Противостояние
Часть 50 из 212 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Она села на мостовую, в тунике без рукавов и белых брюках, ее волосы выглядели седыми и старыми. Наклонила голову и обхватила руками кровоточащие ноги. Не глядя на него.
– Извини, – повторил он. – Я… послушай, я не имел права такого говорить. – На самом деле имел, но сейчас речь шла не об этом. Извиняются для того, чтобы наладить отношения. Так уж заведено в этом мире.
– Иди, Ларри. Я не хочу тебя задерживать.
– Я же сказал – извини! – В его голосе послышалось раздражение. – Мы найдем тебе другую обувь и белые носки. Мы…
– Мы ничего не будем делать. Иди.
– Рита, извини…
– Если ты повторишь это еще раз, я закричу. Ты – говно, и твои извинения не принимаются. А теперь иди.
– Я сказал, я…
Она откинула голову и пронзительно заорала. Ларри отступил на шаг, огляделся посмотреть, не слышит ли кто ее, не спешит ли к ним полицейский, чтобы проверить, чем этот молодой парень обидел пожилую даму, которая сидела на тротуаре, сняв обувь. «Пережитки прошлого, – рассеянно подумал он. – Смех, да и только».
Она перестала кричать и посмотрела на него. Небрежно махнула рукой, словно прогоняя надоедливую муху.
– Ты это прекрати, а не то я действительно уйду.
Она продолжала смотреть на него. Он не смог заставить себя встретиться с ней взглядом и отвел глаза, ненавидя ее за то, что она заставила его это сделать.
– Хорошо, получай удовольствие, когда тебя будут насиловать и убивать.
Он поправил карабин на плече и двинулся вперед, на этот раз забирая влево, к забитому автомобилями выезду на шоссе 495, которое чуть дальше уходило вниз, к въезду в тоннель. Увидел, что на выезде произошла жуткая авария. Водитель «мейфлауэра», большущего фургона для перевозки мебели, попытался проложить путь и разбросал легковушки, как кегли для боулинга. Сгоревший «пинто» лежал под фургоном. Сам водитель грузовика наполовину вывалился из кабины, голова висела, руки болтались. На асфальте и на двери засохли кровь и блевотина.
Ларри оглянулся, в уверенности, что Рита идет следом или стоит, обвиняюще глядя на него. Но Рита исчезла.
– И хрен с тобой! – воскликнул он нервно и негодующе. – Я пытался извиниться.
Несколько секунд он не мог идти дальше. Чувствовал, что его пригвоздили к месту сотни сердитых мертвых глаз, которые смотрели из всех этих автомобилей. В голову пришли строки из песни Дилана: Я жду тебя среди застывших машин… ты знала, куда я мог пойти… но где ты сегодня, милая Мари?
Впереди Ларри видел четыре полосы шоссе, уходящие в черную арку, и с внезапно нахлынувшим ужасом он осознал, что флуоресцентные лампы под потолком тоннеля Линкольна не горят. Получалось, что ему предстояло идти по автомобильному кладбищу. Они позволят мне пройти половину, а потом начнут шевелиться… оживать… я услышу хлопанье автомобильных дверей, они приблизятся… их шаркающие шаги…
На его теле выступил пот. Над головой хрипло каркнула ворона, и Ларри подпрыгнул. «Не тупи, – сказал он себе. – Детские сказочки, вот что это такое. Все, что тебе нужно, – это оставаться на пешеходной дорожке, и очень скоро…»
…тебя задушат ходячие мертвяки.
Он облизал губы и попытался рассмеяться. Получилось плохо. Он прошел еще пять шагов к тому месту, где выезд вливался в шоссе, и остановился. Слева застыл «кадиллак-эльдорадо», и женщина, лицо которой превратилось в почерневшее рыло тролля, таращилась на него из кабины. Нос расплылся, вжавшись в стекло. На окне остались потеки крови и соплей. Мужчина-водитель навалился на руль, будто что-то рассматривал на полу. «Кадиллак» стоял с поднятыми стеклами, то есть салон напоминал теплицу. Если бы он открыл дверь, женщина вывалилась бы и разбилась о мостовую, как мешок гнилых дынь, а на него пахнуло бы жаркой и влажной гнилью.
Должно быть, и в тоннеле его ждал тот же запах.
Ларри резко развернулся и затрусил в ту сторону, откуда пришел, чувствуя, как ветерок охлаждает пот на лбу.
– Рита! Рита, послушай! Я хочу…
Слова смолкли, когда он добрался до верхней точки съезда на шоссе 495. Риты по-прежнему не было видно. Тридцать девятая улица уходила вдаль до самого горизонта. Он перебежал с южного тротуара на северный, протискиваясь между бамперами и перепрыгивая через капоты, достаточно горячие, чтобы обжечься. Но и северный тротуар пустовал. Он рупором сложил ладони у рта и закричал:
– Рита! Рита!
