Проклятое место. Лестница в небо
Часть 55 из 65 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Над общим столом образовалась свалка из человеческих тел – каждый, едва не толкаясь, порывался чокнуться.
* * *
Глеб осушил стакан светлого пива в несколько глотков. Очень хотелось пить. Сказывалась жара в помещении, а пиво было холодненьким и приятным на вкус. Многие поступили так же, как и сам Глеб, вылакав все до капли. Посему, спустя минуту, бокалы вновь наполнились: один из бойцов «Удара», что исполнял роль официанта, быстро разлил по бокалам гостей и хозяев бочонок дорогого ирландского стаута.
После своего тоста Турко не заткнулся, как надеялся Глеб, а стал распрягать очередную неимоверную дичь:
– Мы не только уничтожаем бандитов и всякую прочую мерзость! Мы защищаем весь остальной мир от быстрорастущей заразы Зоны! Это очень важная миссия, в борьбе за которую мы пойдем до самого конца! Помните тех страшных существ? Представьте, что будет, если они хлынут за военные кордоны? А та неведомая чертовщина, что обитает в Путепроводе? Ведь как еще объяснить тот факт, что ни одна из наших экспедиций, что мы отправляли в туннели, на базу так и не вернулась? Теперь ответственности на наших плечах куда больше! Вам это известно! Но теперь, когда войны с «Анархистами» остались в прошлом, мы сможем сосредоточиться на нашей главной задаче, а не распыляться на междусобойчики…
Анархист переглянулся со своим лидером и пожал плечами. Глеб почему-то именно сейчас вспомнил своего начальника – владельца небольшой юридической конторки в Харькове. Тот начальник любил заливать похожее мотивационное дерьмо перед толпами раззявивших рот сотрудников. Собственно, для него и его конторки не было предусмотрено светлого места в будущем. Не выгорело у него. Работать языком – это не упорно трудиться. Путь трындежа ведет к проигрышу, а не к продуктивной работе и заработку больших денег. Тут, на примере «Удара», можно иносказательно выразиться, но смысл останется неизменным.
Подошла очередь еще одного тоста.
– За новые возможности для нас! За новые возможности, что откроет сегодняшний вечер!
В глазах начало темнеть. Из-за недостатка воздуха? Перехватило дыхание, словно кто-то сдавил горло.
«Нет, так не может быть! – запаниковал Глеб. – В глазах еще ладно, но дыхание не могло так перехватить, это точно…»
Он попытался вдохнуть, набрать полную грудь воздуха, но у него ничего не получилось, он даже не смог открыть рот. Случайно сбросил со стола вилку и тарелку, опрокинул стакан. Пиво впиталось в скатерть, а стакан медленно покатился вслед за разбившейся о бетонный пол тарелкой. Разбился и сам. На миллиарды осколков. Глеб словно бы в замедленной съемке наблюдал за тем, как осколки разлетаются по полу. Мир вокруг померк, потерял все краски…
А потом Глеб упал лицом в столешницу, дергаясь и плюясь кровью. Несколько минут он корчился в мучениях. Затих. И больше никогда не шевелился.
* * *
Брыкающегося Рахмана удерживали трое ударовцев, двое из них поставили лидера на колени и вывернули руки, третий держал за подбородок, не позволяя анархисту отвернуться, сильно бил Рахмана, стоило ему сомкнуть веки, чтобы не видеть страдания своих парней.
У стен построились остальные боевики «Удара», вооруженные пистолетами и автоматическими винтовками – вопреки условиям посещения ужина. Оказалось, что оружие хранилось в соседней комнате. Когда анархисты стали задыхаться, ударовцы мгновенно повскакивали со своих мест, выхватили пистолеты – и добили тех, чей организм оказался более стойким. А затем отправились за автоматами, чтобы держать ситуацию под полным контролем.
