Проклятие королей

– Откуда ты узнал, что творится в столице? – с нескрываемым подозрением уставилась на Норриди Хокк.

Тот ухмыльнулся:

– Привязка душ, помнишь?

– Тьфу ты… забыла. Хотя мы только что говорили об этом!

– Хватит болтать, – нахмурился я. – Время идет. Мы снова можем начать забывать.

– Время… – вдруг задумалась Хокк. – Ты как-то сказал, что на дне «колодца» оно течет иначе, чем везде. А возле того «колодца», что находится во дворце, оно вообще остановилось. Как думаешь, это могло повлиять на «зеркало королей» и отсрочить влияние артефакта на жителей столицы?

Я качнул головой. А про себя подумал, что, возможно, недавнее видение показало тот самый момент, когда «зеркало королей» попало в руки к людям. На адъютанте я видел странный доспех – сейчас таких уже не делают. Чеканка явно не наша. Да и герб на шлеме был определенно лотэйнийским. Еще того, старого, образца, который я видел однажды в книге отца Гона. Возможно, сегодня мне показали времена, которые наступили после открытия Врат. Смуту, возникшую вскоре после того, как боги уснули. Тогда же осколок попал в руки одного из лотэйнийских правителей. Он же первым его и использовал, сохранив свои первые воспоминания об этой штуке. Когда разгорелась война, повелителя, возможно, убили, а сокровищницу разграбили. Кто-то потом нашел и вывез шкатулку за пределы страны. Еще через какое-то время она, как и многие артефакты прошлого, оказалась в Алтире. И точно так же, как в свое время лотэйнийский правитель не захотел отдавать неизвестный артефакт в руки жрецов, так, возможно, и в Алтории король решил, что у последователей богов и без того слишком много власти.

Могло ли такое случиться?

Легко. Ведь даже сейчас, после стольких веков мира и взаимного уважения, светская власть и Орден жрецов все еще настороженно относятся друг к другу. Не так давно ее величество выразила прямые опасения по поводу усиления власти жрецов. А что было сто лет назад? А тысячу?

Я тяжело вздохнул и, перехватив сразу шесть брошенных друзьями поводков, заново их привязал.

– Теперь мы можем идти, мастер Рэйш? – тихонько спросил Роберт, вопросительно уставившись на меня снизу вверх.

Я вдруг припомнил кое-что еще и вместо ответа подошел к валяющемуся на земле осколку.

Говорите, подобное притягивается подобным?

Я прищурился и от души наподдал проклятому артефакту сапогом. Тот, негодующе сверкнув, серебристой рыбкой улетел вперед. Но именно тогда Тьма вокруг нас неожиданно заволновалась, забурлила, отпрянув в стороны и пропустив мимо себя чужеродный предмет. И вот тогда, когда черный занавес отдернулся в сторону, мы наконец увидели, что за ним было скрыто.





Глава 19





Представьте огромное, занесенное снегом поле. Посреди неестественно ровно лежащих сугробов стоят, безмолвно сложив ладони на груди, сотни одинаковых ледяных статуй. Мужчины, женщины в старомодных одеждах. С удивительно спокойными лицами, плотно сомкнутыми веками и старательно выточенными чертами, которые неизвестный скульптор сумел вырезать с таким искусством, что они кажутся живыми.

Безмолвные фигуры выглядят так, словно их поставили тут совсем недавно – на них не видно ни трещин, ни плесени, ни других следов воздействия времени. И точно так же не тронут идеально ровно лежащий между ними снег, словно неведомый создатель принес скульптуры по воздуху, а потом таким же загадочным образом испарился.

Правда, человеческие фигуры – не единственное, что привлекает внимание. Тут и там на поле виднеются многочисленные деревья. Кривые, изломанные, созданные из торчащих во все стороны белых кристаллов, они, словно нарочно, портят гармонию статуй и будто соревнуются с ними в своей непонятной, уродливой и непривычной человеческому глазу внешности. В этих деревьях все кажется не таким – ни перекрученные, будто вывернутые наизнанку стволы; ни немыслимых форм ветви; ни проросшие прямо сквозь них непонятного вида отростки, которые язык не поворачивается назвать обычными листьями.