Ответило ему лишь мертвое эхо:
– Рита… ита… ита… ита…
* * *
К четырем часам темные облака начали собираться над Манхэттеном, раскаты грома отдавались эхом от городских утесов. Молнии вилами впивались в здания. Казалось, что Господь пытается запугать немногих оставшихся в живых, выгнать из нор, в которые они забились. Свет стал желтым и чужим, и Ларри это не нравилось. Желудок скрутило, а когда он закуривал, сигарета в его руке дрожала точно так же, как утром – чашка с кофе в руке Риты.
Он сидел у выезда с Тридцать девятой улицы на шоссе, привалившись спиной к нижнему рельсу ограждения. Рюкзак лежал на коленях, карабин он прислонил к ограждению рядом с собой. Он думал, что Рита скоро испугается и все-таки вернется, но она не возвращалась. Пятнадцатью минутами раньше он перестал выкрикивать ее имя. От эха у него по коже бежали мурашки.
Опять гром, уже ближе. Ветер холодной рукой прошелся по спине, где мокрая от пота рубашка прилипла к телу. Ларри понимал, что надо или искать убежище от дождя, или переставать валять дурака и идти в тоннель. Иначе придется провести в городе еще одну ночь, а утром топать к мосту Джорджа Вашингтона, расположенному в ста сорока кварталах к северу.
Он попытался заставить себя взглянуть на ситуацию трезво. В тоннеле нет ничего такого, что могло бы его укусить. Он забыл взять с собой хороший большой фонарь – Господи, всего же никогда не упомнишь, – но в кармане лежала бутановая зажигалка «Бик», а пешеходную дорожку и мостовую разделяли перила. Все остальное… к примеру, мысли о мертвецах во всех этих автомобилях… это всего лишь панические мысли, материал для комиксов, страх перед ними сродни страху перед монстром в шкафу. «И если это все, о чем ты можешь думать, Ларри, – вычитывал он себе, – тогда ты не создан для этого дивного нового мира. Не создан. Тебе…»
Зигзаг молнии расколол небо чуть ли не над головой, заставив его скривиться. За молнией последовал оглушительный раскат грома. «Первое июля, – рассеянно подумал он. – В такой день положено отвезти свою девушку на Кони-Айленд, десятками есть хот-доги. Сшибить одним шаром три деревянные молочные бутылки и выиграть приз – куклу Кьюпи. А вечером – фейерверк…»
Дождь плеснул пригоршней воды ему в лицо, вторую вылил на шею, и вода потекла за воротник. Капли диаметром с десятицентовик начали падать вокруг. Ларри поднялся, надел рюкзак, повесил карабин на плечо. Он все еще не решил, куда же ему идти, обратно на Тридцать девятую или в тоннель Линкольна, но понимал, что надо искать укрытие от ливня.
Гром оглушительно бабахнул прямо над ним, и он пискнул от ужаса – звук этот не слишком отличался от писка кроманьонцев, который те издавали в аналогичной ситуации двумя миллионами лет ранее.
– Ты гребаный трус! – прикрикнул на себя Ларри и быстрым шагом направился вниз к пасти тоннеля, наклонив голову, потому что дождь прибавил силы. С волос капало. Он прошел мимо женщины, прижавшейся носом к стеклу «эльдорадо», стараясь не смотреть на нее, но все равно заметив краем глаза. Дождь барабанил по крышам, как палочки джазового ударника – по барабанам и тарелкам. Капли падали с такой силой, что отскакивали вверх, создавая легкую дымку. Справа Ларри увидел ограждение пешеходной дорожки, уходящей в тоннель.
Он на мгновение остановился у самого входа, вновь испуганный, не зная, что же делать. Но тут пошел град, и это решило дело. Большие градины больно жалили. Гром оглушал.
Хорошо, подумал Ларри. Хорошо, хорошо, хорошо, мне все ясно. И вошел в тоннель Линкольна.
Под землей оказалось куда темнее, чем он предполагал. Поначалу в тоннель вливался мутно-белый свет, и Ларри различал автомобили, стоявшие бампер к бамперу («Это ужасно – умирать здесь, – подумал он, когда толстые, невидимые пальцы клаустрофобии начали сначала поглаживать, а потом сжимать его виски, – действительно ужасно, просто гребаный кошмар»), и зеленовато-белые кафельные плитки закругляющихся кверху стен. По левую руку уходящие вдаль перила отделяли пешеходную дорожку от мостовой. Надпись на подвешенном к потолку щите посоветовала ему «НЕ МЕНЯТЬ ПОЛОСУ ДВИЖЕНИЯ». Он видел темные флуоресцентные лампы, утопленные в потолок тоннеля, и невидящие объективы камер слежения. Увы, когда он проходил первый плавный поворот, медленно забирая вправо, свет начал тускнеть, и вскоре Ларри мог различить только редкие отблески на хроме. А чуть дальше свет просто исчез.
