Проект «Аве Мария»
Часть 6 из 98 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
* * *
– Ангулярная аномалия, – объявляет компьютер.
– Черт возьми! – возмущаюсь я. – Мне почти удалось! Я почти вспомнил, кто я такой!
– Ангулярная аномалия, – твердит электронный голос.
Я выпрямляюсь и встаю на ноги. Судя по моему скромному опыту общения с компьютером, он вроде бы немного понимает мою речь. Как Сири или Алекса. Попробую поговорить с компьютером, как если бы обращался к одной из них.
– Компьютер, что такое ангулярная аномалия?
– Ангулярная аномалия: объект или тело, состояние которого признано критически значимым, отклоняется от ожидаемой траектории как минимум на 0, 01 радиана[17].
– И какое же тело аномально?
– Ангулярная аномалия.
Толку от компьютера мало. Я на борту космического корабля, а значит, аномалия связана с навигацией. Плохо дело! Как вообще управлять этой посудиной? Не вижу ничего, напоминающего пульт управления космическим кораблем (не то, чтобы я знал, как он должен выглядеть). На данный момент я обнаружил только «палату коматозников» и лабораторию.
Второй люк в лаборатории – тот, что ведет выше, – наверняка важен. Я словно в видеоигре. Исследуешь пространство, пока не наткнешься на запертую дверь. И тогда надо найти ключ. Но вместо того, чтобы рыться в книжных полках и мусорных баках, я вынужден копаться в собственной голове. Ведь «ключ» – это мое имя. В логике компьютеру не откажешь. Раз я не помню свое имя, то меня нельзя допускать к жизненно важным узлам корабля.
Залезаю в койку и ложусь на спину. Опасливо поглядываю на манипуляторы под потолком, но они не двигаются. Думаю, компьютер удовлетворен, что пока мне не требуется помощь. Закрываю глаза и погружаюсь в последнее воспоминание. Перед мысленным взором проносятся разрозненные фрагменты. Будто вглядываешься в старую поврежденную фотографию.
Я у себя в доме… нет… в квартире. Я живу в квартире. Она маленькая, но уютная. На стене фотография панорамы Сан-Франциско. Никакой пользы. Я уже в курсе, что жил в Сан-Франциско.
На кофейном столике передо мной упаковка готового обеда, разогретая в микроволновке. Спагетти. Жар проник в пищу неравномерно: слипшиеся куски ледяных макарон чередуются с обжигающей язык массой. Но я все равно ем – видимо, очень голоден.
Я смотрю по телевизору трансляцию NASA. В голове снова прокручивается репортаж, который я видел в предыдущей вспышке воспоминаний. И как я среагировал? Я… очень обрадовался: «Неужели обнаружена внеземная жизнь? Надо рассказать детям!»
У меня есть дети? Одинокий мужчина, живущий в холостяцкой квартире, поедает обед, состоящий из единственной порции. Вокруг нет ничего женского. Нет даже намека на присутствие женщины в моей жизни. Я в разводе? Гей? В любом случае, в квартире нет ни малейшего признака того, что здесь обитают дети. Ни игрушек, ни фотографий на стенах или на каминной полке – ничего. И слишком уж чисто. Дети вечно устраивают кавардак. Особенно, когда начинают жевать резинку. Все они проходят стадию жвачки – большинство уж точно – и постоянно лепят ее где ни попадя.
Откуда я это знаю? Я люблю детей. Ха. Интуитивно ощущаю. Я действительно их люблю. Они прикольные. И общаться с ними очень интересно.
Итого: я холостяк, которому за тридцать, живу один в небольшой квартире. Детей у меня нет, но я их очень люблю. Ох, не нравится мне все это…
Учитель! Ну, конечно! Школьный учитель! Теперь я вспомнил! Слава богу! Я учитель.
Глава 3
– Итак, у нас ровно минута до звонка, – произнес я. – И вы знаете, что это означает.
– Блиц-раунд! – загалдели ученики.