– Ничего личного, Анатолий Рахманинов, – сказал Турко. – Если бы ты вспомнил мои слова при нашей встрече после «Битвы за Армейские склады», – с наигранным пафосом выговорил он, – то никогда бы не пришел на этот ужин, согласился бы на все наши требования или бежал. Но ты не побежал. Наращивал тут силы, место подыскивал. Знал, что в открытом поле мы вас легко достанем. Знал, что мы заодно с СБУ. Но это лучше, чем сосать натовцам. Лучше своей стране служить, а не хрен пойми кому!
– Как… какие… слова?! – смог выговорить Рахман.
Его с головой накрыло чувство безысходности. Он застонал, а после и закричал от отчаяния. До крови прокусил себе губу. Вновь стал рыпаться, но все было без толку. Бессердечный подполковник сплюнул ему под ноги.
– Ты не помнишь? А я вот помню. У меня хорошая память. Я не только слова не забываю, но и то, что вы были нашими злейшими врагами. Мы исполняли задание СБУ, а вы – задание своего командования. Только ты держал своих бойцов в неведении. Что ж, посмотри теперь. Ты солгал, и они все умирают из-за твоей лжи. Тогда, в ту нашу памятную встречу, я сделал акцент на том, что прошлое никуда не ушло, что мои ребята помнят, что твои ребята помнят. Помнят, что наш союз – это как бочка с порохом, к которой вот-вот поднесет спичку глупый мальчишка. Я сказал, что все союзы со старыми врагами такие. Я был честен с тобой тогда, я честен с тобой и сейчас.
– Сука! Под собственной крышей! За ужином! Ты будешь проклят! Зона сожрет тебя, сучара!
– Древнейшие суеверия, а производишь впечатление умного человека. Даже в очках бегаешь. Вы, сталкеры, никогда не отличались умом и сообразительностью. Зона не живое существо, чтобы кого-то сжирать. Она не может наслать проклятье. Это все бред, это вы начитались псевдонаучных статей. И ты лукавишь, я не всех за ужином перебил. Некоторых, кто отказался идти сюда, мои бойцы перебили в их постелях, перерезали им глотки, других перестреляли на территории нашей базы. Работали бесшумно, мы опробовали партию пистолетов с глушителями, что нам прислали. Завтра сожжем тела и отмоем кровь. Неприятная процедура, но что поделать. – Словно подтверждая сказанное, из рации полковника донесся голос солдата, который доложил об успешном окончании казни всех анархистов. – Мы всех сожжем, не беспокойся. Тебя тоже. Нельзя же прикармливать дикое зверье, хотя хотелось, чтобы ты стал кучкой говна. Все стремится к своей истинной ипостаси, Толька Рахманинов.
– Я… убью… тебя…
– Нет, ты меня не убьешь, как не убьет меня и твой приятель Андрей, лаборант Коннор, поджигатель Огонек и очаровательный младший научный сотрудник Скай. Никто из них не впишется за свой клан. Не смогут. Я же сказал, что нас кроет СБУ. И не только. Андрей сейчас на Большой земле, но найти и устранить его будет нетрудно. А зачем мне думать, что Андрюша может собрать армию, как в дерьмовом фильме, а потом прийти и отомстить за тебя? Скай и Коннора ликвидируем на всякий случай. Последние анархисты. Огонька я хочу спалить заживо. За то, как он разделался с моим другом в прошлом году.
– Сучара! Не трогай Скай! Не трогай никого из них! Они все ушли! Все!