Ларри полез за зажигалкой, поднял руку, крутанул колесико. Жалкий огонек только усилил его тревогу. Даже при максимальной высоте пламени диаметр круга видимости не превышал шести футов.
Он вернул зажигалку в карман и двинулся дальше, скользя рукой по перилам. Его шаги отдавались эхом, и оно нравилось ему куда меньше эха наружного. Здесь оно создавало ощущение, будто кто-то идет за ним… преследует его. Несколько раз он застывал, склонив голову, с широко раскрытыми глазами (пусть и в полной темноте), и прислушивался, пока эхо не затухало. Через какое-то время трогался с места, скользя ногами по полу, чтобы не отрывать каблуки от бетона, производить меньше шума.
Остановившись в очередной раз, он чиркнул зажигалкой и поднес ее к часам. Они показывали шестнадцать двадцать, но он не мог сказать, что из этого следовало. В такой темноте время, похоже, теряло какое-либо реальное значение. Как и расстояние, если на то пошло; и вообще, какова длина тоннеля Линкольна? Миля? Две? Конечно же, не может тоннель под Гудзоном тянуться две мили. Скажем, миля. Но если всего миля, тогда он уже должен был добраться до выхода. Человек обычным шагом может пройти за час четыре мили, следовательно, одну пройдет за пятнадцать минут. А Ларри находился в этой вонючей дыре уже на пять минут дольше.
– Я шел гораздо медленнее, – произнес он вслух и подпрыгнул от звука собственного голоса. Зажигалка выпала у него из руки и стукнулась о бетон дорожки. Эхо заговорило вновь, опасно-веселым голосом приближающегося лунатика:
– …медленнее… дленнее… леннее…
– Господи, – пробормотал Ларри, и эхо тут же зашептало:
– …споди… поди… оди…
Он вытер рукой мокрое лицо, борясь с паникой и желанием перестать думать и слепо бежать вперед. Вместо этого опустился на колени (суставы хрустнули, как пистолетные выстрелы, вновь напугав его) и принялся изучать пальцами топографию пешеходной дорожки: долины, со временем образовавшиеся в бетоне, хребет из старого окурка, гору из шарика фольги, – пока не нашел зажигалку. С внутренним вздохом облегчения он крепко зажал ее в руке, поднялся и пошел дальше.
И только начал брать под контроль расшалившиеся нервы, как его нога стукнулась обо что-то жесткое и не желающее поддаваться. Конечно же, Ларри вскрикнул и, пошатываясь, отступил на пару шагов. Заставил себя чуть успокоиться, достал из кармана «Бик» и зажег. Пламя заплясало над трясущимся кулаком.
Он наступил на руку солдата, который привалился спиной к стене тоннеля, вытянув ноги и перегородив ими пешеходную дорожку, жуткий часовой, оставленный здесь, с тем чтобы никого не пропускать. Его остекленевшие глаза смотрели на Ларри. Губы отвалились от зубов, и солдат вроде бы улыбался. Из шеи торчала рукоятка ножа с выкидным лезвием.
Зажигалка начала нагреваться в руке Ларри, и он ее затушил. Облизывая губы, мертвой хваткой вцепившись в перила, заставил себя медленно идти вперед, пока нога вновь не ткнулась в руку солдата. Переступил через труп, сделав комично-большой шаг, и в тот же момент совершенно отчетливо осознал, что сейчас солдат подтянет ноги, наклонится вперед и ледяной рукой схватит его повыше лодыжки.
Торопливо, но при этом не отрывая каблуки от бетона, Ларри сделал десять шагов и заставил себя остановиться, потому что понимал: если не остановится, паника возьмет верх, и он будет слепо бежать, преследуемый гулким эхом собственных шагов.
Когда почувствовал, что какое-то подобие контроля над нервами восстановлено, двинулся дальше. Только теперь каждый шаг давался с куда большим трудом: пальцы сжимались внутри обуви, опасаясь, что в любой момент могут войти в контакт с еще одним телом, распростертым на пешеходной дорожке… И новая встреча не заставила себя долго ждать.
Ларри застонал и вновь полез за зажигалкой. На этот раз его ждало более жуткое зрелище. Нога наткнулась на старика в синем костюме. Черная шелковая кипа упала с лысеющей головы на колени. К лацкану пиджака крепилась шестиконечная серебряная звезда. За ним дорожку перегораживали еще полдюжины трупов: две женщины, мужчина средних лет, женщина лет под восемьдесят, двое мальчиков подросткового возраста.
Зажигалка стала слишком горячей, чтобы держать в руке. Ларри погасил ее и сунул в карман джинсов, где она принялась греть ногу теплым угольком. «Капитан Торч» не имел никакого отношения к смерти этих людей, точно так же, как и к смерти солдата. Ларри успел увидеть кровь, разорванную одежду, разбитые кафельные плитки, дыры от пуль. Их всех застрелили. Ларри вспомнил слухи о том, что солдаты блокировали все выезды с острова Манхэттен. Просто раньше он не знал, верить им или нет; в ту неделю, когда мир рушился, слухи множились как мухи.