После объявления новости о линии Петровой жизнь, как ни странно, почти не изменилась. Ситуация складывалась опасная, катастрофическая, но такова была реальность. Когда Лондон во время Второй мировой войны подвергался авиаударам, люди жили так, словно ничего не происходит, однако понимали, что любое здание может взлететь на воздух. Но даже в таких отчаянных обстоятельствах кому-то все же приходилось развозить молоко. И если в дом миссис Криди ночью попадала бомба, что ж, вы просто вычеркивали ее из списка клиентов.
На горизонте маячил конец света – возможно, спровоцированный инопланетной формой жизни – а я, стоя перед группой ребятишек, преподавал им естественные науки. Ибо какой прок в существующем мире, если мы не сумеем передать его потомкам?
Дети сидели за ровными рядами парт, лицом к доске. Все довольно традиционно. Но остальное пространство класса напоминало лабораторию безумного ученого. Я не один год доводил ее до совершенства. В одном углу стояла установка для эксперимента под названием «лестница Иакова»[18] (конечно же, обесточенная, чтобы никто из учеников случайно не погиб). Напротив вдоль стены располагались полки, набитые склянками с органами животных в формальдегиде. В одной из банок находились всего лишь спагетти и вареное яйцо, но у детей они вызывали живейший интерес.
А в центре класса под потолком висела моя радость и гордость – огромная модель Солнечной системы. Юпитер был размером с баскетбольный мяч, а маленький Меркурий не больше мраморной крошки. Я годами выстраивал репутацию «крутого препода». Дети сообразительнее, чем полагает большинство взрослых. Они моментально чувствуют, когда учитель искренне пытается выстроить с ними диалог, а когда, напротив, общение происходит чисто формально.
Итак, настало время для блиц-раунда! Я схватил несколько матерчатых мячиков со своего стола и спросил:
– Официальное название Северной звезды?
– Полярная звезда! – выкрикнул Джефф.
– Правильно! – Я кинул ему мячик.
Не успел он поймать игрушку, как я уже выпалил следующий вопрос:
– Три основные группы горных пород?
– Изверженные, осколочные и метаморфические! – заверещал Ларри. Парень был очень эмоционален, если не сказать больше.
– Почти! – сказал я.
– Изверженные, осадочные и метаморфические, – с презрительной усмешкой ответила Эбби. Ух, и вредная девчонка. Но умница, прямо ходячая энциклопедия.
– Да! – Я кинул ей мячик. – Какая волна ощущается прежде всего при землетрясении?
– Продольная, – произнесла Эбби.
– Снова ты? – Я кинул ей еще один мячик. – Какова скорость света?
– Три умножить на десять, возведенную в…
– Постоянная «цэ»! – не утерпела Регина с задней парты. Она редко подавала голос и, наконец-то, решилась вылезти из своей раковины.
– Хитро, но верно! – я отправил ей мячик.
– Но я отвечала первой! – скривила лицо Эбби.
– Зато Регина первой завершила ответ! – парировал я. – Ближайшая к Земле звезда?
– Альфа Центавра, – быстро проговорила Эбби.
– Ошибаешься! – покачал головой я.
– Нет, я права! – начала спорить Эбби.
– А я говорю, ошибаешься. Кто-нибудь еще?
– Ой! Это же Солнце! – догадался Ларри.
– Молодец! – кивнул я. – И мяч достается Ларри! Будь внимательнее, Эбби!
Она недовольно скрестила руки на груди.
– Кто назовет мне радиус Земли? – спросил я.
Трэнг поднял руку.
– Три тысячи девятьсот[19]… – начал было он.
– Трэнг! – перебила его Эбби. – Ответ на ваш вопрос: Трэнг.
Трэнг смущенно замолк.
– Что? – непонимающе переспросил я.
Эбби взглянула на меня с победным видом.
– Вы спросили: «Кто назовет мне радиус Земли?» Его назовет Трэнг. Так что я ответила верно.
