Проклятие неудачного четверга

Финрик помедлил, он явно колебался.

– Возможно, что сейчас ещё рано делать поспешные выводы, – признал он.

– Но твои подозрения вполне обоснованны, – продолжил Данмор. – Кто, если не они? Все гоблины вымерли. А остальные древние народы никогда не вмешивались в наше противостояние. Надо расследовать это дело с особенной тщательностью.

Финрик печально кивнул. Никто из них не смотрел в мою сторону, и меня охватывало всё большее беспокойство. Как они собираются спасать моего отца от тролля? Плевать мне, кто виновен в этом и на их древние войны, я просто хотел, чтобы они наконец занялись его поисками.

– По крайней мере, ты спас Кровопийцу, – сказал Данмор после долгой паузы и потянулся к огромному топору.

– Видимо, нападавшие не догадывались о его значимости, иначе забрали бы его с собой.

Я хотел перебить их и сказать, что возмутительно считать какую-то железяку важнее жизни моего отца. Но промолчал, потому что во мне возникло то же чувство, что и сегодня утром – словно топор тянулся ко мне. Звал меня.

И тут я услышал голос:

«Грег, я взываю к тебе. Не отмахивайся от меня на этот раз».

Я озадаченно огляделся.

Голос был таким отчётливым, словно мужчина глубоким баритоном говорил мне прямо в ухо. Но остальные в комнате ничего не заметили. Я единственный слышал это. Разве топоры умеют разговаривать?

Я тряхнул головой.

Финрик протянул топор Данмору.

– Мы можем его использовать, чтобы отомстить за Тревора? – спросил он. – Разве не для этого он был создан?

– Совет примет решение, – мрачно отозвался Данмор, рассматривая орудие.

Финрик кивнул.

– К слову, боюсь, совещание придётся сократить, – сказал Данмор. – Прости, Грег, мне надо ещё столько тебе объяснить, но, наверное, придётся оставить это до лучших времён. У нас есть более насущные задачи, в том числе поиски твоего отца.

У меня осталась ещё куча вопросов: как и почему я превратился сегодня в камень? Почему медведь напал на меня и имеет ли всё происходящее к этому отношение? Что случилось с троллем, напавшим на мою семью? Имеет ли это отношение к тому, что я (якобы) гном? Что это за место? Как я выжил после такого падения? Разве эльфы и гномы могли выжить и существовать до сих пор? Неужели феи действительно были вымершей расой мучениц-самоубийц?

Но Данмор произнёс слова, которые отмели в сторону все эти заморочки, – поиски отца. И поэтому я просто кивнул, с нетерпением ожидая, когда уже начнётся этот Совет, чтобы они поскорее выяснили, что случилось с папой, и решили, как его вернуть.

– Встретимся завтра, – сказал Данмор, вставая из-за стола, всё ещё сжимая в руках топор, который они называли Кровопийцей. – Пока за тобой присмотрит Финрик. Пожалуйста, слушайся его… ради собственной безопасности.

Я кивнул и, пока шёл к двери, не отрывал взгляда от топора.

«Мы ещё встретимся, Грег», – сказал всё тот же голос.

Я потряс головой. Этого просто не может быть.

«Конечно, может! Ну или ты просто спятил. Тебе какой вариант больше нравится?»

Данмор, который теперь выглядел ещё более растрёпанными и нелепым, чем в начале беседы, поспешно вышел, раздражённо сунув болтливого Кровопийцу под мышку.

Финрик сочувственно посмотрел на меня. Я уставился в пол, старательно отгоняя все события сегодняшнего дня, как наваждение. А что же это ещё? Я? И гном? Говорящие топоры? Древние войны с эльфами и утерянная магия? Горные тролли? Это же чушь!

Но при этом я понимал, что просто стараюсь закрыть глаза на правду. Но это всё не важно: есть то, от чего я больше не отмахнусь. Я должен выяснить, что же произошло с отцом, и вызволить его.

Не важно, верю я во всё это или нет.