Ему не составило труда представить себе, что тут произошло. Эти люди застряли в тоннеле, но им еще хватало сил идти. Они вылезли из своего автомобиля и направились в сторону Нью-Джерси по той же самой пешеходной дорожке, что и он. А впереди их ждал командный пост, или пулеметное гнездо, или что-то такое.
Ждал? Или ждет по-прежнему?
Ларри стоял, весь в поту, пытаясь принять решение. Кромешная тьма – идеальная сцена, на которой разум может разыгрывать свои фантазии. И Ларри увидел солдат с суровыми взглядами, в защитных костюмах, не пропускающих никакую заразу, изготовившихся к бою за пулеметом, оснащенным прибором ночного видения. Их задача – пристрелить любого, кто попытается пройти по тоннелю. А может, остался только один солдат, доброволец-смертник, в инфракрасных очках, и сейчас он ползет к нему, зажав зубами нож. Или двое солдат тихонько заряжают миномет единственной оставшейся миной с отравляющим газом.
И все же он не мог заставить себя двинуться в обратный путь. Ларри почти не сомневался, что все эти видения – фантомы, и мысль о возвращении не выдерживает никакой критики. Конечно же, солдат в тоннеле больше нет. Мертвец, через которого он переступил, вроде бы это доказывал. Но…
Но Ларри полагал, что на самом-то деле его волновали лежащие на пешеходной дорожке трупы. Они лежали вповалку, занимая восемь или девять футов. Он не мог разом переступить через них, как переступил через солдата. А спуститься с пешеходной дорожки, чтобы обойти их, означало риск сломать ногу или лодыжку. В общем, чтобы продолжить путь, ему предстояло пройти… ну… ему предстояло пройти по трупам.
У него за спиной, в темноте, что-то двигалось.
Ларри развернулся, насмерть перепуганный этим скрипом… чьих-то шагов.
– Кто здесь? – крикнул он, сдергивая с плеча карабин.
Ответило ему эхо. А когда оно смолкло, Ларри услышал – или подумал, что услышал, – тихое дыхание. Он застыл, выпучив глаза, вглядываясь в темноту, волосы у него на затылке встали дыбом. Он почти не дышал. Тишина. И когда Ларри уже решил списать услышанные звуки на проделки воображения, они появились вновь… Кто-то шел, скользя ногами по бетону.
Он лихорадочно полез в карман за зажигалкой. Мысль о том, что ее огонек превратит его в мишень, даже не пришла ему в голову. Когда Ларри вытаскивал зажигалку из кармана, колесико на мгновение зацепилось за подкладку и зажигалка вылетела у него из руки. Он услышал, как она стукнулась о перила, потом до него донесся еще один удар, снизу, о капот или багажник стоящего автомобиля.
Вновь скользящий шаг, чуть ближе, но невозможно определить, насколько близко. Кто-то шел, чтобы убить его, и затуманенное ужасом воображение нарисовало ему солдата с ножом в шее, медленно приближающегося в темноте…
Еще один шаг.
Ларри вспомнил про карабин. Вскинул приклад к плечу и открыл огонь. Выстрелы оглушительно грохотали в замкнутом пространстве. Ларри кричал, но его голос растворялся в этом грохоте. Вспышки озаряли выложенные кафелем стены и застывшие ряды автомобилей. Перед глазами Ларри словно возникала череда черно-белых снимков. Пули, отлетая от кафельных стен, визжали, как баньши. Карабин вновь и вновь бил в плечо, пока оно не онемело, пока Ларри не понял, что сила отдачи развернула его и теперь он палит поверх автомобилей, а не вдоль пешеходной дорожки. Но он все равно не мог остановиться. Указательный палец правой руки взял на себя функции мозга, нажимал и нажимал на курок, пока тот не начал издавать сухой и бесполезный клацающий звук.
Эхо волнами накатывалось на него. Яркие остаточные изображения стояли перед глазами. Он ощущал запах сгоревшего пороха и слышал вой, идущий из груди.
Сжимая «винчестер», он развернулся на сто восемьдесят градусов. Теперь на экране своего внутреннего кинотеатра он видел не солдат в защитных костюмах из «Штамма “Андромеда”», а морлоков из комиксовой версии «Машины времени» Герберта Уэллса, горбатых и слепых страшилищ, вылезающих из своих подземных тоннелей, где в чреве Земли гудели и гудели машины.
Он начал преодолевать мягкую, но застывшую баррикаду из тел, спотыкаясь, чуть не падая, держась за перила, не останавливаясь. Нога Ларри провалилась во что-то ужасно склизкое, его окутало зловоние, но он едва обратил на это внимание и, тяжело дыша, продолжил путь.
