Проклятая игра

– Нет, я никогда не молился. – Он был в этом уверен. – Ни разу.

– Но ведь в Уондсворте были богобоязненные люди?

Марти вспомнил Хезелтайна, с которым делил камеру в течение нескольких недель в начале своего срока. Закоренелый зэк, Малец провел за решеткой больше лет, чем на свободе. Каждую ночь перед сном он бормотал в подушку искаженную молитву – «Отче наш, суть ищущий на небесах, давно све́тится имя твое…» – не понимая ни сути слов, ни их значения, просто повторяя зазубренный текст, как делал всю свою жизнь каждый вечер, пока, по-видимому, не переврал смысл до неузнаваемости – «…и ботва есть царь, то силы злы на веки. Аминь».

Не это ли имел в виду Уайтхед? Было ли в молитве Хезелтайна уважение к Творцу, благодарность за сотворенное или хотя бы предчувствие Судного дня?

– Нет, – ответил Марти. – Не совсем богобоязненные. Я имею в виду… что толку?

Там, откуда пришла эта мысль, было нечто большее, и Уайтхед ждал его с терпением стервятника. Но слова застряли у Марти на языке, отказываясь быть произнесенными.

– Почему ты считаешь, что это бесполезно, Марти? – подбодрил его старик.

– Потому что все дело в случае, верно? Я хочу сказать, всем управляет случайность.

Уайтхед едва заметно кивнул. Они долго молчали, пока старик не сказал:

– Знаешь, почему я выбрал тебя, Мартин?

– Вообще-то нет.

– Той никогда ничего тебе не говорил?

– Он сказал, что, по его мнению, я справлюсь с этой работой.

– Ну, многие советовали не брать тебя – считали неподходящей кандидатурой по ряду причин, в которые нам нет нужды вдаваться. Даже Той не был уверен. Ты ему понравился, но он не был уверен.

– Но вы все равно наняли меня?

– Да, я это сделал.

Марти находил эту игру в кошки-мышки невыносимой.

– Теперь вы скажете мне, почему?

– Ты игрок, – ответил Уайтхед. Марти почувствовал, что знал ответ задолго до того, как он прозвучал. – У тебя не было бы никаких неприятностей, если бы не пришлось выплачивать большие карточные долги. Разве я не прав?

– Более или менее.

– Ты потратил все, что заработал, до последнего пенни. По крайней мере, так показали твои друзья на суде. Растратил все впустую.

– Не совсем. У меня было несколько больших выигрышей. Действительно больших.

Взгляд, которым Уайтхед наградил Марти, был острым как скальпель.

– После всего, что ты пережил – после всех страданий, которые испытал из-за своей болезни, – ты по-прежнему говоришь о своих больших выигрышах.

– Я вспоминаю хорошее, как сделал бы любой на моем месте, – ответил Марти, защищаясь.

– Тебе повезло.

– Нет! Я был хорош, черт возьми.

– Это была счастливая случайность, Мартин. Ты сам так сказал минуту назад. Что всё – случайность. Как можно быть хорошим в том, что случайно? В этом нет смысла, верно?

Этот человек был прав, по крайней мере на первый взгляд. Но все не так просто, как он думал, не так ли? Все было случайностью – он не мог спорить с этим главным условием. Но частичка Марти верила во что-то еще. Во что, он не мог описать.

– Разве ты не так сказал? – настаивал Уайтхед. – Что все упирается в случай?

– Это не всегда так.

– Кое-кому удача благоприятствует. Ты это имел в виду? Кое-кто держит руки… – указательный палец Уайтхеда описал вращающийся круг, – на рулетке.

Кружащий палец остановился. Мысленным взором Марти довершил картину: шар прыгал от лунки к лунке и нашел нишу, число. Какой-то победитель торжествующе вскрикнул.

– Не всегда, – ответил он. – Только иногда.

– Опиши это. Опиши, что ты чувствовал.

А почему бы и нет? Какой от этого вред?

– Иногда все было просто, знаете, как отнять у ребенка конфету. Я шел в клуб, фишки звякали, и я знал – господи, я знал, – что не могу не выиграть.


Уайтхед улыбнулся.

– Но ты терпел неудачи, – напомнил он Марти с вежливой жестокостью. – Ты часто терпел неудачи. Ты проигрывал, пока не стал должен все, что имел, и даже больше.