– Удивительно, что ты не заметил подвоха. Я рассадил вас в строгой последовательности, потому что перед ужином растворил в ваших бокалах яд. Рицин. Да, мне было тяжело его достать, но результативность того стоила. Ни запаха, ни вкуса, мгновенная смерть. Было бы слишком палевно, если бы мои солдаты не поддержали ваше пьянство. Твой бокал был чист. Мне было важно, чтобы ты прочувствовал на себе, каково это, когда у тебя отнимают все самое ценное, когда тебя ставят в безвыходное положение. Это, Рахман, за всех погибших в нашей войне. – Он расчехлил боевой нож. – А ведь можно было всего этого избежать, создай мы этих идиотских «Стражей». – Турко схватил Рахмана за волосы, запрокинул его голову. – Не следовало тебе говорить «нет». Но я же знаю: причина такого решения в том, что твои покровители не позволили бы тебе стать с нами единым целым. Цели-то у наших хозяев разные. О, вроде все твои и померли. Смотри. Нагляделся? – Турко приставил лезвие к яремной вене. – Настало твое время. Повторюсь, все всегда стремится к своей истинной ипостаси, а ты животное. Так и подыхай, как самое настоящее животное.
Рахман как-то слышал, что перед смертью за долю мгновения проносится вся твоя жизнь. Но это оказалось ложью. Последней картинкой, промелькнувшей в памяти Рахмана, была белозубая улыбка юной Оленьки.
И его оголенную шею поцеловала ледяная сталь.
Глава 19
Казнить (,) нельзя (,) помиловать
Заброшенный хутор, на едва-едва уцелевшей лестнице которого жались друг к дружке два человека – мужчина в плаще, чью голову покрывал накинутый капюшон, и девушка в научном скафандре, – стоял на небольшой поляне, окруженной голыми деревьями.
Коннор и Скай переговаривались, дабы скрасить тянущееся время ожидания:
– Вот и настал тот час, о котором ты так давно мечтал. – Скай наполнила крышку от термоса горячим чаем. – Как ощущения?
– Мы до самого последнего вздоха стояли горой друг за друга, несмотря на то что не всегда ладили в коллективе. – Коннор протянул ладонь к внутреннему карману своего грязного плаща, но так необходимой ему сейчас бело-синей пачки в нем не оказалось. Он совсем позабыл о том, что попытался отказаться от этой дряни по просьбе Скай. И начал с малого: перед уходом выбросил все сигареты, что нашел в доме, в мусорный бак во дворе. – Но никто из них не заслужил такой участи. Даже Сашка, который меня откровенно бесил. Или Кон, который продал нас. Никто не заслужил погибнуть так, словно беззащитные овцы в окружении волков. Лис, Кон, Метла, Сашка, Макс. Они все умерли, а я остался в одиночестве, словно бы доживать за них их жизни, неся их судьбы в себе, в своей памяти. Я ведь Кона во всем винил, когда вскрылось, что он на Малинина работает. Но кто виноват на самом деле? Кон? Запутавшийся в себе юноша? Или Сорока, что продал информацию о «шаре» и нам, и Малинину, желая заработать как можно больше?
– К чему ты клонишь?
– Малинин воспользовался ситуацией. Он надавил на Кона, фактически заставив его пойти против своих. Но заварил всю кашу Сорока. Если бы не он, неизвестно еще, как сложилась бы судьба нашего братства.
– Но уже ничего не исправить. Ты же понимаешь, что казнь Сороки не вернет твоих друзей?
– Никогда ничего не исправить. У нас и тогда не было шанса ничего сделать. Сашка даже не понял, что смерть настигла его. Это был очень страшный день. Именно тогда я стал совершенно другим человеком. Я не соврал, я действительно прирезал тех тварей за Периметром, того мажора и его семейку, своих соседей, а еще я был наемником и убивал за деньги. Но в случае с теми людьми у меня… случилась единичная вспышка неконтролируемого гнева, а в те годы, когда я был наемником, я убивал мразей и бандитов, от смерти которых все только вздохнут спокойнее. И в эти годы Коннор был только маской. Но потом Никита умер. Истек кровью в тех камышах. Нелюдимый и замкнутый в себе парнишка, который воспитывался и рос в детском доме; дурак, выдумавший себе друзей, которых у него никогда не было и не могло быть, – истек кровью, а на его место пришел психопат и машина для убийств по имени Коннор.