А потом сзади, из темноты, донесся крик, заставивший его замереть. Отчаянный крик, с самой границы безумия:
– Извини, – повторил он. – Я… послушай, я не имел права такого говорить. – На самом деле имел, но сейчас речь шла не об этом. Извиняются для того, чтобы наладить отношения. Так уж заведено в этом мире.
– Иди, Ларри. Я не хочу тебя задерживать.
– Я же сказал – извини! – В его голосе послышалось раздражение. – Мы найдем тебе другую обувь и белые носки. Мы…
– Мы ничего не будем делать. Иди.
– Рита, извини…
– Если ты повторишь это еще раз, я закричу. Ты – говно, и твои извинения не принимаются. А теперь иди.
– Я сказал, я…
Она откинула голову и пронзительно заорала. Ларри отступил на шаг, огляделся посмотреть, не слышит ли кто ее, не спешит ли к ним полицейский, чтобы проверить, чем этот молодой парень обидел пожилую даму, которая сидела на тротуаре, сняв обувь. «Пережитки прошлого, – рассеянно подумал он. – Смех, да и только».
Она перестала кричать и посмотрела на него. Небрежно махнула рукой, словно прогоняя надоедливую муху.
– Ты это прекрати, а не то я действительно уйду.
Она продолжала смотреть на него. Он не смог заставить себя встретиться с ней взглядом и отвел глаза, ненавидя ее за то, что она заставила его это сделать.
– Хорошо, получай удовольствие, когда тебя будут насиловать и убивать.
Он поправил карабин на плече и двинулся вперед, на этот раз забирая влево, к забитому автомобилями выезду на шоссе 495, которое чуть дальше уходило вниз, к въезду в тоннель. Увидел, что на выезде произошла жуткая авария. Водитель «мейфлауэра», большущего фургона для перевозки мебели, попытался проложить путь и разбросал легковушки, как кегли для боулинга. Сгоревший «пинто» лежал под фургоном. Сам водитель грузовика наполовину вывалился из кабины, голова висела, руки болтались. На асфальте и на двери засохли кровь и блевотина.
Ларри оглянулся, в уверенности, что Рита идет следом или стоит, обвиняюще глядя на него. Но Рита исчезла.
– И хрен с тобой! – воскликнул он нервно и негодующе. – Я пытался извиниться.
Несколько секунд он не мог идти дальше. Чувствовал, что его пригвоздили к месту сотни сердитых мертвых глаз, которые смотрели из всех этих автомобилей. В голову пришли строки из песни Дилана: Я жду тебя среди застывших машин… ты знала, куда я мог пойти… но где ты сегодня, милая Мари?
Впереди Ларри видел четыре полосы шоссе, уходящие в черную арку, и с внезапно нахлынувшим ужасом он осознал, что флуоресцентные лампы под потолком тоннеля Линкольна не горят. Получалось, что ему предстояло идти по автомобильному кладбищу. Они позволят мне пройти половину, а потом начнут шевелиться… оживать… я услышу хлопанье автомобильных дверей, они приблизятся… их шаркающие шаги…
На его теле выступил пот. Над головой хрипло каркнула ворона, и Ларри подпрыгнул. «Не тупи, – сказал он себе. – Детские сказочки, вот что это такое. Все, что тебе нужно, – это оставаться на пешеходной дорожке, и очень скоро…»
…тебя задушат ходячие мертвяки.
Он облизал губы и попытался рассмеяться. Получилось плохо. Он прошел еще пять шагов к тому месту, где выезд вливался в шоссе, и остановился. Слева застыл «кадиллак-эльдорадо», и женщина, лицо которой превратилось в почерневшее рыло тролля, таращилась на него из кабины. Нос расплылся, вжавшись в стекло. На окне остались потеки крови и соплей. Мужчина-водитель навалился на руль, будто что-то рассматривал на полу. «Кадиллак» стоял с поднятыми стеклами, то есть салон напоминал теплицу. Если бы он открыл дверь, женщина вывалилась бы и разбилась о мостовую, как мешок гнилых дынь, а на него пахнуло бы жаркой и влажной гнилью.
Должно быть, и в тоннеле его ждал тот же запах.
Ларри резко развернулся и затрусил в ту сторону, откуда пришел, чувствуя, как ветерок охлаждает пот на лбу.
– Рита! Рита, послушай! Я хочу…
Слова смолкли, когда он добрался до верхней точки съезда на шоссе 495. Риты по-прежнему не было видно. Тридцать девятая улица уходила вдаль до самого горизонта. Он перебежал с южного тротуара на северный, протискиваясь между бамперами и перепрыгивая через капоты, достаточно горячие, чтобы обжечься. Но и северный тротуар пустовал. Он рупором сложил ладони у рта и закричал:
– Рита! Рита!