Похожие конструкции растут и на земле – кривые, странные. Покрытые ледяными колючками и абсолютно гладкие. Треугольные и шарообразные. Такие же изломанные, как деревья, и чем-то даже смутно похожие на знакомые нам с детства кусты…

Во всем этом была какая-то своя извращенная логика и, быть может, даже некая упорядоченность. Но у меня при виде этой картины мороз продрал по коже, а между лопатками впервые скользнуло что-то наподобие холодного ветерка.

Но больше всего поразило даже не это – там, впереди, почти в центре заснеженного поля и немного в стороне от навеки застывших фигур, виднелось нечто непонятное. Громадное. Пугающее. Гигантский разлом, края которого разрывали пространство от самой земли и вплоть до того черного потолка, который заменял этому месту небо.

Разлом больше походил на рваную рану, края которой кто-то жестоко вывернул наружу. Пульсирующее бело-синее нутро выплескивалось оттуда тысячами и десятками тысяч таких же неестественно ярко сверкающих кристаллов. Такие же кристаллы росли на притихшем поле. Такие же острые грани виднелись и на уродливых деревьях. Они, эти кристаллы, раздвигали окружившее их пространство искусственно, насильно и теперь медленно, но неумолимо расползались во все стороны, попутно меняя и уродуя все, к чему прикасались.

Единожды глянув на это нечто, я больше не сомневался в словах своей богини.

Вот они, Врата…

Разлом, откуда к нам упрямо лезла какая-то дрянь. Причем лезла годами, тысячелетиями, постепенно разрушая саму основу нашего мира. Меняя его под себя. Грубо вмешиваясь в текущие в нем процессы.

А еще я увидел, как болезненно изгибается над разломом сгустившаяся в отчаянной попытке себя защитить Тьма. Та самая, наша Тьма, которой мы были обязаны всем, что имели.

В какой-то момент я ощутил то самое гадливое чувство, которое испытал, увидев заготовку Врат в убежище умрунов. Над ними точно так же изгибалось и стенало изуродованное пространство. И Свет, и Тьма отчаянно сражались за каждую пядь земли, которую постепенно отвоевывало у них запредельное нечто. Но если там Вратами, по сути, служила полоумная ведьма, согласившаяся принять в себя уродливое зерно, то здесь чужеродная ткань прорывалась извне. Из распахнутого, омерзительно зияющего нутра, один вид которого вызывал непередаваемое отвращение.

– Эт-то… неестественно… – сглотнув подступивший к горлу комок, выдавила из себя Хокк.

– Это мерзко, – прошептала Триш, отводя глаза.

– Чудовищно, – согласился с ней Тори.

– Этого не должно здесь быть, – так же тихо добавил вцепившийся в мою руку Роберт.

И с этим было трудно поспорить.

Мальчик, правда, глаз не отвел, открывшаяся нам картина его не напугала, и на его лице помимо отвращения я увидел и решимость. Но честно говоря, пока не представлял, что тут можно сделать.


– Статуи – это ведь маги? – неожиданно подал голос Мэл. – Те самые темные, которые однажды уже пытались закрыть Врата?

Я дернул щекой.

Да. Люди – единственное, что во всем этом зрелище казалось более или менее правильным. Сотни людей. Огромное количество темных, которых наши боги призвали в попытке остановить то, что начал какой-то безумец.

Здесь были сотни магов! За ними стояли сами боги!

На то, чтобы остановить разлом, была брошена прорва сил! И все равно они не справились.

Что же тогда сможем сделать мы? Семеро почти обычных людей, среди которых две женщины и один ребенок?

– Все равно надо попробовать, – охрипшим голосом сказал Йен, успевший через поводок считать мои мысли. – Надо, Арт… ты видишь, что делает с нашим миром эта дрянь?

Я промолчал: я видел. В том числе гигантские полупрозрачные облака, которые закручивались вокруг разлома в медленный и величественный вихрь. Думаю, что не ошибусь, если предположу, что формировался он очень долго. Столетиями собирался с силами, вбирая в себя тянущиеся к нему со всех сторон тоненькие ручейки.

Я мельком глянул на стоящих рядом друзей и, заметив, как от них в сторону вихря тоже потянулись тончайшие полупрозрачные ниточки, сжал зубы.

Эта тварь вытягивала из нас магию. Силы. Эмоции. Причем, похоже, вместе с воспоминаниями. Она по каплям высасывала жизнь из нашего мира! Но самое поганое заключалось в том, что чем дольше мы здесь находились, тем опаснее это становилось. На сколько хватит моих сил? На два удара сердца? Три? Десять? А у Триш? Или Хокк? А у Роберта и Йена? Даже объединившись, мы почти ничего не могли противопоставить этому нечто. И мгновение за мгновением продолжали терять магию и силы!

А что будет дальше? Что произойдет, когда потери станут критичны и непонятная магия вытянет из нас слишком много воспоминаний?

– Я все еще вас помню, – пробормотала Хелена, до которой первой донеслась эта мысль. – Хокк, Тори… мастер Рэйш… что бы ни случилось, нам надо держаться вместе. Если разделимся, умрем.

Роберт второй рукой ухватился за стоящего рядом Мэла, а остальные непроизвольно сдвинулись, чтобы хотя бы так чувствовать близость друг друга. Постоянно слышать, ощущать тепло соседей. И уже этим напоминать, что они не одни.

– Защита, – внезапно нахмурилась Хокк, ухватив меня за вторую руку. – Рэйш, ты говорил, что боги когда-то поставили здесь защиту.

Я мрачно кивнул в сторону почерневшего, съежившегося, похожего на порванные крылья неба:

– Вот то, что от нее осталось.

– Думаешь, раньше она опускалась до самой земли? Как купол?

– Думаю, она цеплялась за наших с тобой коллег. Они служили ей якорями, и именно они отдали на ее создание свою энергию. Боги ее скорее всего просто объединили и поддерживали потом сколько могли. А теперь это не защита – просто обрывки, в которых почти не осталось силы.

– А мы не можем их снова притянуть к земле? – вздрогнула Триш.

– Нас слишком мало, – тихо ответил Мэл. – Хотя это не значит, что мы не должны попытаться. Арт, тебе не кажется, что есть в этих сугробах нечто неправильное?

Я невесело хмыкнул:

– Что, например?

– Смотри, – махнул рукой брат. – Вот там и вон там снег лежит не совсем ровно. Такое впечатление, что под ним что-то есть. Кочка или камень.

– И там, – тут же среагировал Роберт, указав в другую сторону. – И еще вон там!

– Сколько их всего? Четыре? – встрепенулся Йен.

Я всмотрелся в даль:

– Кажется, семь.

– Надо проверить, – решительно вмешалась Хокк и первой выдвинулась вперед. – Идемте. Вдруг это что-то стоящее?

Я не ответил, но благодаря поводкам в этом и не было особой необходимости. Все, что было нужно, мы и так прекрасно слышали. Знали, что на уме у каждого из нас. Ощущали эмоции, делились воспоминаниями, чувствовали друг друга как себя самих. Собственно, мы и разговаривали-то скорее по привычке. И вперед двинулись почти одновременно с Хокк, хотя вслух больше никто не произнес ни слова.

Это было непривычно. Странно. Даже, наверное, дико. Но теперь, когда до последней мысли ощущал Йена и остальных, я стал гораздо лучше понимать своих друзей. Почувствовал всю глубину той нежной привязанности, которую Триш и Норриди испытывали друг к другу. Неожиданно усилившуюся тоску Тори, который в этот миг думал об оставшейся наверху Лиз. Сомнения Мэла. Нетерпение Роберта. И даже смешанные эмоции Хокк.

– Заткнись, Рэйш, – проворчала напарница, когда я с удивлением узнал, что она все же считает меня хорошим другом. – Это не твои мысли! Не лезь куда не просят.

– Да ладно, – добродушно усмехнулся я. – Было бы что скрывать.

– Я кому сказала!

Я мысленно дал упрямице дружеский подзатыльник и ускорил шаг. А когда добрался до подозрительного бугорка и провел по нему ладонью, то удивленно замер – это был камень! Самый обычный, только оплавленный по краям и слегка покосившийся камень, на котором виднелся стершийся от времени отпечаток чьей-то ступни!

– Нет, брат, – прошептал Мэл, успевший к тому времени добраться до второго такого же бугра. – Это не просто камень. Это черный базальт! Понимаешь?!

Я замер, вспомнив, где именно его раньше видел и почему он оказался именно в том месте, где я его нашел. А когда Хокк, Триш, Йен, Тори и Роберт почти одновременно подтвердили предположение брата, неожиданно понял, что именно здесь произошло. И так же неожиданно осознал, что теперь знаю, каким образом можно попытаться уничтожить разлом.