Глава 11

В которой у меня в пузе грохочет бум





Пока Финрик вёл меня через узкие и мрачные туннели под городом, я мог думать только об одном. Неужели я никогда не смогу извиниться перед отцом за наш последний разговор? Неужели он погиб от лап тролля и последнее, что запомнил в жизни, были жестокие слова сына? Я думал обо всём этом и ещё о том, что я очень голоден. В последний раз я ел после пятого урока, а это было семь часов назад. Для Бельмонтов это равносильно трёхдневному голоданию.

Мы завернули за угол и вышли в огромный подземный коридор, похожий на старый туннель метро, только без рельсов. По сторонам по-прежнему тянулись двери, но их становилось всё меньше. Казалось, что туннель уходил в бесконечность. Пол под ногами стал жёстче и теперь был больше похож на естественный.

Финрик наконец остановился перед дверями. Это были старинные, массивные и мрачные двери, крест-накрест пересечённые чугунными планками. Крякнув, он потянул одну из створок. Петли громко взвизгнули, но их заглушил громкий шум, который доносился по другую сторону.

Мы вошли в такую просторную подземную пещеру, что в ней свободно разместился бы стадион «Ригли Филд». Всё пространство было разделено на несколько маленьких альковов, отходящих от большой центральной комнаты. Над каждой отдельной нишей нависал высокий неровный каменный потолок, под которым метались тени, отбрасываемые тусклым светом горящих факелов, висевших на стенах.


Вокруг нас возились сотни детей всех возрастов. Их голоса гулко отражались от свода пещеры и каменных стен, как в концертном зале.

В небольшой нише у двери стояла современная мебель. Вокруг деревянного кофейного столика стояли стулья и кожаные диванчики. В самом конце я увидел стол для пинг-понга, бильярд и настольный футбол. Возле них толпились дети, громко перекрикивая друг друга. Остальные сидели на диванчиках и оживлённо болтали.

Другая часть пещеры оказалась современной игровой площадкой. В дальнем её углу виднелся вход в настоящую пещеру, частично заполненную прозрачной родниковой водой. Вокруг толпились дети с верёвками, кирками и шлемами. Они так радовались, как будто спелеология была чем-то вроде увлекательной настольной игры.

В ещё одной части пещеры располагалась небольшая металлургическая мастерская – тут были каменные чаны на блоках, наполненные огненным расплавленным металлом, а также несколько железных наковален с молотами и другими инструментами на стойках. Мальчишка не старше десяти лет осыпал пол искрами, стуча молотком по раскалённой полоске металла. Со смесью изумления и неожиданной зависти я понял, что он куёт меч.

Кроме этого в пещере был угол с алхимическим оборудованием – мензурками и флаконами, десятками бутылок и мешочков с различными красочными химикатами и порошками – и небольшая секция, где несколько детей выдували стекло в разные формы.

Похоже, всем им было очень весело, и они либо не знали, либо предпочитали не думать о том, что менее часа назад тролль напал на другого гнома.

– Что это? – спросил я у Финрика.

– Тут дети гномов проводят большую часть свободного времени, – ответил он. – По-моему, сейчас это место называют Арена. Сотни поколений молодых гномов обучались здесь искусству быть настоящими гномами. Они приходят сюда, когда их постигает разочарование в современном мире, а такое часто случается. В общем, когда Совет закончится, я вернусь сюда.

Финрик закрыл за собой дверь.

Большинство детей даже не обратило внимания на моё появление. Неудивительно, потому что пещера была очень просторной. Но трое детей, сидевших на диванчике, улыбнулись и помахали мне рукой, как будто мы давным-давно знакомы.

Я поколебался, решив, что они обознались, но ребята продолжали махать, поэтому я неуверенно пошёл в их сторону, вытирая о брюки вспотевшие ладони. Последние два года только Эдвин проявлял ко мне симпатию, и я уже успел забыть, что это такое.

Там сидели девочка и два мальчика примерно моего возраста. Они казались обычными детьми. По-моему, они и были обычными детьми, если забыть, что они (якобы) были гномами.

– Ты, наверное, только что узнал, – сказала девочка. – Видел бы ты своё лицо…

– Когда тебе восемнадцать, это как-то легче воспринимается, – добавил один из мальчиков. – Так нам объясняли, и поэтому некоторые родители тянут. А вот мы всё знали с самого рождения.