Ответило ему лишь мертвое эхо:
– Рита… ита… ита… ита…
* * *
К четырем часам темные облака начали собираться над Манхэттеном, раскаты грома отдавались эхом от городских утесов. Молнии вилами впивались в здания. Казалось, что Господь пытается запугать немногих оставшихся в живых, выгнать из нор, в которые они забились. Свет стал желтым и чужим, и Ларри это не нравилось. Желудок скрутило, а когда он закуривал, сигарета в его руке дрожала точно так же, как утром – чашка с кофе в руке Риты.
Он сидел у выезда с Тридцать девятой улицы на шоссе, привалившись спиной к нижнему рельсу ограждения. Рюкзак лежал на коленях, карабин он прислонил к ограждению рядом с собой. Он думал, что Рита скоро испугается и все-таки вернется, но она не возвращалась. Пятнадцатью минутами раньше он перестал выкрикивать ее имя. От эха у него по коже бежали мурашки.
Опять гром, уже ближе. Ветер холодной рукой прошелся по спине, где мокрая от пота рубашка прилипла к телу. Ларри понимал, что надо или искать убежище от дождя, или переставать валять дурака и идти в тоннель. Иначе придется провести в городе еще одну ночь, а утром топать к мосту Джорджа Вашингтона, расположенному в ста сорока кварталах к северу.
Он попытался заставить себя взглянуть на ситуацию трезво. В тоннеле нет ничего такого, что могло бы его укусить. Он забыл взять с собой хороший большой фонарь – Господи, всего же никогда не упомнишь, – но в кармане лежала бутановая зажигалка «Бик», а пешеходную дорожку и мостовую разделяли перила. Все остальное… к примеру, мысли о мертвецах во всех этих автомобилях… это всего лишь панические мысли, материал для комиксов, страх перед ними сродни страху перед монстром в шкафу. «И если это все, о чем ты можешь думать, Ларри, – вычитывал он себе, – тогда ты не создан для этого дивного нового мира. Не создан. Тебе…»
Зигзаг молнии расколол небо чуть ли не над головой, заставив его скривиться. За молнией последовал оглушительный раскат грома. «Первое июля, – рассеянно подумал он. – В такой день положено отвезти свою девушку на Кони-Айленд, десятками есть хот-доги. Сшибить одним шаром три деревянные молочные бутылки и выиграть приз – куклу Кьюпи. А вечером – фейерверк…»
Дождь плеснул пригоршней воды ему в лицо, вторую вылил на шею, и вода потекла за воротник. Капли диаметром с десятицентовик начали падать вокруг. Ларри поднялся, надел рюкзак, повесил карабин на плечо. Он все еще не решил, куда же ему идти, обратно на Тридцать девятую или в тоннель Линкольна, но понимал, что надо искать укрытие от ливня.
Гром оглушительно бабахнул прямо над ним, и он пискнул от ужаса – звук этот не слишком отличался от писка кроманьонцев, который те издавали в аналогичной ситуации двумя миллионами лет ранее.
– Ты гребаный трус! – прикрикнул на себя Ларри и быстрым шагом направился вниз к пасти тоннеля, наклонив голову, потому что дождь прибавил силы. С волос капало. Он прошел мимо женщины, прижавшейся носом к стеклу «эльдорадо», стараясь не смотреть на нее, но все равно заметив краем глаза. Дождь барабанил по крышам, как палочки джазового ударника – по барабанам и тарелкам. Капли падали с такой силой, что отскакивали вверх, создавая легкую дымку. Справа Ларри увидел ограждение пешеходной дорожки, уходящей в тоннель.
Он на мгновение остановился у самого входа, вновь испуганный, не зная, что же делать. Но тут пошел град, и это решило дело. Большие градины больно жалили. Гром оглушал.
Хорошо, подумал Ларри. Хорошо, хорошо, хорошо, мне все ясно. И вошел в тоннель Линкольна.
Под землей оказалось куда темнее, чем он предполагал. Поначалу в тоннель вливался мутно-белый свет, и Ларри различал автомобили, стоявшие бампер к бамперу («Это ужасно – умирать здесь, – подумал он, когда толстые, невидимые пальцы клаустрофобии начали сначала поглаживать, а потом сжимать его виски, – действительно ужасно, просто гребаный кошмар»), и зеленовато-белые кафельные плитки закругляющихся кверху стен. По левую руку уходящие вдаль перила отделяли пешеходную дорожку от мостовой. Надпись на подвешенном к потолку щите посоветовала ему «НЕ МЕНЯТЬ ПОЛОСУ ДВИЖЕНИЯ». Он видел темные флуоресцентные лампы, утопленные в потолок тоннеля, и невидящие объективы камер слежения. Увы, когда он проходил первый плавный поворот, медленно забирая вправо, свет начал тускнеть, и вскоре Ларри мог различить только редкие отблески на хроме. А чуть дальше свет просто исчез.
Ларри полез за зажигалкой, поднял руку, крутанул колесико. Жалкий огонек только усилил его тревогу. Даже при максимальной высоте пламени диаметр круга видимости не превышал шести футов.