– Как это так, что у тебя не было друзей? А кем были Лис и компания?
– Я не об этом. Смотри: как-то раз, когда к моему костру подсел вольный бродяга, мы разговорились с ним, и я припомнил историю якобы из моего детства. Историю о том, как я пил водку с друзьями на строящемся стадионе. Но это не моя история, а Макса. Он нам рассказал ее как-то, а я запомнил. Понимаешь, к чему клоню? Я всегда жил в маске. Всегда выдумывал себе что-то. Иллюзию прошлой жизни. Никита был наивным. Верил в то, что, если найти суррогат прошлого, станет легче жить. Коннор же просто циничный кусок дерьма без капли хорошего.
– Потеряла нить, если честно.
– Забудь тогда. Возвращаясь к предыдущему. Все то, что делало меня человеком, что еще теплилось во мне, сгинуло после Карьера. Я думал, что прощу Кона, и капелька того светлого все же вернется, но потом Кона не стало, а я вновь погряз в убийствах. В каком-то смысле всем погибшим в Карьере повезло. Только припомни Лиса. Кона. Хотя ты его не знаешь. Мы трое остались, и нас всех это доканывало, мешало нам двигаться дальше. В тот день мы потеряли себя. Если бы я мог вернуться в прошлое, я бы предпочел быть убитым там же, у портовых кранов или в тех же камышах возле сухогруза.
– Зачем?
– А что сейчас? Что во мне осталось? Что я умею делать? Только убивать. Разве в этом мое призвание?
– Твое призвание стать хорошим человеком и исправиться. Я знаю, ты можешь, ты уже делаешь это. – Скай допила чай. – Надеюсь, что, когда последняя ниточка, связывающая тебя с Карьером, оборвется, ты сможешь зажить нормальной человеческой жизнью. Ты уже доказываешь, что способен на это. Что бы ты сам себе ни говорил, но в тебе осталась человечность.
– Дальше-то что?
– Тебе придется завязать с убийствами. – Девушка положила голову наемнику на плечо. – Раз и навсегда. Ты сам заметил, что убийство Малинина только больше увлекло тебя в трясину. Как только ты разберешься с Сорокой, раз это для тебя крайне важно, попробуй научиться прощать. Иначе ничего не выйдет. Но вообще я бы советовала тебе убраться с этой поляны и не марать руки.
– Я не могу. Я слишком долго этого ждал.
Послышалось характерное тарахтение дизеля.
– Вот и все. – Коннор поднялся. – Сейчас все кончится.
* * *
Лицо заливала теплая кровь, из глаз брызгали слезы, кружилась голова, перехватило дыхание. Огонек попытался подняться на локтях, попытался оглядеться, но получил берцем в живот. Снова начал задыхаться и хватать ртом воздух, словно рыба в воде.
Пистолет Огонька упал на прелую листву.
– Сука! Стоять! Стой, тебе говорят!
– Я… я… не дергаюсь, тварь…
Удары посыпались как из рога изобилия.
– За что вы его?! – донесся крик Сурена.
Крик, который Огонек едва-едва расслышал.
– Отвали!
В голове гулким набатом словно бил колокол.
– Отвали, рядовой! С тобой потом разберемся, расскажешь мне, где наших ребят погубил! Антипин?! Антипин, твою мать!
– На связи! – Голос сержанта искажался, проходя через шипящие динамики рации. – Что вы там за цирк устроили, товарищ лейтенант?
– Сталкера поймал. Слышишь, животное, – это Гусляков уже Огоньку, – документы какие есть у тебя? Сюда давай, если есть!
– По… пошел ты… на… х… рен…
– Пойду! – Лейтенант снова осыпал его бок ударами ноги. – Как тебе такое «сходить на хрен»? Понравилось? А в Зоне тебе понравилось? Сука, ты арестован! – провозгласил он. – За незаконное пересечение охраняемого периметра… Э, ты что, русло попутал?!
* * *
Глеб осушил стакан светлого пива в несколько глотков. Очень хотелось пить. Сказывалась жара в помещении, а пиво было холодненьким и приятным на вкус. Многие поступили так же, как и сам Глеб, вылакав все до капли. Посему, спустя минуту, бокалы вновь наполнились: один из бойцов «Удара», что исполнял роль официанта, быстро разлил по бокалам гостей и хозяев бочонок дорогого ирландского стаута.
После своего тоста Турко не заткнулся, как надеялся Глеб, а стал распрягать очередную неимоверную дичь:
– Мы не только уничтожаем бандитов и всякую прочую мерзость! Мы защищаем весь остальной мир от быстрорастущей заразы Зоны! Это очень важная миссия, в борьбе за которую мы пойдем до самого конца! Помните тех страшных существ? Представьте, что будет, если они хлынут за военные кордоны? А та неведомая чертовщина, что обитает в Путепроводе? Ведь как еще объяснить тот факт, что ни одна из наших экспедиций, что мы отправляли в туннели, на базу так и не вернулась? Теперь ответственности на наших плечах куда больше! Вам это известно! Но теперь, когда войны с «Анархистами» остались в прошлом, мы сможем сосредоточиться на нашей главной задаче, а не распыляться на междусобойчики…
Анархист переглянулся со своим лидером и пожал плечами. Глеб почему-то именно сейчас вспомнил своего начальника – владельца небольшой юридической конторки в Харькове. Тот начальник любил заливать похожее мотивационное дерьмо перед толпами раззявивших рот сотрудников. Собственно, для него и его конторки не было предусмотрено светлого места в будущем. Не выгорело у него. Работать языком – это не упорно трудиться. Путь трындежа ведет к проигрышу, а не к продуктивной работе и заработку больших денег. Тут, на примере «Удара», можно иносказательно выразиться, но смысл останется неизменным.
Подошла очередь еще одного тоста.
– За новые возможности для нас! За новые возможности, что откроет сегодняшний вечер!
В глазах начало темнеть. Из-за недостатка воздуха? Перехватило дыхание, словно кто-то сдавил горло.
«Нет, так не может быть! – запаниковал Глеб. – В глазах еще ладно, но дыхание не могло так перехватить, это точно…»
Он попытался вдохнуть, набрать полную грудь воздуха, но у него ничего не получилось, он даже не смог открыть рот. Случайно сбросил со стола вилку и тарелку, опрокинул стакан. Пиво впиталось в скатерть, а стакан медленно покатился вслед за разбившейся о бетонный пол тарелкой. Разбился и сам. На миллиарды осколков. Глеб словно бы в замедленной съемке наблюдал за тем, как осколки разлетаются по полу. Мир вокруг померк, потерял все краски…
А потом Глеб упал лицом в столешницу, дергаясь и плюясь кровью. Несколько минут он корчился в мучениях. Затих. И больше никогда не шевелился.
* * *
Брыкающегося Рахмана удерживали трое ударовцев, двое из них поставили лидера на колени и вывернули руки, третий держал за подбородок, не позволяя анархисту отвернуться, сильно бил Рахмана, стоило ему сомкнуть веки, чтобы не видеть страдания своих парней.
У стен построились остальные боевики «Удара», вооруженные пистолетами и автоматическими винтовками – вопреки условиям посещения ужина. Оказалось, что оружие хранилось в соседней комнате. Когда анархисты стали задыхаться, ударовцы мгновенно повскакивали со своих мест, выхватили пистолеты – и добили тех, чей организм оказался более стойким. А затем отправились за автоматами, чтобы держать ситуацию под полным контролем.
– Ничего личного, Анатолий Рахманинов, – сказал Турко. – Если бы ты вспомнил мои слова при нашей встрече после «Битвы за Армейские склады», – с наигранным пафосом выговорил он, – то никогда бы не пришел на этот ужин, согласился бы на все наши требования или бежал. Но ты не побежал. Наращивал тут силы, место подыскивал. Знал, что в открытом поле мы вас легко достанем. Знал, что мы заодно с СБУ. Но это лучше, чем сосать натовцам. Лучше своей стране служить, а не хрен пойми кому!
– Как… какие… слова?! – смог выговорить Рахман.
Его с головой накрыло чувство безысходности. Он застонал, а после и закричал от отчаяния. До крови прокусил себе губу. Вновь стал рыпаться, но все было без толку. Бессердечный подполковник сплюнул ему под ноги.
– Ты не помнишь? А я вот помню. У меня хорошая память. Я не только слова не забываю, но и то, что вы были нашими злейшими врагами. Мы исполняли задание СБУ, а вы – задание своего командования. Только ты держал своих бойцов в неведении. Что ж, посмотри теперь. Ты солгал, и они все умирают из-за твоей лжи. Тогда, в ту нашу памятную встречу, я сделал акцент на том, что прошлое никуда не ушло, что мои ребята помнят, что твои ребята помнят. Помнят, что наш союз – это как бочка с порохом, к которой вот-вот поднесет спичку глупый мальчишка. Я сказал, что все союзы со старыми врагами такие. Я был честен с тобой тогда, я честен с тобой и сейчас.
– Сука! Под собственной крышей! За ужином! Ты будешь проклят! Зона сожрет тебя, сучара!
– Древнейшие суеверия, а производишь впечатление умного человека. Даже в очках бегаешь. Вы, сталкеры, никогда не отличались умом и сообразительностью. Зона не живое существо, чтобы кого-то сжирать. Она не может наслать проклятье. Это все бред, это вы начитались псевдонаучных статей. И ты лукавишь, я не всех за ужином перебил. Некоторых, кто отказался идти сюда, мои бойцы перебили в их постелях, перерезали им глотки, других перестреляли на территории нашей базы. Работали бесшумно, мы опробовали партию пистолетов с глушителями, что нам прислали. Завтра сожжем тела и отмоем кровь. Неприятная процедура, но что поделать. – Словно подтверждая сказанное, из рации полковника донесся голос солдата, который доложил об успешном окончании казни всех анархистов. – Мы всех сожжем, не беспокойся. Тебя тоже. Нельзя же прикармливать дикое зверье, хотя хотелось, чтобы ты стал кучкой говна. Все стремится к своей истинной ипостаси, Толька Рахманинов.
– Я… убью… тебя…
– Нет, ты меня не убьешь, как не убьет меня и твой приятель Андрей, лаборант Коннор, поджигатель Огонек и очаровательный младший научный сотрудник Скай. Никто из них не впишется за свой клан. Не смогут. Я же сказал, что нас кроет СБУ. И не только. Андрей сейчас на Большой земле, но найти и устранить его будет нетрудно. А зачем мне думать, что Андрюша может собрать армию, как в дерьмовом фильме, а потом прийти и отомстить за тебя? Скай и Коннора ликвидируем на всякий случай. Последние анархисты. Огонька я хочу спалить заживо. За то, как он разделался с моим другом в прошлом году.
– Сучара! Не трогай Скай! Не трогай никого из них! Они все ушли! Все!
– Удивительно, что ты не заметил подвоха. Я рассадил вас в строгой последовательности, потому что перед ужином растворил в ваших бокалах яд. Рицин. Да, мне было тяжело его достать, но результативность того стоила. Ни запаха, ни вкуса, мгновенная смерть. Было бы слишком палевно, если бы мои солдаты не поддержали ваше пьянство. Твой бокал был чист. Мне было важно, чтобы ты прочувствовал на себе, каково это, когда у тебя отнимают все самое ценное, когда тебя ставят в безвыходное положение. Это, Рахман, за всех погибших в нашей войне. – Он расчехлил боевой нож. – А ведь можно было всего этого избежать, создай мы этих идиотских «Стражей». – Турко схватил Рахмана за волосы, запрокинул его голову. – Не следовало тебе говорить «нет». Но я же знаю: причина такого решения в том, что твои покровители не позволили бы тебе стать с нами единым целым. Цели-то у наших хозяев разные. О, вроде все твои и померли. Смотри. Нагляделся? – Турко приставил лезвие к яремной вене. – Настало твое время. Повторюсь, все всегда стремится к своей истинной ипостаси, а ты животное. Так и подыхай, как самое настоящее животное.
Рахман как-то слышал, что перед смертью за долю мгновения проносится вся твоя жизнь. Но это оказалось ложью. Последней картинкой, промелькнувшей в памяти Рахмана, была белозубая улыбка юной Оленьки.
И его оголенную шею поцеловала ледяная сталь.
Глава 19
Казнить (,) нельзя (,) помиловать
Заброшенный хутор, на едва-едва уцелевшей лестнице которого жались друг к дружке два человека – мужчина в плаще, чью голову покрывал накинутый капюшон, и девушка в научном скафандре, – стоял на небольшой поляне, окруженной голыми деревьями.
Коннор и Скай переговаривались, дабы скрасить тянущееся время ожидания:
– Вот и настал тот час, о котором ты так давно мечтал. – Скай наполнила крышку от термоса горячим чаем. – Как ощущения?
– Мы до самого последнего вздоха стояли горой друг за друга, несмотря на то что не всегда ладили в коллективе. – Коннор протянул ладонь к внутреннему карману своего грязного плаща, но так необходимой ему сейчас бело-синей пачки в нем не оказалось. Он совсем позабыл о том, что попытался отказаться от этой дряни по просьбе Скай. И начал с малого: перед уходом выбросил все сигареты, что нашел в доме, в мусорный бак во дворе. – Но никто из них не заслужил такой участи. Даже Сашка, который меня откровенно бесил. Или Кон, который продал нас. Никто не заслужил погибнуть так, словно беззащитные овцы в окружении волков. Лис, Кон, Метла, Сашка, Макс. Они все умерли, а я остался в одиночестве, словно бы доживать за них их жизни, неся их судьбы в себе, в своей памяти. Я ведь Кона во всем винил, когда вскрылось, что он на Малинина работает. Но кто виноват на самом деле? Кон? Запутавшийся в себе юноша? Или Сорока, что продал информацию о «шаре» и нам, и Малинину, желая заработать как можно больше?
– К чему ты клонишь?
– Малинин воспользовался ситуацией. Он надавил на Кона, фактически заставив его пойти против своих. Но заварил всю кашу Сорока. Если бы не он, неизвестно еще, как сложилась бы судьба нашего братства.
– Но уже ничего не исправить. Ты же понимаешь, что казнь Сороки не вернет твоих друзей?
– Никогда ничего не исправить. У нас и тогда не было шанса ничего сделать. Сашка даже не понял, что смерть настигла его. Это был очень страшный день. Именно тогда я стал совершенно другим человеком. Я не соврал, я действительно прирезал тех тварей за Периметром, того мажора и его семейку, своих соседей, а еще я был наемником и убивал за деньги. Но в случае с теми людьми у меня… случилась единичная вспышка неконтролируемого гнева, а в те годы, когда я был наемником, я убивал мразей и бандитов, от смерти которых все только вздохнут спокойнее. И в эти годы Коннор был только маской. Но потом Никита умер. Истек кровью в тех камышах. Нелюдимый и замкнутый в себе парнишка, который воспитывался и рос в детском доме; дурак, выдумавший себе друзей, которых у него никогда не было и не могло быть, – истек кровью, а на его место пришел психопат и машина для убийств по имени Коннор.
