Прошлая настоящая жизнь

– А не ты ли говорил, что давно отвык и не желаешь ходить строем? – поддела Витька Лида.

– Ничего, потерплю, это же не надолго, мы все это помним. К тому же если и придется маршировать, то рука об руку с Иришкой я буду делать это с удовольствием.

Ира подняла на любимого обожающий взгляд.

– Что ж, вы правы. Вам можно только позавидовать. Только слепой у нас в школе не догадался, что у вас любовь. Я рада за вас, уверена, что у вас впереди еще одна долгая и счастливая жизнь. И наверное, более удачная жизнь, уж Витя не даст наступить вам на те же грабли, что в прошлой жизни, – будете знать, что делать с ваучерами, закупите дешевых долларов, когда разрешат, не потеряете деньги при деноминации. Опять же президент теперь будет дружбаном Витьку.

– Ты думаешь, я блефую? Нет, мы действительно хорошо скорешились, я ведь встречался с ним еще не один раз, и он действительно пригласил меня в свою команду, когда станет президентом.

– Лид, мы, конечно, желаем тебе удачи, будем держать пальцы крестиком, чтобы Константин сумел-таки научиться разделять сознания, чтобы ты смогла вернуться, не переживая за своих родителей здесь. Но нам будет тебя не хватать. – У Иры на глаза навернулись слезы, как будто Лида отправлялась прямо сейчас.

– Ир, ты как будто на вокзале, «до отправленья поезда осталось пять минут», – усмехнулся Витя.

Ира смутилась.

– Только пообещайте, что не станете плакать на моих проводах назад в будущее! – засмеялась Лида.

Ребята ушли, а Лида подумала, что немного завидует друзьям. Им, конечно, пришлось пережить несколько неприятных моментов, но они молодцы, справились. Лида не ожидала от Иры такой житейской мудрости, впрочем, если вовремя вспоминать, что в пятнадцатилетнем теле живет взрослая женщина…

Витька играл в школьном ВИА. Теперь у них в школе было два ансамбля – первый, по традиции, из десятиклассников и второй, новый, из девятиклассников. И это стало для Витьки испытанием медными трубами. Девочки, даже те, кто постарше и кто внимания раньше на него не обращал, стали влюбляться в него пачками. Ах, эта магия симпатичного парня с гитарой! Причем, никого не останавливал тот факт, что у Вити была Ира. Все были в курсе, но это как будто даже больше раззадоривало влюбившихся девушек – отбить, доказать, что я-то люблю его больше, чем она, и больше достойна его любви. На Витька вешались гроздьями. А что он? Человек слаб. А пожилой человек в молодом теле, получивший в подарок все преимущества юного тела, слаб вдвойне. И разразился гром!

…Ира шла в школу на репетицию ансамбля, она любила сидеть в пустом актовом зале и слушать, как ребята настраивают гитары, проверяют микрофоны, как Гоша разминается на барабанах. Наверное, любимая в юности музыка остается с нами на всю жизнь, поэтому вот уже вторую жизнь Ира любила «Машину времени», но ей даже больше нравилось, как их песни перепевает школьный ансамбль. Их с Витей любимой вещью была «Свеча»: «Я в сотый раз опять начну с начала» это же про них! Когда он исполнял эту песню, она едва сдерживала слезы, а Витя играл только для нее и не отрывал от любимой восхищенных глаз.

«Что-то в зале в последнее время стало много народа», – подумала Ира, когда ей не хватило свободного места на привычном первом ряду.

Она села в самом уголке зала, понимая, что Вите ее не видно будет за большой трибуной, за ненадобностью составленной со сцены. «Ничего, пусть поищет», – решила она, представляя, как он поднимется на сцену и не найдет ее в зале, а она выглянет из своего укрытия и его лицо просветлеет.

Он поднялся на сцену и действительно обвел взглядом зал. И еще раз, видимо, для верности. А потом улыбнулся Светке из 10-го класса, лицо его просветлело, и он даже ручкой ей помахал… Ира не поверила своим глазам. Дура Светка зарделась, потупила взор и тут же снова устремила влюбленный взгляд на… на этого… на этого павлина!

– …Ну, она у меня попомнит! А уж он-то у меня получит! – Голос у Иры был гневным и грозным, но Лиде казалось, что она едва сдерживает слезы.

Лида развернула еще одну плитку шоколада. Пододвинула чашку с остывающим чаем, сказала:

– Съешь еще шоколадку, может, полегчает.

– И что мне делать?

– Это ты у меня спрашиваешь? Ну-ка, взбодрись! Если тебе нужна моя помощь, могу сообщить ему, что я видела, как ты шла от школы с нашим новым физиком. А, ничего себе ход?