Он вернул зажигалку в карман и двинулся дальше, скользя рукой по перилам. Его шаги отдавались эхом, и оно нравилось ему куда меньше эха наружного. Здесь оно создавало ощущение, будто кто-то идет за ним… преследует его. Несколько раз он застывал, склонив голову, с широко раскрытыми глазами (пусть и в полной темноте), и прислушивался, пока эхо не затухало. Через какое-то время трогался с места, скользя ногами по полу, чтобы не отрывать каблуки от бетона, производить меньше шума.
Остановившись в очередной раз, он чиркнул зажигалкой и поднес ее к часам. Они показывали шестнадцать двадцать, но он не мог сказать, что из этого следовало. В такой темноте время, похоже, теряло какое-либо реальное значение. Как и расстояние, если на то пошло; и вообще, какова длина тоннеля Линкольна? Миля? Две? Конечно же, не может тоннель под Гудзоном тянуться две мили. Скажем, миля. Но если всего миля, тогда он уже должен был добраться до выхода. Человек обычным шагом может пройти за час четыре мили, следовательно, одну пройдет за пятнадцать минут. А Ларри находился в этой вонючей дыре уже на пять минут дольше.
– Я шел гораздо медленнее, – произнес он вслух и подпрыгнул от звука собственного голоса. Зажигалка выпала у него из руки и стукнулась о бетон дорожки. Эхо заговорило вновь, опасно-веселым голосом приближающегося лунатика:
– …медленнее… дленнее… леннее…
– Господи, – пробормотал Ларри, и эхо тут же зашептало:
– …споди… поди… оди…
Он вытер рукой мокрое лицо, борясь с паникой и желанием перестать думать и слепо бежать вперед. Вместо этого опустился на колени (суставы хрустнули, как пистолетные выстрелы, вновь напугав его) и принялся изучать пальцами топографию пешеходной дорожки: долины, со временем образовавшиеся в бетоне, хребет из старого окурка, гору из шарика фольги, – пока не нашел зажигалку. С внутренним вздохом облегчения он крепко зажал ее в руке, поднялся и пошел дальше.
И только начал брать под контроль расшалившиеся нервы, как его нога стукнулась обо что-то жесткое и не желающее поддаваться. Конечно же, Ларри вскрикнул и, пошатываясь, отступил на пару шагов. Заставил себя чуть успокоиться, достал из кармана «Бик» и зажег. Пламя заплясало над трясущимся кулаком.
Он наступил на руку солдата, который привалился спиной к стене тоннеля, вытянув ноги и перегородив ими пешеходную дорожку, жуткий часовой, оставленный здесь, с тем чтобы никого не пропускать. Его остекленевшие глаза смотрели на Ларри. Губы отвалились от зубов, и солдат вроде бы улыбался. Из шеи торчала рукоятка ножа с выкидным лезвием.
Зажигалка начала нагреваться в руке Ларри, и он ее затушил. Облизывая губы, мертвой хваткой вцепившись в перила, заставил себя медленно идти вперед, пока нога вновь не ткнулась в руку солдата. Переступил через труп, сделав комично-большой шаг, и в тот же момент совершенно отчетливо осознал, что сейчас солдат подтянет ноги, наклонится вперед и ледяной рукой схватит его повыше лодыжки.
Торопливо, но при этом не отрывая каблуки от бетона, Ларри сделал десять шагов и заставил себя остановиться, потому что понимал: если не остановится, паника возьмет верх, и он будет слепо бежать, преследуемый гулким эхом собственных шагов.
Когда почувствовал, что какое-то подобие контроля над нервами восстановлено, двинулся дальше. Только теперь каждый шаг давался с куда большим трудом: пальцы сжимались внутри обуви, опасаясь, что в любой момент могут войти в контакт с еще одним телом, распростертым на пешеходной дорожке… И новая встреча не заставила себя долго ждать.
Ларри застонал и вновь полез за зажигалкой. На этот раз его ждало более жуткое зрелище. Нога наткнулась на старика в синем костюме. Черная шелковая кипа упала с лысеющей головы на колени. К лацкану пиджака крепилась шестиконечная серебряная звезда. За ним дорожку перегораживали еще полдюжины трупов: две женщины, мужчина средних лет, женщина лет под восемьдесят, двое мальчиков подросткового возраста.
Зажигалка стала слишком горячей, чтобы держать в руке. Ларри погасил ее и сунул в карман джинсов, где она принялась греть ногу теплым угольком. «Капитан Торч» не имел никакого отношения к смерти этих людей, точно так же, как и к смерти солдата. Ларри успел увидеть кровь, разорванную одежду, разбитые кафельные плитки, дыры от пуль. Их всех застрелили. Ларри вспомнил слухи о том, что солдаты блокировали все выезды с острова Манхэттен. Просто раньше он не знал, верить им или нет; в ту неделю, когда мир рушился, слухи множились как мухи.