Попался в ловушку тринадцатилетней девчонки. И не в первый раз. Матерчатый мячик приземлился на ее парту одновременно с прозвеневшим звонком.
Дети вскочили со стульев, начали запихивать учебники в рюкзаки. Эбби, раскрасневшаяся от того, что затея удалась, собирала вещи не спеша.
– Не забудьте к концу недели обменять мячики на игрушки и другие призы! – крикнул я выходившим из класса ученикам вдогонку.
Вскоре класс опустел, и лишь гулкое эхо детских голосов, доносившееся из коридора, напоминало о некогда бурлившей здесь жизни. Я собрал со своего стола тетрадки с домашним заданием и сложил в сумку. Шестой урок окончен, а значит, пора наведаться в учительскую и выпить чашку кофе. Может, успею проверить несколько тетрадей до того, как отправлюсь домой. Что угодно – лишь бы не появляться на парковке. Сейчас к школе слетится целая армия чрезмерно опекающих свои чада мамаш, чтобы отвезти своих ненаглядных домой. Стоит им меня увидеть, тут же начинаются жалобы и предложения. Я не против, если человек любит своего ребенка – бог свидетель, нам нужны родители, вовлеченные в образовательный процесс детей – но всему есть предел.
– Райланд Грейс?
Я резко вскинул голову. Не слышал, как она вошла. На вид даме было лет сорок пять, одета в элегантный деловой костюм. В руках портфель.
– Да, – кивнул я. – Я могу вам помочь?
– Думаю, можете, – произнесла незнакомка.
В ее речи улавливался легкий акцент. Кажется, европейский. Точнее сказать я не мог.
– Меня зовут Ева Стратт. Я из рабочей группы по проблеме Петровой.
– Простите, откуда?
– Из рабочей группы по проблеме Петровой. Это международный орган, созданный для работы с ситуацией, возникшей из-за линии Петровой. Моя задача – найти решение. И дабы все делалось быстро, меня наделили определенными полномочиями.
– И кто же наделил вас этими полномочиями?
– Ангулярная аномалия, – объявляет компьютер.
– Черт возьми! – возмущаюсь я. – Мне почти удалось! Я почти вспомнил, кто я такой!
– Ангулярная аномалия, – твердит электронный голос.
Я выпрямляюсь и встаю на ноги. Судя по моему скромному опыту общения с компьютером, он вроде бы немного понимает мою речь. Как Сири или Алекса. Попробую поговорить с компьютером, как если бы обращался к одной из них.
– Компьютер, что такое ангулярная аномалия?
– Ангулярная аномалия: объект или тело, состояние которого признано критически значимым, отклоняется от ожидаемой траектории как минимум на 0, 01 радиана[17].
– И какое же тело аномально?
– Ангулярная аномалия.
Толку от компьютера мало. Я на борту космического корабля, а значит, аномалия связана с навигацией. Плохо дело! Как вообще управлять этой посудиной? Не вижу ничего, напоминающего пульт управления космическим кораблем (не то, чтобы я знал, как он должен выглядеть). На данный момент я обнаружил только «палату коматозников» и лабораторию.
Второй люк в лаборатории – тот, что ведет выше, – наверняка важен. Я словно в видеоигре. Исследуешь пространство, пока не наткнешься на запертую дверь. И тогда надо найти ключ. Но вместо того, чтобы рыться в книжных полках и мусорных баках, я вынужден копаться в собственной голове. Ведь «ключ» – это мое имя. В логике компьютеру не откажешь. Раз я не помню свое имя, то меня нельзя допускать к жизненно важным узлам корабля.
Залезаю в койку и ложусь на спину. Опасливо поглядываю на манипуляторы под потолком, но они не двигаются. Думаю, компьютер удовлетворен, что пока мне не требуется помощь. Закрываю глаза и погружаюсь в последнее воспоминание. Перед мысленным взором проносятся разрозненные фрагменты. Будто вглядываешься в старую поврежденную фотографию.