– Ты что! Не обостряй! Он и так злится, что Павел Петрович на меня слишком часто посматривает.

– Ир, это то, что надо. Пусть подумает, не уведут ли у него из-под носа его собственное, пока он будет отвлекаться на чужое!

…И Ирина одержала победу. Витькино увлечение оказалось скоротечным. Что она такого сделала, чтобы Витька пришел в себя, и что предприняла, чтобы отпугнуть ту глупенькую десятиклассницу, она так и не рассказала. Но до конца школы Витька, по причинам, которые он никому не раскрывал, невзлюбил физику. Или, может, преподавателя физики, он не уточнял…

Итак, ребята решили не возвращаться. Если бы не семья Лиды, оставшаяся в будущем, она, пожалуй, тоже не отказалась бы остаться. Сейчас, прожив в этой реальности больше двух лет, она уже по-другому воспринимала ее. Наверное, помогал симбиоз сознаний, ведь детская ее половина чувствовала себя в советской действительности как рыба в воде, а взрослая Лида с удовольствием воспринимала свою новую жизнь в семидесятых годах как ностальгический аттракцион.

Не самое плохое, стабильное время! Бесплатное жилье – да, надо было отстоять в очереди несколько лет, но в конце концов получить квартиру действительно бесплатно. Работы хватало всем, о задержке зарплаты в те годы не слышали. Образование и лечение бесплатные. Безопасно – не было такого преступного беспредела, как в девяностых; в милицию за помощью обращались, не говорили, что бесполезно; дружинники с красными повязками реальную пользу приносили, например пьяниц у магазинов разгоняли, чтобы детей не пугали; люди в основном дружелюбно настроены, мимо равнодушно никто не проходил, и валидолом делились, и скорую вызывали, и подростка, не уступившего в транспорте место старушке, стыдили.

Лида очень хорошо помнила, как папа переводил ее через дорогу и дальше она сама бежала в детский сад в возрасте уже пяти-шести лет; как ездила с подружками на метро на станцию «Рязанский проспект», когда ей было лет десять, пить молочный коктейль, пока наконец огромный кондовый аппарат не поставили и у них в магазине на Спортивном проезде; как свободно отпускали ее родители на разные кружки, куда нужно было самостоятельно ездить на общественном транспорте; как не было, естественно, никаких сотовых телефонов и целый день родители могли не знать, где шляются их дети, и волновались, конечно, но в меру.

Да, позже начнется перестройка, опустеют полки продуктовых магазинов, люди станут скупать любые промышленные товары, которые еще оставались в универмагах, – бытовые приборы, часы, одеяла, одежду и обувь впрок – и которые поэтому тоже скоро пропадут из продажи, появятся коммерческие магазины, где импортный йогурт будет не по карману простому рабочему…

«Хотя, обладая знанием обо всем этом, можно будет приспособиться к такой жизни. Вот Виктор с Ириной, наверное, именно так и рассудили, – думала Лида. – И ведь мне тоже придется приспосабливаться, если Константин долго или вообще не сможет придумать, как разделить сознания».



19 июля 1980 года состоялось открытие Олимпиады в Москве. Вражеские радиостанции на разные голоса кричали о бойкоте, о том, что не может быть праздника мира и спорта в стране, которая ввела свои войска в суверенный Афганистан. Советская пропаганда в ответ голосила об интернациональном долге и о том, что заокеанские противники бойкотируют эти игры по политическим мотивам, которым не должно быть места во время спортивных состязаний, как завещал отец-основатель современных олимпийских игр Пьер де Кубертен.

Но Лида смотрела открытие Олимпиады не в Москве – их класс почти в полном составе отправили в трудовой лагерь в Луховицкий район Подмосковья на прополку свеклы. На время проведения Олимпиады Москву чистили, и в прямом и в переносном смысле. Милиция провела огромную работу, и все асоциальные элементы были высланы за сто первый километр; детей отправили в пионерские лагеря, для подростков были организованы трудовые лагеря, неучтенных детей в Москве не должно было оставаться, в каждой школе составлялись списки детей, кто и где будет во время игр. Город отмыли, причесали, пригладили и закрыли – билеты на поезда в Москву продавались только при предъявлении паспорта с московской пропиской, командировок на это время старались не назначать, транзитных пассажиров не выпускали из аэропортов, в электричках дежурили милицейские наряды.