Ему не составило труда представить себе, что тут произошло. Эти люди застряли в тоннеле, но им еще хватало сил идти. Они вылезли из своего автомобиля и направились в сторону Нью-Джерси по той же самой пешеходной дорожке, что и он. А впереди их ждал командный пост, или пулеметное гнездо, или что-то такое.
Ждал? Или ждет по-прежнему?
Ларри стоял, весь в поту, пытаясь принять решение. Кромешная тьма – идеальная сцена, на которой разум может разыгрывать свои фантазии. И Ларри увидел солдат с суровыми взглядами, в защитных костюмах, не пропускающих никакую заразу, изготовившихся к бою за пулеметом, оснащенным прибором ночного видения. Их задача – пристрелить любого, кто попытается пройти по тоннелю. А может, остался только один солдат, доброволец-смертник, в инфракрасных очках, и сейчас он ползет к нему, зажав зубами нож. Или двое солдат тихонько заряжают миномет единственной оставшейся миной с отравляющим газом.
И все же он не мог заставить себя двинуться в обратный путь. Ларри почти не сомневался, что все эти видения – фантомы, и мысль о возвращении не выдерживает никакой критики. Конечно же, солдат в тоннеле больше нет. Мертвец, через которого он переступил, вроде бы это доказывал. Но…
Но Ларри полагал, что на самом-то деле его волновали лежащие на пешеходной дорожке трупы. Они лежали вповалку, занимая восемь или девять футов. Он не мог разом переступить через них, как переступил через солдата. А спуститься с пешеходной дорожки, чтобы обойти их, означало риск сломать ногу или лодыжку. В общем, чтобы продолжить путь, ему предстояло пройти… ну… ему предстояло пройти по трупам.
У него за спиной, в темноте, что-то двигалось.
Ларри развернулся, насмерть перепуганный этим скрипом… чьих-то шагов.
– Кто здесь? – крикнул он, сдергивая с плеча карабин.
Ответило ему эхо. А когда оно смолкло, Ларри услышал – или подумал, что услышал, – тихое дыхание. Он застыл, выпучив глаза, вглядываясь в темноту, волосы у него на затылке встали дыбом. Он почти не дышал. Тишина. И когда Ларри уже решил списать услышанные звуки на проделки воображения, они появились вновь… Кто-то шел, скользя ногами по бетону.
Он лихорадочно полез в карман за зажигалкой. Мысль о том, что ее огонек превратит его в мишень, даже не пришла ему в голову. Когда Ларри вытаскивал зажигалку из кармана, колесико на мгновение зацепилось за подкладку и зажигалка вылетела у него из руки. Он услышал, как она стукнулась о перила, потом до него донесся еще один удар, снизу, о капот или багажник стоящего автомобиля.
Вновь скользящий шаг, чуть ближе, но невозможно определить, насколько близко. Кто-то шел, чтобы убить его, и затуманенное ужасом воображение нарисовало ему солдата с ножом в шее, медленно приближающегося в темноте…
Еще один шаг.
Ларри вспомнил про карабин. Вскинул приклад к плечу и открыл огонь. Выстрелы оглушительно грохотали в замкнутом пространстве. Ларри кричал, но его голос растворялся в этом грохоте. Вспышки озаряли выложенные кафелем стены и застывшие ряды автомобилей. Перед глазами Ларри словно возникала череда черно-белых снимков. Пули, отлетая от кафельных стен, визжали, как баньши. Карабин вновь и вновь бил в плечо, пока оно не онемело, пока Ларри не понял, что сила отдачи развернула его и теперь он палит поверх автомобилей, а не вдоль пешеходной дорожки. Но он все равно не мог остановиться. Указательный палец правой руки взял на себя функции мозга, нажимал и нажимал на курок, пока тот не начал издавать сухой и бесполезный клацающий звук.
Эхо волнами накатывалось на него. Яркие остаточные изображения стояли перед глазами. Он ощущал запах сгоревшего пороха и слышал вой, идущий из груди.
Сжимая «винчестер», он развернулся на сто восемьдесят градусов. Теперь на экране своего внутреннего кинотеатра он видел не солдат в защитных костюмах из «Штамма “Андромеда”», а морлоков из комиксовой версии «Машины времени» Герберта Уэллса, горбатых и слепых страшилищ, вылезающих из своих подземных тоннелей, где в чреве Земли гудели и гудели машины.
Он начал преодолевать мягкую, но застывшую баррикаду из тел, спотыкаясь, чуть не падая, держась за перила, не останавливаясь. Нога Ларри провалилась во что-то ужасно склизкое, его окутало зловоние, но он едва обратил на это внимание и, тяжело дыша, продолжил путь.
А потом сзади, из темноты, донесся крик, заставивший его замереть. Отчаянный крик, с самой границы безумия: