Без рубашки. Какие-то девчонки восторженно свистят мне вслед. Я — красавчик. Я свободен. Я любим. Иначе и быть не может. Никакая девчонка не станет столько писать, если не любит тебя. Никакая девчонка не будет снова и снова просить тебя прийти.
В такую ночь девчонки хотят чего-то особенного, значительного. Наверное, хорошо, что мы не торопились увидеться. И мне не придется идти в шумный, битком набитый танцзал и делать вид, что я люблю песни, которых не знаю. В одном из своих твитов Роджер Блэр писал: «Время есть всегда, но только пока оно есть. Люди рождаются, чтобы умереть. Наука могла бы это исправить. Но ученые не хотят. #ПрогрессТребуетСтраданий».
Может быть, он прав. Может быть, настало наше время.
Хлоя
Должна сказать, Ноэль права. В этом платье я и впрямь смахиваю на шлюшку. Терпеть не могу это слово, но некоторые девушки умеют носить такое платье и выглядеть уверенными в себе. Другим девушкам хочется покрасоваться, тряхнуть тем, что от мамы досталось. Я свое надела, только чтобы пофотографироваться, произвести впечатление на Джона и немножко разбить ему сердце. Хотела, чтобы он увидел меня в нем и пожалел об упущенном. Мысленно я снова и снова повторяю: «Это конец». В следующем году я в колледже и буду лишь изредка общаться с Ноэль и Марленой. В следующем году я буду собой. Ничего вот этого, никаких тусовок на Форти-Степс с людьми, которые мне даже не нравятся. Я ушла бы прямо сейчас, по-ирландски[24], выскользнула бы из комнаты, нырнула к сливу, протиснулась в него — и прощай, жизнь, жизнь, в которой ничего не сложилось, прощай, дурацкое платье.
Вообще-то я думала, что сегодня что-то случится. Думала, что Джон почувствует что-то. Почувствует что-то и сделает что-то. Весь вечер смотрела на чертову дверь, ждала, что он ворвется в комнату и скажет, что любит, отмочит что-нибудь в духе Джона Хьюза. Но нет. Вот и все. Вспоминаю, как Кэрриг на парковке, когда я порвала с ним, показал средний палец водителю. Я понимаю его.
Я танцевала с Кэром один раз. Я пыталась быть милой. Желала ему удачи с его шлюшкой-подружкой, и он держал руки у меня на талии, как восьмиклассник.
— Можно что-то сказать? — спросил он.
— Конечно.
— Хлоя, просто будь осторожна.
— Как?
— Если ты нравишься парню, он придет. Мы — такие. Мы — простые.
И я вдруг будто услышала, как все вокруг шепчутся: «Бедная Хлоя, вешается на Джона, а тот даже ее видеть не желает. Новая девчонка Кэррига — огонь, ему с ней лучше, а бедняжка Хлоя сидит дома за компьютером, такая грустная да печальная».
Теперь выпускной позади, и половина нашего класса собралась у Ноэль. Я прыгаю в бассейн в платье, потому что платье не сыграло. И даже не платье. Это у меня полный провал.
Ноэль стоит босиком на настиле.
— Давай, — говорит она мне. — Одну дорожку.
Призывает поэкспериментировать.
— Может быть, самую чуточку, — говорю я.
— Ты — творческая натура, Хлоя. Хотя бы таблетку экстази.
Жую пирожок с травкой. Кошмарная ночь. В бассейне тесно, не протолкнуться, в доме полно посторонних, ребят, с которыми я не дружна, ребят, которые не участвовали в поисках. Я никому не интересна, ни на каком уровне. Хочу Джона. Мне плохо без Джона. Я так смело говорила о Нью-Йорке, потому что думала, что он будет там со мной. Но теперь до меня начинает доходить. Он не поедет. Я поеду одна. Вспоминаю, как несколько дней назад Джон сказал, что молодой банан высасывает жизнь из старого. Я нарисовала эти бананы. Послала ему картинку. Он ответил: «Мне нравится!» Но как он может любить меня? Я не очень хороший человек. Однажды он спросил, почему я до сих пор дружу с Марленой и Ноэль. Я попыталась сострить: «Знаешь, они обе жопы, но они мои жопы». Он ответил — ЛОЛ, но наверняка ужаснулся. Сказать такое о подругах, разве не ужасно? Я хотела удалить, но он уже написал мое имя — Хлоя. А я написала его — Джон. Потом наступило молчание. Пауза. Я так много чего прочла в этом мостике молчания между нашими именами. Я подумала, что это любовь.
Марлена предлагает содовой с водкой.
— Ты в порядке, Хло?