Впрочем, эти наряды никак не помешали Лиде и ее друзьям приехать на электричке на субботу-воскресенье в город на побывку. Их Люблино удивило – людей мало, улицы чистые, а в магазинах импортные продукты! Как всегда собравшись небольшой компанией, пошли в «Милицейский»; районные острословы так назвали этот продуктовый магазин потому, что в нем отоваривался районный отдел милиции, расположенный по соседству. Такого не видел никто и никогда: прилавок ломился от финской колбасы внарезку, в вакуумной расфасовке; красивыми горками лежало сливочное масло в яркой упаковке; стояли жестяные ведерки с ягодными джемами, такие ведерки потом долго служили в хозяйстве чуть ли не каждой московской семьи; стройными рядами вытянулись бутылки с пепси-колой; мальчишки вскладчину купили пачку финского «Мальборо» в табачной палатке на углу, и даже те, кто не курил, присутствовали при дегустации заграничного дыма.

В книжном магазине Лида купила несколько художественных альбомов, такая редкость в их краях – завезли специально к Олимпиаде в расчете на иностранцев, что ли? Да только не видали ни одного иностранца на отдаленной рабочей окраине. А она ведь хотела подарить какой-нибудь альбом Марку Маратовичу, но у нее, свинтуса, руки так и не дошли. Киоски ломились от олимпийских сувениров – и значки, и марки, и фигурки Мишки, и полно еще разной памятной атрибутики. А вообще-то товары с символикой появились на прилавках магазинов задолго до 1980 года: олимпийские кольца лепили всюду, куда только можно, от посуды до тканей; по телевизору говорили, что это своего рода олимпийский знак качества, что его ставят только на действительно добротные товары, как и пятиугольник Государственного знака качества СССР.

На следующий день ребята приехали в трудовой лагерь, где пробыли ровно месяц, и вернулись домой, загоревшие и заработавшие денег на карманные расходы. Особенно смешно было узнать, что Витя, имеющий на сберкнижках огромную сумму, заработал за месяц 59 рублей 14 копеек.



«Да, с Петром пора кончать. Что-то мой Домовой сдулся, никакой пользы от него, раз в неделю скармливает мне какие-то крохи. Почему он мне о работе Константина так мало докладывает? Пришлось эту дурочку задействовать. Дурочка-дурочка, а принесла хоть какие-то сведения. Эх, если бы у нее было хоть какое-то образование, лучше техническое, доклады могли быть более глубокими и информативными, но и так понятно, что Константин пошел по ложному пути, что сведения эти – пустышка. А Петра надо консервировать до лучших времен. Он, узнав об огромном гонораре за журналы Константина, почивает на лаврах и даже мух не ловит. Чувствую, что операция подходит к концу. Если не получу еще пару недель, максимум месяц, принципиально новых сведений, если у Константина все-таки нет прорывов, буду сворачиваться – работа над американской машиной идет семимильными шагами, по-видимому, первоначальный подход к разработке машины времени был более продуктивным, чем тот, над которым бьется Константин сейчас. Так и изложу в итоговом докладе. Пора кончать с разбазариванием денег налогоплательщиков на изучение не подтвердившей свою состоятельность технологии».

Джон осушил остатки виски одним глотком. «С кем поведешься! Пить стал, как русский, стаканами, не закусывая». Встал. Он собирался на встречу с Ариной. Сейчас удивлялся, что же он нашел в этой девице! Глупа, жадна, привязчива, разве что красива. «Максимум месяц, – напомнил он сам себе, – и с ней тоже надо разобраться, годится ли она на что-нибудь еще, если передать ее кому-то из коллег, или тоже на консервацию».


А через месяц Джон Смит держал в руках долгожданный листочек – билет на самолет. На родину! В благословенную Америку! Джон еще не знал, что не дадут ему долго отдыхать дома – 14 августа 1980 года произойдет забастовка в Польше на Гданьской судоверфи, с которой начнется движение Солидарности и массовые антикоммунистические забастовки в стране. И уже зимой его, как специалиста по социалистическим странам, пошлют на ускоренные курсы польского языка и отправят на работу в Польшу заниматься тем, что он так хорошо умел, – вести подрывную работу, расшатывать социалистические устои, сбрасывать коммунистическое ярмо и внедрять американскую демократию.





Глава 4




В конце августа отгремела свадьба – Татьяна вышла замуж за Алексея. Когда они подали заявление в ЗАГС, то получили приглашение в салон для новобрачных, где повезло приобрести костюм и ботинки жениху, югославские туфли и кружевной лифчик невесте. Платье Тане сшила Лидина крестная. Оно было простого, чуть приталенного силуэта, но главной изюминкой платья стала вышивка серебряной нитью от горловины до подола. В ЗАГСе Таня была просто королевой среди скромных, иногда одетых в одинаковые платья советских принцесс.

Гуляли в столовой. Родственники жениха и невесты с ног сбились, разыскивая деликатесы к свадебному столу. С помощью того же приглашения смогли достать пару палок колбасы. Икру и рыбу доставали с помощью безотказного механизма «ты мне – я тебе».

Лиду подрядили свадебным фотографом. Она основательно подготовилась и помимо хроники в ЗАГСе и жанровых сценок в столовой заставила новобрачных позировать для «лав стори». Попросила для этого на фотокурсах стойку-треногу, свет, фон и отщелкала три пленки, усадив Лешку с Таней в гардеробе около огромного фикуса и на фоне бархатных портьер (откуда они взялись в столовой?), а еще во дворе столовой, на лавочке, спрятанной ото всех глаз пышными кустами золотых шаров. «Стори» вышла на высшем уровне. «Будет у меня пятерка за выпускную работу, этот год последний на фотокурсах».

В свадебное путешествие молодые отправились в Юрмалу, Алексею дали путевку в ведомственный пансионат; молодые заплатили пять рублей, остальное доплатил профсоюз.





Сентябрь 1980 года


Последний год в школе, десятый класс. Витька стал еще большей душой класса, он и его гитара были главными гостями на любых мероприятиях – от классных «огоньков» и до экскурсий в Горки Ленинские. «Огоньки» все очень любили. Это же санкционированная дискотека местного масштаба! Девочки что-нибудь готовили и пекли, на собранные вскладчину деньги покупали сыр, колбасу, лимонады и конфеты. Лида давала свою «Комету» и катушки – жила она рядом, а тяжелый магнитофон нес кто-нибудь из парней, Витя приносил гитару. Главной головной болью классной было то, что ребята вскладчину покупали вино, выпивали бутылку на всех за школьным углом и шли закусывать в класс, где в одном углу были сдвинуты столы, а половина класса освобождалась для танцев. Делали они это как заправские партизаны, и, даже если бывали застуканы, бутылок при них, даже пустых, никогда не находилось.

Их класс оказался очень дружным, вместе учились, вместе отдыхали. Зимой в кинотеатре «Мир» шло «Чудовище» с Бельмондо. Решили сходить компанией, набралось человек десять. Смогли заказать билеты только на дневной сеанс. Для этого нужно было что-то придумать со школой. И придумали. Всей компанией ввалились в поликлинику, заняли очередь в подростковый кабинет, градусники сначала засунули по подмышкам, а потом исподтишка, перевернув, настучали по тридцать семь и пять и исподтишка же заложили клей в носы, чтобы получить раздражение и отек слизистой. По очереди стали заходить в кабинет, где первые двое-трое получили справки об освобождении от школы без вопросов, следующим уже пришлось туго и чем дальше, тем туже – доктор заставила отвечать на кучу дополнительных вопросов, на самых последних у врачихи округлились глаза. «Да у вас в школе что, эпидемия, что ли?» Но все же выдала всем справки, и можно было ехать. Дружно загрузились в троллейбус, громко гоготали, вспоминая озадаченную докторицу, и чуть не спалились – не сразу заметили, что в переполненном троллейбусе на передней площадке ехала их классная, Нина Ивановна. Притихли, пригнулись, гадая, заметила ли она их. Около метро пропустили Нину Ивановну вперед и, убедившись, что она пересела на какой-то автобус, нырнули в метро. От фильма остались в диком восторге, ребята всю обратную дорогу ржали над смелой тогда шуткой: «„…у вас сколько детей? Пять или шесть“. – „Пять! А шестой вот“, – поглаживает „беременный“ живот. „Но ведь он совсем идиот, разве это возможно?“ – „Что вы, это единственное его развлечение!“»



Однажды вечером Константин позвонил Лиде.

– Лида, я решил сообщить тебе первой. В работе над машиной наконец произошел первый серьезный прорыв – я смог решить проблему парности переброски во времени. Это оказалось совсем не сложно, почти так же, как устранить эффект обратной петли, но это стало возможно только для машины времени на новых принципах, которую я уже несколько месяцев отлаживаю.

– Это значит, что не будет больше случайных жертв? Перемещаться теперь можно будет, не испытывая угрызений совести за то, что какой-то человек может пострадать?

– Именно!

– Здорово! Константин, вы гений!

– Боюсь, что нет. Моя машина в принципе готова для работы, но ведь проблему разделения сознаний я все еще не решил. Просто я хотел, чтобы ты знала, что работа продвигается, что даже происходят настоящие прорывы. И что не за горами, возможно, разрешение проблемы разделения сознаний. Потерпи еще, пожалуйста. Я, правда, не знаю, сколько придется терпеть, но уверен, что добьюсь успеха.

