Протокол «Иерихон»

— Я… — он помедлил, — не уверен.

Максуд ждал, вглядываясь в него. Солнце почти зашло за горизонт, окрашивая перья облаков и верхушки деревьев багрянцем.

— Ты боишься, — озвучил Максуд очевидное.

Не сразу, но тот, кого в реальной жизни называли Риком, вынужден был признать:

— Да.

Максуд понимающе кивнул.

— Порой мы боимся исполнить песню, оттого что не знаем слов или не имеем голоса. Страх губит нас, ведь именно он и есть порог. И это хорошо. Страх нужен, он существует, чтобы преодолевать его. Преодолевая его, ты становишься сильнее. В этом вся суть.

— Легко сказать.

— Но такова правда. Каждый человек — это законченое произведение природы, симфония генов. К сожалению, лишь единицы способны услышать и пробудить в себе эту музыку. У тебя такой шанс есть. Теперь я ухожу.

— Вот так? — удивился Рик. — И это все?

Максуд развел руками.

— А чего ты еще хотел? Упреков, угроз, уговоров? Этого не будет. Просто взгляни на них, — он указал на маленьких зрителей, — и подумай, какое будущее они заслужили. Темное, холодное и враждебное, как твоя жизнь, или какое-то иное. Выбор за тобой.

И, прежде чем скрыться за обелиском, Максуд улыбнулся краем губ. Рик не стал преследовать его и обходить обелиск кругом. Рик знал: все это — проекция, искусно воссозданная картинка из коллектвной памяти, унаследованной от далеких предков.

— И что дальше? — крикнул он детям. — Будете ждать, когда я освобожу вас?

Молчание. Тишина.

— А если я не хочу? А вдруг я не тот, на кого следует рассчитывать?

Никакого ответа.

— Я могу найти десятки причин не делать этого. И буду прав. Слышите? — он сам с трудом верил в то, что говорит.

На внутренний дворик быстро спускалась ночь. Зажигались первые звезды. Небо наливалось глубоким ультрамарином.

Он вслушивался в тишину. Постепенно внутри нарастало сладкое, ноющее чувство. Кровь медленно закипала в жилах, на языке налипло что-то вязкое, возникло тягучее ощущение, похожее на жажду. Она ширилась, занимая собой все мысли. Вдруг он понял, что дети не нуждаются в свободе.

Дети рождаются свободными.

Это он находится в клетке и смотрит на открытую дверцу. Все, что требуется — выйти наружу. Бежавший некогда из крепости Коммуны, Рик только сейчас понял, что так и не покинул свою внутреннюю башню и по-прежнему остается узником в опустевшей цитадели.

Он заплакал, вцепившись ладонями в лицо. Слезы текли, как обжигающие потоки лавы. Потом, отняв руки, он увидел неподалеку колокол, подвешенный под аркой. Дети исчезли. Над храмом мерцала мириадами звезд ночь. Он постоял еще немного, любуясь звездным покрывалом, ведь время больше не имело значения. А потом подошел к колоколу, провел рукой по литому металлу, чувствуя подушками пальцев каждую щербину, каждую выпуклость. Неподалеку лежал молот. Рик поднял его, взвесил в руке, приноравливаясь к тяжести. Прицелился. Все его существо ликовало. Хотелось кричать от счастья. Слезы мгновенно высохли, он замахнулся и по ширкой дуге нанес удар.

Колокол заговорил.

Низкий звук всколыхнул все внутри, и тело с готовностью откликнулось на этот призыв. Рик со стуком уронил молот. Внутри рождалось что-то, как цветок в распускающемся бутоне.

Он запел.

Он не знал мелодию, не знал слов, но это было неважно, потому что песня рождалась на ходу. Это была песнь его жизни — о прошлом, настоящем и будущем. О друзьях, врагах, обо всем, что он испытал или пережил. Он пел и наблюдал за тем, как гаснут звезды. Словно свечи, задуваемые ветром. Одна за другой. Вскоре мир поглотила Тьма.

Тьма изначальная.





29. «初»




Он открыл глаза. Что-то пронзительно-голубое плавало прямо перед носом. Небо? Нет. Он тронул это рукой и понял, что лежит на нем. Потом вспомнил про овальный зал и дорожку, про белый шар и детей. Рик резко поднялся.

Он находился в туннеле, по центру которого тянулась Хорда. Туман исчез, открывая вид на часть овального зала. Там, внутри, что-то происходило. Казалось, из пола прорастают белесые деревья. Деревья выпускали ветви, которые сливались и выпускали новые ветви, и так без конца. Там были дети, и теперь они смеялись и играли. Сфера по-прежнему мерцала посередине, выпростав из себя что-то вроде тонких канатов, которые протянулись во все части этого пространства.

В туннеле стояла Аврора.

Рик бросился к сестре, но, не добежав до нее совсем чуть-чуть, со всего маху ударился о невидимую преграду. Вскрикнув не столько от боли, сколько от неожиданности, он предпринял вторую атаку. Безуспешно. Он вновь и вновь бросался на невидимый барьер, а Аврора молча наблюдала за безуспешными попытками.

— Аврора! Что происходит? Ты слышишь меня? — кричал он, барабаня кулаками по твердому воздуху.


— Не надо, Рик, — сказала девочка. — Тут ничего не сделаешь.

Он замер, открыв рот.

— Как ничего? — до него постепено доходил смысл сказанного. И страшная догадка. — Почему? Что это значит?

Он истошно заорал, давая выход всей ярости и эмоциям, скопившимся за долгие часы. Когда вспышка угасла, он спросил:

— Аврора, что все это значит? Ты понимаешь?

Сестра с готовностью кивнула.

— Я как раз хотела тебе объяснить. Мы улетаем.

Рик минуту хлопал глазами, осознавая услышанное. Колени подогнулись, он беспомощно заскреб ногтями по барьеру, не в силах дотянуться до сестры.

— Не переживай, братик. В этом нет ничего страшного. Мы не можем иначе.

— Нет, Аврора, нет… а как же мы, пороговые? Я думал, мы все относимся к этому новому поколению!

— К сожалению, это не так. Самым маленьким ни за что не приспособиться к жизни в башнях. А вам, почти взрослым, не выжить в нашем мире. Вы помогли нам открыть дверь, но дальше мы пойдем сами. Ночь никогда не станет днем без утра. Вы стали для нас утром, помогли взойти нашему солнцу. Спасибо вам. Спасибо тебе. Я люблю тебя, Рик.

— Нет! — крикнул он. — Я не разрешаю тебе!

— Рик…

— Сейчас же убери эту стену!

— Рик…

— Я сказал… — он захлебнулся, как от сильного спазма. Посмотрел сестре в глаза.

— И вострубили в трубы, — произнесла она. — И вошли в город, и взяли город.

Аврора улыбнулась, развернулась и пошла по туннелю в свой новый мир. Рик смотрел ей вслед, не веря в произошедшее.

— Ее еще можно спасти, — раздался позади чей-то голос. — Как и всех остальных.

Он резко обернулся. В туннеле стояла Сирират; сжимая Майю в захвате, она приставила к виску девушки ствол ручного бласта. Оранжевая женщина сильно изменилась с момента их последней встречи, и не в лучшую сторону. Под глазами залегли тени. Лицо пересекал косой шрам. На губах подсыхала корка запекшейся крови. И глаза — красные, воспаленные глаза, в которых чудом удерживались остатки разума.

— Верни ее, — сказала Сирират. И вдруг рявкнула: — Верни сестру!

— Я не могу, — прошептал Рик.

Теперь ему стало все равно: пусть мандарин прикончит Майю и его самого, он даже не будет сопротивляться. Из него словно вырвали хребет.

— Скажи ей, — Сирират словно не слышала последних слов. — Скажи, чтобы сняли барьеры, и отсоединили башни. И тогда никто не пострадает.

Рик молчал. Сирират прерывисто дышала, стиснув Майю в смертельном объятии. Майя приглушенно хрипела, цепляясь руками за локоть оранжевой женщины.

— Скажи ему, — приказала Сирират Майе. — Тебя он послушает.

— Рик… — хрипела Майя. — Пожалуйста…

— Я не могу, Майя…

— Пожалуйста, Рик… — Майя прохрипела из последних сил. — Прикончи ее!

Сирират зарычала и ударила Майю прикладом оружия в темя. Майя повалилась на пол. Сирират наставила дрожащий ствол на Рика и медленно двинулась к нему.

— Ты, жалкое насекомое, — шипела она, — ты…

Рик равнодушно наблюдал за приближающимся дулом. Чернота дула вызывала у него приятные ассоциации. Он улыбнулся. Чернота, тьма. Тьма — это хорошо. В темноте ничего не видно, особенно самого себя.

— Что ты лыбишься? — закричала Сирират. — Что?

Рик молчал.

— Я прикончила твоего толстого дружка, этого докторишку Чана. Выжгла ему мозги. Вот так!

Рик смотрел в ее горящие бешенством глаза. Сирират трясло крупной дрожью, как от сильной лихорадки. Ее волосы слиплись и приставали к шее, ко лбу, к щекам.

— Что… Что произошло? Я… Ты… скажи сестре! Скажи!