— В порядке, — отвечаю я, открывая бутылку, которую даже не пробовала до нынешнего лета. — Похоже, перебрала с «травкой».
Марлена тянется к моей бутылке.
— Не надо. Не стоит смешивать. Еще рано.
Мы слышим это одновременно. Ноэль дует в свой свисток. Кто-то выключает музыку. Кто-то пришел. Он.
Джон.
Оно, должно быть, проступает у меня на лице, это слово, любовь, потому что Кэрриг смотрит на меня злыми глазами. Я и забыла, что он здесь. Пытаюсь подплыть ближе, но Марлена хватает меня за руку.
— Потише. Смотри не утони.
Они там, у другого края бассейна, Ноэль и Джон. Она указывает на дверь.
— Вон! Только по приглашениям.
— Я только хочу поздороваться с Хлоей. — Джон говорит так тихо, что я едва его слышу.
Хочу крикнуть, но чертов пирожок оставил меня без сил. Я не могу выбраться из воды, не могу добраться до ступенек.
Ноэль стоит подбоченясь, кокс только что из глаз не лезет. Прошу Марлену подняться, но она смотрит на меня как на сумасшедшую, и до меня доходит. С Ноэль сейчас лучше не спорить. В третьем классе средней школы мы разучивали танец, и она была хореографом. Вспомнить страшно, как нам доставалось, когда кто-то не мог сделать правильный шаг.
Все уже достали телефоны, потому что Джон Бронсон тоже хорош. Мальчик-из-подвала. Парень, которого приглашали на телевидение. И вот его она выгоняет. А он не уходит. Одним быстрым движением Ноэль вскидывает водяной пистолет, принимает позу для стрельбы, и Джон, словно какой-то преступник, съеживается и поднимает руки. Все смеются, а у меня сердце рвется пополам. Она ненавидит его. Всегда ненавидела.
— Снимай шорты, — приказывает Ноэль. — Посмотрим, что у тебя там.
— Извини, — говорит он. — Я пойду.
Она стреляет, и он вздрагивает, как будто в пистолете не безобидная вода, а что-то серьезное. Меня он, кажется, не видит, да я и сама себя не вижу и даже не чувствую. Так случалось иногда в детстве, когда Кэрриг измывался над ним, а я будто застывала.
— Я только хотел поздороваться, — говорит Джон.
— Я только хотел поздороваться, — передразнивает Ноэль. — Ты что, гребаная собачонка? Ты пес, да?
— Нет, — отвечает он.
Не надо, Джон. Не надо.
Ноэль завелась, ее не остановишь. И рот ей не закроешь. Тем более что у нее пистолет.
— Позволь объяснить тебе кое-что, Мальчик-из-подвала. Во-первых, ты испортил ей жизнь уже тем, что был здесь. Ты так себя вел, будто она должна была спасать тебя. А потом ты просто исчез. И этим снова испортил ей жизнь.
— Меня похитили, — отвечает он, дрожа.
— И вот теперь ты снова все испортил, когда вернулся.
Ноэль целится в него. На этот раз Джон не прячется. Никто уже не смеется. Никто не снимает. Смотреть на этот ужас невозможно.
— Хлоя не любит тебя, Джон. Она жалеет тебя. — Ноэль снова закачивает воду. И тут вдруг из носа у нее начинает идти кровь. Она хрипит и падает на пол. Крики, суета. Я пытаюсь выбраться из бассейна, кто-то наступает мне на руку. Все носятся туда-сюда, и я ничего не вижу. Наконец вылезаю, бегу к другому краю бассейна и слышу крик: «Кто-нибудь, позвоните 911!» Я пробиваюсь сквозь толпу.
Джона нет. Раздвижная дверь открыта, он даже не потрудился закрыть ее за собой. В такую минуту, когда вокруг весь этот хаос, он снова делает мне больно. Теперь я понимаю. Это то, что Джон делает всегда. Он исчезает.
А вот Ноэль не исчезает. Из всех моих знакомых она самая упрямая. Ее любимый фильм — «Выскочка»[25]. Она способна на все. Когда мы разучивали тот танец, она не позволила нам взять паузу и съесть йогурт, пока мы не отработали все движения. Даже в минуты слабости в ней оставалась какая-то крепость, сила. Казалось, она ничего не боится. На прошлой неделе, в примерочной «21 навсегда», она вдруг дрогнула: «Что, если я поступлю в Дартмут и окажется, что там все умнее и… лучше?» Помню, как однажды, на соревновании по орфографии, какая-то девчонка посмеялась над ее акцентом. Ноэль посмотрела ей в глаза: «Больше всего в себе я люблю мой голос, потому что он помогает обнаруживать таких претенциозных снобов, как ты».
Ноэль — моя лучшая подруга, моя первая подруга, моя неидеальная подруга — теперь лежит на спине у бассейна. Мертвая.
Я — провидение
Шесть лет спустя
Эггз
Я вписываю в строку поиска имя — Магнус Вилларс, — и первыми выскакивают ссылки на кьянти[23]. Перехожу в «Твиттер» — и вот он, тут как тут, @MagnusVillars. В профиле картинка — хомячок с печенюшкой «Орео». Руки покрываются гусиной кожей, по спине пробегает холодок. Какой-либо активностью в последние годы не отметился, но сохранившиеся твиты показывают озлобленного психа, нападавшего на журнал «Сайенс» и заслуженных профессоров и обзывавшего их ограниченными, косными халтурщиками. Судя по твитам, мой похититель — настоящий, потерявший мозги сумасшедший. Камень скатывается с груди. Оказывается, не так уж все и страшно. Человек просто тронулся рассудком. Да, он морочит людям головы, но реально ничего сделать не может. Меня он одурачил, но теперь-то я вижу его насквозь.
Хватаю «Ужас Данвича», перечитываю письмо — никакой мистики, никакой тайны. Бред полоумного. Листаю страницы, ищу одно из подчеркнутых мест, то, что представляется важным теперь:
…дневник… записки сумасшедшего…
Я забыл, в каком малоприятном мире живу. Девушки падают в обморок. Щенки умирают. Детей похищают. Это не пьеса такая, это жизнь. Между тем в «Фейсбуке» появляются фотографии. Платье у Хлои раздельное, волосы уложены так, что дотрагиваться до них, должно быть, не разрешается. Лицо печальное. Это моя вина. Но если поспешить, то все еще можно исправить.
Открываю дверь и кричу: «Пап, смокинг еще цел у тебя?»
Мама тоже меня слышит и впервые после смерти Коди оживает и суетится. Дорогой, ты еще будешь королем выпускного! Папа роется в шкафу в поисках своего старого смокинга, мама вытирает пыль с его пары выходных туфель. Все так, как и говорили постоянно Шакалис и Беверли: ПТСР — монстр, но однажды БУМ! — и тебе вдруг станет легче. Папа наконец вытаскивает из шкафа костюм.
— Джон, она будет вся твоя.
Верно сказано: кто научился кататься на велике, тот не разучится.
Ветер бьет в лицо, а я жму на педали. Как же прекрасен мир, когда ты — часть его, когда солнце не жжет и восходит луна, когда ночь полна волшебства и может изменить твою жизнь, если только ты позволишь ей это, если будешь крутить педали. Еще не поцеловал Хлою, а уже чувствую себя по-другому.
Я нервничаю, волнуюсь, но это хорошее волнение. Хлоя у Ноэль со всей их компанией, они собираются фотографироваться, и я уже почти на месте. Подъезжая к нужной улице, сбавляю ход, и сердце раздувается, как шар. Я не привык ко всему этому — гонять на велосипеде, любить. Вот и они, точно такие, как онлайн — девушки в ярких платьях, парни в смокингах, — выстроились на передней лужайке у дома Марлены, позируют. Я притормаживаю. Мне вдруг становится страшно. Как жаль, что я на велосипеде, а не на мотоцикле. С другой стороны, я ведь здесь что-то вроде знаменитости. Никого из них не приглашали в шоу «Эллен». А когда они увидят, как любит меня Хлоя, увидят улыбку на ее лице, увидят, как она побежит ко мне, они будут на моей стороне.
Трогаюсь с места, но вся компания уже загружается в лимузин. Я не рассчитал расстояние, оказался слишком далеко и теперь, как в фильме ужасов, смотрю, как они все исчезают в машине. Налегаю на педали, но скорости не хватает. Лимузин мигает задними огнями и выпускает облачко отработанных газов. Я бью по тормозам и соскакиваю с велосипеда. Пуговицы сыплются с рубашки, как горох. Я стою с видом идиота.
Лимузин сворачивает за угол. Время есть всегда, пока оно есть. Я вспоминаю самое важное сообщение, присланное Хлоей сегодня вечером: «Сам выпускной дело скучное, не то что вечеринка возле бассейна у Ноэль. Помнишь, как мы в детстве играли в „Марко Поло“? Ты должен прийти».
И я приду. Мчусь домой. Без рубашки. Какие-то девчонки восторженно свистят мне вслед. Я — красавчик. Я свободен. Я любим. Иначе и быть не может. Никакая девчонка не станет столько писать, если не любит тебя. Никакая девчонка не будет снова и снова просить тебя прийти.