Я у себя в доме… нет… в квартире. Я живу в квартире. Она маленькая, но уютная. На стене фотография панорамы Сан-Франциско. Никакой пользы. Я уже в курсе, что жил в Сан-Франциско.
На кофейном столике передо мной упаковка готового обеда, разогретая в микроволновке. Спагетти. Жар проник в пищу неравномерно: слипшиеся куски ледяных макарон чередуются с обжигающей язык массой. Но я все равно ем – видимо, очень голоден.
Я смотрю по телевизору трансляцию NASA. В голове снова прокручивается репортаж, который я видел в предыдущей вспышке воспоминаний. И как я среагировал? Я… очень обрадовался: «Неужели обнаружена внеземная жизнь? Надо рассказать детям!»
У меня есть дети? Одинокий мужчина, живущий в холостяцкой квартире, поедает обед, состоящий из единственной порции. Вокруг нет ничего женского. Нет даже намека на присутствие женщины в моей жизни. Я в разводе? Гей? В любом случае, в квартире нет ни малейшего признака того, что здесь обитают дети. Ни игрушек, ни фотографий на стенах или на каминной полке – ничего. И слишком уж чисто. Дети вечно устраивают кавардак. Особенно, когда начинают жевать резинку. Все они проходят стадию жвачки – большинство уж точно – и постоянно лепят ее где ни попадя.
Откуда я это знаю? Я люблю детей. Ха. Интуитивно ощущаю. Я действительно их люблю. Они прикольные. И общаться с ними очень интересно.
Итого: я холостяк, которому за тридцать, живу один в небольшой квартире. Детей у меня нет, но я их очень люблю. Ох, не нравится мне все это…
Учитель! Ну, конечно! Школьный учитель! Теперь я вспомнил! Слава богу! Я учитель.
Глава 3
– Итак, у нас ровно минута до звонка, – произнес я. – И вы знаете, что это означает.
– Блиц-раунд! – загалдели ученики.
После объявления новости о линии Петровой жизнь, как ни странно, почти не изменилась. Ситуация складывалась опасная, катастрофическая, но такова была реальность. Когда Лондон во время Второй мировой войны подвергался авиаударам, люди жили так, словно ничего не происходит, однако понимали, что любое здание может взлететь на воздух. Но даже в таких отчаянных обстоятельствах кому-то все же приходилось развозить молоко. И если в дом миссис Криди ночью попадала бомба, что ж, вы просто вычеркивали ее из списка клиентов.
На горизонте маячил конец света – возможно, спровоцированный инопланетной формой жизни – а я, стоя перед группой ребятишек, преподавал им естественные науки. Ибо какой прок в существующем мире, если мы не сумеем передать его потомкам?
Дети сидели за ровными рядами парт, лицом к доске. Все довольно традиционно. Но остальное пространство класса напоминало лабораторию безумного ученого. Я не один год доводил ее до совершенства. В одном углу стояла установка для эксперимента под названием «лестница Иакова»[18] (конечно же, обесточенная, чтобы никто из учеников случайно не погиб). Напротив вдоль стены располагались полки, набитые склянками с органами животных в формальдегиде. В одной из банок находились всего лишь спагетти и вареное яйцо, но у детей они вызывали живейший интерес.
А в центре класса под потолком висела моя радость и гордость – огромная модель Солнечной системы. Юпитер был размером с баскетбольный мяч, а маленький Меркурий не больше мраморной крошки. Я годами выстраивал репутацию «крутого препода». Дети сообразительнее, чем полагает большинство взрослых. Они моментально чувствуют, когда учитель искренне пытается выстроить с ними диалог, а когда, напротив, общение происходит чисто формально.
Итак, настало время для блиц-раунда! Я схватил несколько матерчатых мячиков со своего стола и спросил:
– Официальное название Северной звезды?
– Полярная звезда! – выкрикнул Джефф.
– Правильно! – Я кинул ему мячик.
Не успел он поймать игрушку, как я уже выпалил следующий вопрос:
– Три основные группы горных пород?
– Изверженные, осколочные и метаморфические! – заверещал Ларри. Парень был очень эмоционален, если не сказать больше.
– Почти! – сказал я.
– Изверженные, осадочные и метаморфические, – с презрительной усмешкой ответила Эбби. Ух, и вредная девчонка. Но умница, прямо ходячая энциклопедия.
– Да! – Я кинул ей мячик. – Какая волна ощущается прежде всего при землетрясении?
– Продольная, – произнесла Эбби.
– Снова ты? – Я кинул ей еще один мячик. – Какова скорость света?
– Три умножить на десять, возведенную в…
– Постоянная «цэ»! – не утерпела Регина с задней парты. Она редко подавала голос и, наконец-то, решилась вылезти из своей раковины.
– Хитро, но верно! – я отправил ей мячик.
– Но я отвечала первой! – скривила лицо Эбби.
– Зато Регина первой завершила ответ! – парировал я. – Ближайшая к Земле звезда?
– Альфа Центавра, – быстро проговорила Эбби.
– Ошибаешься! – покачал головой я.
– Нет, я права! – начала спорить Эбби.
– А я говорю, ошибаешься. Кто-нибудь еще?
– Ой! Это же Солнце! – догадался Ларри.
– Молодец! – кивнул я. – И мяч достается Ларри! Будь внимательнее, Эбби!
Она недовольно скрестила руки на груди.
– Кто назовет мне радиус Земли? – спросил я.
Трэнг поднял руку.
– Три тысячи девятьсот[19]… – начал было он.
– Трэнг! – перебила его Эбби. – Ответ на ваш вопрос: Трэнг.
Трэнг смущенно замолк.
– Что? – непонимающе переспросил я.
Эбби взглянула на меня с победным видом.
– Вы спросили: «Кто назовет мне радиус Земли?» Его назовет Трэнг. Так что я ответила верно.
Попался в ловушку тринадцатилетней девчонки. И не в первый раз. Матерчатый мячик приземлился на ее парту одновременно с прозвеневшим звонком.
Дети вскочили со стульев, начали запихивать учебники в рюкзаки. Эбби, раскрасневшаяся от того, что затея удалась, собирала вещи не спеша.
– Не забудьте к концу недели обменять мячики на игрушки и другие призы! – крикнул я выходившим из класса ученикам вдогонку.
Вскоре класс опустел, и лишь гулкое эхо детских голосов, доносившееся из коридора, напоминало о некогда бурлившей здесь жизни. Я собрал со своего стола тетрадки с домашним заданием и сложил в сумку. Шестой урок окончен, а значит, пора наведаться в учительскую и выпить чашку кофе. Может, успею проверить несколько тетрадей до того, как отправлюсь домой. Что угодно – лишь бы не появляться на парковке. Сейчас к школе слетится целая армия чрезмерно опекающих свои чада мамаш, чтобы отвезти своих ненаглядных домой. Стоит им меня увидеть, тут же начинаются жалобы и предложения. Я не против, если человек любит своего ребенка – бог свидетель, нам нужны родители, вовлеченные в образовательный процесс детей – но всему есть предел.
– Райланд Грейс?
Я резко вскинул голову. Не слышал, как она вошла. На вид даме было лет сорок пять, одета в элегантный деловой костюм. В руках портфель.
– Да, – кивнул я. – Я могу вам помочь?
– Думаю, можете, – произнесла незнакомка.
В ее речи улавливался легкий акцент. Кажется, европейский. Точнее сказать я не мог.
– Меня зовут Ева Стратт. Я из рабочей группы по проблеме Петровой.
– Простите, откуда?
– Из рабочей группы по проблеме Петровой. Это международный орган, созданный для работы с ситуацией, возникшей из-за линии Петровой. Моя задача – найти решение. И дабы все делалось быстро, меня наделили определенными полномочиями.
– И кто же наделил вас этими полномочиями?