– Я был глуп. Играл, даже когда фишки не звенели и когда знал, что нахожусь в проигрышной полосе.

– Но почему?

Марти нахмурился.

– Что вам нужно, подписанное признание? – рявкнул он. – Я был жадным – а вы как думали? И любил играть, даже когда у меня не было шансов на победу. Все равно хотел играть.

– Ради самой игры.

– Полагаю, что да. Ради игры.

На лице Уайтхеда появилось невероятно сложное выражение. В нем соединились сожаление, ужасная болезненная потеря и еще больше – непонимание. Уайтхед-хозяин, Уайтхед-повелитель всего обозримого пространства внезапно уступил место – совсем ненадолго – другому, более доступному лицу: человека, чья потерянность граничила с отчаянием.

– Мне нужен был кто-то с твоими слабостями, – объяснил он и внезапно оказался тем, кто совершал признание. – Потому что я верил, что рано или поздно такой день, как сегодня, настанет, и мне придется просить тебя рискнуть вместе со мной.

– Какого рода риск?

– Ничего столь простого, как рулетка или партия в карты. Хотел бы я чего-то в этом духе. Тогда, вероятно, я смог бы тебе все объяснить, а не попросить довериться мне. Но все очень сложно. И я так устал.

– Билл кое-что сказал…

Уайтхед перебил его:

– Той уехал из поместья. Ты его больше не увидишь.

– Когда он уехал?

– В начале недели. Отношения между нами некоторое время продолжали ухудшаться. – Он уловил смятение Марти. – Не беспокойся об этом. Твое положение здесь так же надежно, как всегда. Но ты должен полностью мне доверять.

– Сэр…

– Никаких заверений в верности, для меня это пустое сотрясение воздуха. Не потому, что я не верю в твою искренность. Но меня окружают люди, которые говорят мне все, что, по их мнению, я хочу услышать. Так они обеспечивают женам меха, а сыновьям кокаин. – Его пальцы в перчатках царапали заросшую щеку, пока он говорил. – Так мало честных людей. Той был одним из них. Эванджелина, моя жена, была другой. Но таких очень мало. Я просто должен довериться инстинкту, вычеркнуть болтовню и следовать тому, что подсказывает мозг. А он доверяет тебе, Мартин.

Марти ничего не сказал; он просто слушал, как голос Уайтхеда становится тише, а глаза делаются такими напряженными, что он мог бы пристальным взглядом воспламенить трут.

– Если ты останешься со мной и продолжишь оберегать, не будет ничего, чего бы ты не смог получить. Ты меня понял? Ничего.

Старик не впервые обольщал его таким образом, но обстоятельства явно изменились с тех пор, как Марти появился в Приюте. Теперь опасность возросла.

– Что может произойти в худшем случае? – спросил он.

Лицо, искаженное гримасой замешательства, обмякло; только в горящих глазах теплилась жизнь.

– В худшем? – переспросил Уайтхед. – Кому ведомо худшее?

Казалось, слезы вот-вот погасят огонь в глазах, но он их сдерживал.

– Я видел такие вещи. И шел мимо по другому берегу. Никогда не думал… ни разу…

Мягкий перестук, возвестивший о дожде, словно аккомпанировал Уайтхеду, который не мог подыскать нужных слов. Красноречие внезапно покинуло старика; он выглядел потерянным. Но нечто – огромное нечто – требовало, чтобы о нем сказали вслух.

– Никогда не думал… что это однажды случится со мной.

Он проглотил еще несколько слов и покачал головой от собственной нелепости.

– Ты мне поможешь? – спросил он вместо дальнейших объяснений.

– Конечно.

– Хорошо, – ответил он. – Будь что будет, да?

Неожиданно он прошел мимо Марти и двинулся туда, откуда они пришли. Увеселительная прогулка закончилась. Несколько минут они шли как раньше: Уайтхед шагал впереди, а Марти незаметно тащился в двух ярдах позади. Прежде чем они приблизились к дому, Уайтхед снова заговорил. На этот раз он не сбился с ритма, а бросил вопрос через плечо. Всего три слова.

– А дьявол, Марти?

– Что, сэр?

– Дьявол. Ты когда-нибудь молился ему?

Это была шутка. Может, слегка неловкая, но так старик пытался сгладить эффект своей исповеди.