В такую ночь девчонки хотят чего-то особенного, значительного. Наверное, хорошо, что мы не торопились увидеться. И мне не придется идти в шумный, битком набитый танцзал и делать вид, что я люблю песни, которых не знаю. В одном из своих твитов Роджер Блэр писал: «Время есть всегда, но только пока оно есть. Люди рождаются, чтобы умереть. Наука могла бы это исправить. Но ученые не хотят. #ПрогрессТребуетСтраданий».
Может быть, он прав. Может быть, настало наше время.
Хлоя
Должна сказать, Ноэль права. В этом платье я и впрямь смахиваю на шлюшку. Терпеть не могу это слово, но некоторые девушки умеют носить такое платье и выглядеть уверенными в себе. Другим девушкам хочется покрасоваться, тряхнуть тем, что от мамы досталось. Я свое надела, только чтобы пофотографироваться, произвести впечатление на Джона и немножко разбить ему сердце. Хотела, чтобы он увидел меня в нем и пожалел об упущенном. Мысленно я снова и снова повторяю: «Это конец». В следующем году я в колледже и буду лишь изредка общаться с Ноэль и Марленой. В следующем году я буду собой. Ничего вот этого, никаких тусовок на Форти-Степс с людьми, которые мне даже не нравятся. Я ушла бы прямо сейчас, по-ирландски[24], выскользнула бы из комнаты, нырнула к сливу, протиснулась в него — и прощай, жизнь, жизнь, в которой ничего не сложилось, прощай, дурацкое платье.
Вообще-то я думала, что сегодня что-то случится. Думала, что Джон почувствует что-то. Почувствует что-то и сделает что-то. Весь вечер смотрела на чертову дверь, ждала, что он ворвется в комнату и скажет, что любит, отмочит что-нибудь в духе Джона Хьюза. Но нет. Вот и все. Вспоминаю, как Кэрриг на парковке, когда я порвала с ним, показал средний палец водителю. Я понимаю его.
Я танцевала с Кэром один раз. Я пыталась быть милой. Желала ему удачи с его шлюшкой-подружкой, и он держал руки у меня на талии, как восьмиклассник.
— Можно что-то сказать? — спросил он.
— Конечно.
— Хлоя, просто будь осторожна.
— Как?
— Если ты нравишься парню, он придет. Мы — такие. Мы — простые.
И я вдруг будто услышала, как все вокруг шепчутся: «Бедная Хлоя, вешается на Джона, а тот даже ее видеть не желает. Новая девчонка Кэррига — огонь, ему с ней лучше, а бедняжка Хлоя сидит дома за компьютером, такая грустная да печальная».
Теперь выпускной позади, и половина нашего класса собралась у Ноэль. Я прыгаю в бассейн в платье, потому что платье не сыграло. И даже не платье. Это у меня полный провал.
Ноэль стоит босиком на настиле.
— Давай, — говорит она мне. — Одну дорожку.
Призывает поэкспериментировать.
— Может быть, самую чуточку, — говорю я.
— Ты — творческая натура, Хлоя. Хотя бы таблетку экстази.
Жую пирожок с травкой. Кошмарная ночь. В бассейне тесно, не протолкнуться, в доме полно посторонних, ребят, с которыми я не дружна, ребят, которые не участвовали в поисках. Я никому не интересна, ни на каком уровне. Хочу Джона. Мне плохо без Джона. Я так смело говорила о Нью-Йорке, потому что думала, что он будет там со мной. Но теперь до меня начинает доходить. Он не поедет. Я поеду одна. Вспоминаю, как несколько дней назад Джон сказал, что молодой банан высасывает жизнь из старого. Я нарисовала эти бананы. Послала ему картинку. Он ответил: «Мне нравится!» Но как он может любить меня? Я не очень хороший человек. Однажды он спросил, почему я до сих пор дружу с Марленой и Ноэль. Я попыталась сострить: «Знаешь, они обе жопы, но они мои жопы». Он ответил — ЛОЛ, но наверняка ужаснулся. Сказать такое о подругах, разве не ужасно? Я хотела удалить, но он уже написал мое имя — Хлоя. А я написала его — Джон. Потом наступило молчание. Пауза. Я так много чего прочла в этом мостике молчания между нашими именами. Я подумала, что это любовь.
Марлена предлагает содовой с водкой.
— Ты в порядке, Хло?
— В порядке, — отвечаю я, открывая бутылку, которую даже не пробовала до нынешнего лета. — Похоже, перебрала с «травкой».
Марлена тянется к моей бутылке.
— Не надо. Не стоит смешивать. Еще рано.