– Спасибо, Константин. Я буду ждать. Но я хочу сказать вам, что теперь, по прошествии трех лет, я признаюсь вам и самой себе, что буду ждать без истерик первых дней и не скрою, не очень огорчусь, если ваша работа еще затянется на некоторое время, – мне понравилось здесь.

И боюсь признаться даже самой себе, что теперь не все так однозначно, как в первые дни, и что если ожидание затянется, мне очень трудно будет решать нравственную дилемму – остаться или вернуться.

– Лида, поверь, если мне удастся решить эту проблему, никаких огорчений у тебя не будет – ты взрослая вернешься в будущее, ты детская останешься здесь, и ничто не ранит твоих родителей.



В рабочем кабинете полковника Семецкого на его даче в Снегирях состоялась встреча со старшим лейтенантом Алексеем Парфусом, Константином Новиковым и неприметным молодым человеком с незапоминающейся внешностью. Встреча носила неформальный характер, полковник, поприветствовав, просил называть его Юрием Владимировичем; он сегодня был не в форме, да и трудно было бы ему натягивать китель на загипсованную руку на перевязи. Иногда и мирная операция, как эта – академика Сахарова перевозили в Горький, – может пойти не так, всегда найдется кто-то нервный и едва не пустит псу под хвост многодневную подготовку. Пришлось лечь грудью на амбразуру, то есть подставить руку под не вовремя закрывавшуюся дверь.

Алексей тоже был в гражданском. Константин надел свой лучший костюм, нормальный такой костюм, неношеный почти, ну и что, что куплен лет восемь назад; и, за что его стыдила Катя, он так и не понял, зато понял с пугающей неотвратимостью, что буквально завтра придется ехать в ателье к Лидиной крестной заказывать новый костюм. Во что был одет третий гость полковника Семецкого, никто не обратил внимания.

– Друзья, поздравляю! Американцы закончили наблюдение за Константином и, собственно, вообще свернули программу слежения за разработкой машины времени на новой платформе «как находящуюся в застое, не оправдавшую ожиданий и длительное время не показавшую реального продвижения», заморозили все контакты и бросили все освободившиеся силы на форсирование технологии, предложенной им в журналах Константина. Мы фиксируем их включения, в основном это все то же омоложение и редкие попытки добиться устойчивого формирования луча. Вот тут Константин суммировал все свои доклады по этому вопросу. – Полковник хлопнул по толстой папке.

Все заулыбались, повернулись к Константину, а Алексей, сидевший с ним бок о бок, позволил себе даже подмигнуть и ткнуть его локтем. Юрий Владимирович продолжил:

– Именно эта гениальная дезинформация позволит нам в итоге и дальше продолжать лидировать в этом вопросе еще много лет, надеюсь, даже не одно десятилетие. «Рыбак» Джон в ноябре смотал удочки, законсервировав свой последний улов – Арину Алимову, – и отплыл, как говорится, восвояси. Кстати, очень интересно, знает ли это выражение наш любитель русского языка? А, Петь?

Константин в который раз уже с интересом посмотрел на своего помощника. Что он здесь делает? Ведь не просто так его пригласили вместе с ними к Семецкому. Ой, подвох здесь какой-то!

– Если не знает, то не мне теперь расширять его словарный запас. Да и не нужно ему это сейчас, наверное, он в какой-нибудь другой язык погружаться теперь будет, – ответил Домовой, он же Леший, он же Коммерсант, он же старший, со вчерашнего дня, лейтенант КГБ СССР.

– Ну что, познакомьтесь, Константин – Петр Ламанов, ваш помощник и наш сотрудник.

– Неожиданно. Даже в мыслях ничего подобного не держал. Вот только когда вместе к вам ехали, стали подозрения закрадываться. – Константин не спускал глаз с Петра.

– Что ж, теперь будете работать вместе. Американцы, как только поймут, что не туда забрели, снова начнут вас, Константин, окучивать, тут Петр и пригодится – будет вам и лаборантом, и помощником, и охранником, и кухаркой, и, если надо, сиделкой.

– Сиделкой? Согласен только на дому! Не хочу снова лежать в больнице и изображать раненного на всю голову, – ответил Константин. – Мне полутора месяцев во как хватило! Кстати, а мне до сих пор не сказали, кто именно двинул мне по башке. Какая аккуратная работа! Если бы Алексей не предупредил меня, что после удара надо упасть и не двигаться, я бы самого удара и не почувствовал бы. Ювелирная точность!

– Хочешь поблагодарить автора? Благодари, вот он. – Алексей театральным жестом указал на Петра.