– Как это так, что у тебя не было друзей? А кем были Лис и компания?
– Я не об этом. Смотри: как-то раз, когда к моему костру подсел вольный бродяга, мы разговорились с ним, и я припомнил историю якобы из моего детства. Историю о том, как я пил водку с друзьями на строящемся стадионе. Но это не моя история, а Макса. Он нам рассказал ее как-то, а я запомнил. Понимаешь, к чему клоню? Я всегда жил в маске. Всегда выдумывал себе что-то. Иллюзию прошлой жизни. Никита был наивным. Верил в то, что, если найти суррогат прошлого, станет легче жить. Коннор же просто циничный кусок дерьма без капли хорошего.
– Потеряла нить, если честно.
– Забудь тогда. Возвращаясь к предыдущему. Все то, что делало меня человеком, что еще теплилось во мне, сгинуло после Карьера. Я думал, что прощу Кона, и капелька того светлого все же вернется, но потом Кона не стало, а я вновь погряз в убийствах. В каком-то смысле всем погибшим в Карьере повезло. Только припомни Лиса. Кона. Хотя ты его не знаешь. Мы трое остались, и нас всех это доканывало, мешало нам двигаться дальше. В тот день мы потеряли себя. Если бы я мог вернуться в прошлое, я бы предпочел быть убитым там же, у портовых кранов или в тех же камышах возле сухогруза.
– Зачем?
– А что сейчас? Что во мне осталось? Что я умею делать? Только убивать. Разве в этом мое призвание?
– Твое призвание стать хорошим человеком и исправиться. Я знаю, ты можешь, ты уже делаешь это. – Скай допила чай. – Надеюсь, что, когда последняя ниточка, связывающая тебя с Карьером, оборвется, ты сможешь зажить нормальной человеческой жизнью. Ты уже доказываешь, что способен на это. Что бы ты сам себе ни говорил, но в тебе осталась человечность.
– Дальше-то что?
– Тебе придется завязать с убийствами. – Девушка положила голову наемнику на плечо. – Раз и навсегда. Ты сам заметил, что убийство Малинина только больше увлекло тебя в трясину. Как только ты разберешься с Сорокой, раз это для тебя крайне важно, попробуй научиться прощать. Иначе ничего не выйдет. Но вообще я бы советовала тебе убраться с этой поляны и не марать руки.
– Я не могу. Я слишком долго этого ждал.
Послышалось характерное тарахтение дизеля.
– Вот и все. – Коннор поднялся. – Сейчас все кончится.
* * *
Лицо заливала теплая кровь, из глаз брызгали слезы, кружилась голова, перехватило дыхание. Огонек попытался подняться на локтях, попытался оглядеться, но получил берцем в живот. Снова начал задыхаться и хватать ртом воздух, словно рыба в воде.
Пистолет Огонька упал на прелую листву.
– Сука! Стоять! Стой, тебе говорят!
– Я… я… не дергаюсь, тварь…
Удары посыпались как из рога изобилия.
– За что вы его?! – донесся крик Сурена.
Крик, который Огонек едва-едва расслышал.
– Отвали!
В голове гулким набатом словно бил колокол.
– Отвали, рядовой! С тобой потом разберемся, расскажешь мне, где наших ребят погубил! Антипин?! Антипин, твою мать!
– На связи! – Голос сержанта искажался, проходя через шипящие динамики рации. – Что вы там за цирк устроили, товарищ лейтенант?
– Сталкера поймал. Слышишь, животное, – это Гусляков уже Огоньку, – документы какие есть у тебя? Сюда давай, если есть!
– По… пошел ты… на… х… рен…
– Пойду! – Лейтенант снова осыпал его бок ударами ноги. – Как тебе такое «сходить на хрен»? Понравилось? А в Зоне тебе понравилось? Сука, ты арестован! – провозгласил он. – За незаконное пересечение охраняемого периметра… Э, ты что, русло попутал?!