Я плюхнулся на диванчик напротив них, всё ещё слишком уставший и сбитый с толку, чтобы разговаривать. Они, похоже, всё понимали и не докучали, позволив мне посидеть и привыкнуть.

У девочки были серебристо-лиловые волосы, которые были завиты с одной стороны и коротко подстрижены и растрёпаны с другой. Она больше походила на участницу какой-нибудь популярной панк-группы, чем на девочку, которая будет зависать в мрачной пещере с кучкой гномов. Один из мальчиков был очень на неё похож, и я решил, что они наверняка близнецы. Длинные жёсткие пряди его волос были всклокочены и делали его похожим на безумного учёного, на нём была самодельная туника с потрёпанными краями и верёвочным шнуром вместо пояса, толстые шерстяные штаны и мягкие потёртые кожаные сапоги. Третий подросток был самым высоким и худым, хотя и не выше среднего роста. У него были короткие чёрные волосы и резкие черты лица, которые придавали ему серьёзный интеллигентный вид.

Меньше всего он был похож на гнома, скорее на мечтательного героя из подросткового фильма.

– Ответствуй корней твоих истоки, простолюдин новоприбывший, – произнёс парень с растрёпанными волосами в сельской одежде. – Або коего рода кровь жилы твои наполняет.

Я уставился на него, открыв рот, и решил, что это, наверное, у него такое своеобразное гномье чувство юмора.

– Не обращай внимания на моего брата, – сказал девочка. – Он просто спрашивает, откуда ты и кто твоя семья.

– А почему он так разговаривает? – спросил я.

– Язык, испокон бывший, память твоя не хранит, – ответил мальчик, выпячивая вперёд грудь.

– Это настоящий язык гномов, – пояснила девочка. – Вернее, это максимально, как нам кажется, приближенный к оригиналу перевод на современный язык. Письменных источников на гномьем языке осталось мало, да и те, что сохранились, далеки от оригиналов.

– Кому вообще нужен забытый язык? – спросил я.

– Ну, нашей семье… – замялась она, как будто ей было стыдно. – Мой отец – упёртый гном, что на деле означает, что он уверен, что мы должны делать всё так же, как гномы в далёкую эпоху Земли отделённой. Папа считает, что гномы должны жить отдельно, по своим правилам.

– А как же ты? – Я осёкся и посмотрел на её современную причёску и одежду.

Она засмеялась. Наверное, это был самый очаровательный смех, который я когда-либо слышал. Как будто она одновременно хихикала и гоготала в голос, отчего мне самому захотелось рассмеяться вместе с ней.

– В отличие от брата, я не купилась на всё то, что вбивал нам в голову отец, – пояснила она. – Именно поэтому я вообще отказалась от мяса и прочих животных продуктов, к великому огорчению и стыду моего отца.

– А серьёзно, кто-нибудь слышал о гномах-вегетарианцах? – со смехом спросил темноволосый парень. – Сколько ещё растений должны пасть жертвой твоих предрассудков?

Девочка протестующе ухмыльнулась и закатила глаза. Совершенно ясно, что ей было ни капельки не стыдно за свои убеждения.

– Но ты так и не ответил, – обратился этот парень ко мне. – Откуда ты и из чьей семьи?

– Ну, я живу тут… В смысле в Бриджпорте, – начал я дрожащим голосом. И сам удивился своему волнению, особенно тому, что мне отчаянно захотелось понравиться этим ребятам. – Мой отец… Тревор Бельмонт.

– Ой… – По выражению их лиц я понял, что они уже в курсе нападения на магазин.

– Мне очень жаль, – сказала девочка. – Твой отец действительно удивительный гном.

Я не ответил, потому что мне стало стыдно от её слов. Меня смутило даже не столько то, что она назвала его гномом, а то, с каким уважением она назвала его удивительным.

Я промолчал, потому что странно было слышать такое про своего отца. Даже Эдвин, самый преданный папин поклонник, считал его скорее чудаковатым и милым, а вовсе не удивительным и выдающимся. Когда я услышал такое о своём отце, боль потери стала ещё сильнее – такой сильной, что защемило сердце.

– Кстати, у меня нет простолюдинского имени, – сказала девочка. – Видишь ли, папа абсолютно уверен…