Мы слышим это одновременно. Ноэль дует в свой свисток. Кто-то выключает музыку. Кто-то пришел. Он.
Джон.
Оно, должно быть, проступает у меня на лице, это слово, любовь, потому что Кэрриг смотрит на меня злыми глазами. Я и забыла, что он здесь. Пытаюсь подплыть ближе, но Марлена хватает меня за руку.
— Потише. Смотри не утони.
Они там, у другого края бассейна, Ноэль и Джон. Она указывает на дверь.
— Вон! Только по приглашениям.
— Я только хочу поздороваться с Хлоей. — Джон говорит так тихо, что я едва его слышу.
Хочу крикнуть, но чертов пирожок оставил меня без сил. Я не могу выбраться из воды, не могу добраться до ступенек.
Ноэль стоит подбоченясь, кокс только что из глаз не лезет. Прошу Марлену подняться, но она смотрит на меня как на сумасшедшую, и до меня доходит. С Ноэль сейчас лучше не спорить. В третьем классе средней школы мы разучивали танец, и она была хореографом. Вспомнить страшно, как нам доставалось, когда кто-то не мог сделать правильный шаг.
Все уже достали телефоны, потому что Джон Бронсон тоже хорош. Мальчик-из-подвала. Парень, которого приглашали на телевидение. И вот его она выгоняет. А он не уходит. Одним быстрым движением Ноэль вскидывает водяной пистолет, принимает позу для стрельбы, и Джон, словно какой-то преступник, съеживается и поднимает руки. Все смеются, а у меня сердце рвется пополам. Она ненавидит его. Всегда ненавидела.
— Снимай шорты, — приказывает Ноэль. — Посмотрим, что у тебя там.
— Извини, — говорит он. — Я пойду.
Она стреляет, и он вздрагивает, как будто в пистолете не безобидная вода, а что-то серьезное. Меня он, кажется, не видит, да я и сама себя не вижу и даже не чувствую. Так случалось иногда в детстве, когда Кэрриг измывался над ним, а я будто застывала.
— Я только хотел поздороваться, — говорит Джон.
— Я только хотел поздороваться, — передразнивает Ноэль. — Ты что, гребаная собачонка? Ты пес, да?
— Нет, — отвечает он.
Не надо, Джон. Не надо.
Ноэль завелась, ее не остановишь. И рот ей не закроешь. Тем более что у нее пистолет.
— Позволь объяснить тебе кое-что, Мальчик-из-подвала. Во-первых, ты испортил ей жизнь уже тем, что был здесь. Ты так себя вел, будто она должна была спасать тебя. А потом ты просто исчез. И этим снова испортил ей жизнь.
— Меня похитили, — отвечает он, дрожа.
— И вот теперь ты снова все испортил, когда вернулся.
Ноэль целится в него. На этот раз Джон не прячется. Никто уже не смеется. Никто не снимает. Смотреть на этот ужас невозможно.
— Хлоя не любит тебя, Джон. Она жалеет тебя. — Ноэль снова закачивает воду. И тут вдруг из носа у нее начинает идти кровь. Она хрипит и падает на пол. Крики, суета. Я пытаюсь выбраться из бассейна, кто-то наступает мне на руку. Все носятся туда-сюда, и я ничего не вижу. Наконец вылезаю, бегу к другому краю бассейна и слышу крик: «Кто-нибудь, позвоните 911!» Я пробиваюсь сквозь толпу.
Джона нет. Раздвижная дверь открыта, он даже не потрудился закрыть ее за собой. В такую минуту, когда вокруг весь этот хаос, он снова делает мне больно. Теперь я понимаю. Это то, что Джон делает всегда. Он исчезает.
А вот Ноэль не исчезает. Из всех моих знакомых она самая упрямая. Ее любимый фильм — «Выскочка»[25]. Она способна на все. Когда мы разучивали тот танец, она не позволила нам взять паузу и съесть йогурт, пока мы не отработали все движения. Даже в минуты слабости в ней оставалась какая-то крепость, сила. Казалось, она ничего не боится. На прошлой неделе, в примерочной «21 навсегда», она вдруг дрогнула: «Что, если я поступлю в Дартмут и окажется, что там все умнее и… лучше?» Помню, как однажды, на соревновании по орфографии, какая-то девчонка посмеялась над ее акцентом. Ноэль посмотрела ей в глаза: «Больше всего в себе я люблю мой голос, потому что он помогает обнаруживать таких претенциозных снобов, как ты».
Ноэль — моя лучшая подруга, моя первая подруга, моя неидеальная подруга — теперь лежит на спине у бассейна. Мертвая.
Я — провидение
Шесть лет спустя
Эггз