Проект «Аве Мария»

Замечаю у себя на правом указательном пальце пульсоксиметр[159].

– Компью… – Закашливаюсь. – Компьютер, какая у меня сатурация?

– Девяносто один процент.

– Сойдет.

Снимаю маску и сажусь в кровати. От любого движения забинтованную руку пронзает боль. Отсоединяю от себя разные медицинские штуки. Пытаюсь сжать и разжать левую руку. Получается. Лишь слегка ноют мышцы.

Меня на миг обдало струей очень горячего аммиака, находящегося под очень высоким давлением. Я получил химические ожоги легких и глаз. И скорее всего, термический ожог руки. Основной удар приняла на себя левая сторона тела.

Давление в двадцать девять атмосфер при температуре в 210 градусов Цельсия (400 градусов по Фаренгейту)! Примерно, как взорвавшаяся граната. Кстати! Все это время никто не управляет кораблем, и нам крупно повезло, что мы до сих пор не врезались в планету!

Либо корабль на устойчивой орбите, либо мы полностью вышли из зоны гравитации Эдриана. Удивительно! Какая же мощь упрятана в топливных баках корабля, что я даже не знаю, насколько близко мы к планете…

Ух ты!

Мне повезло, что я жив. Иначе не скажешь. Настоящий подарок Вселенной! Слезаю с койки и встаю возле шлюзовой камеры. Гравитация все еще не больше 0,5 g, и обитаемый отсек до сих пор в перевернутом положении.

Как помочь Рокки? Я опускаюсь на пол напротив его тела и прислоняю ладонь к прозрачной стене. Черт, слишком театрально. Убираю руку. Я, конечно, знаю азы эридианской биологии. Но это еще не делает меня врачом.

Хватаю планшет и пролистываю свои конспекты. Я помню не все, что говорил Рокки, но тщательно за ним записывал. В случае серьезных травм тело эридианца как бы отключается, чтобы организм мог исправить сразу все множественные повреждения. Надеюсь, крошечные клетки в организме Рокки не теряют времени даром. И очень хочется верить, что они знают, как устранить последствия:

1) падения атмосферного давления в двадцать девять раз от той нормы, в которой Рокки привык существовать;

2) непредвиденного контакта с большим количеством кислорода;

3) охлаждения окружающей среды более, чем на 200 градусов.

Пытаясь отделаться от беспокойных мыслей, снова погружаюсь в чтение конспекта. Ага! Нашел: капиллярные трубки радиатора в туловище Рокки состоят из раскисленного[160] металла. Через эти сосуды «теплая» система кровообращения качает ртуть, заменяющую эридианцам кровь, а также сквозь них проходит воздух. В атмосфере Эрид, где нет кислорода, все работает идеально. Но при контакте с кислородом система кровообращения превращается в идеальную пороховую бочку!

Кислород проник в раскаленные металлические трубки диаметром не толще человеческого волоса. Они вспыхнули. Вот тогда я и увидел, как дымятся вентиляционные щели на спине Рокки. Его радиатор в буквальном смысле горел! Боже ты мой! Теперь в этом органе полно копоти и других продуктов горения. Все трубки покрылись оксидами, резко снижающими теплопроводность. Еще бы, оксиды – отличные изоляторы. Хуже не придумаешь.

Ладно. Если Рокки погиб, значит, погиб. Вряд ли я смогу навредить ему еще больше. Но если мой друг жив, я обязан помочь! Не вижу причин не попытаться. Но что предпринять?





* * *


Столько вариантов давления. Столько температурных режимов. Столько газовых смесей. Надо тщательно все записывать. Условия моей окружающей среды, условия эридианской среды, а теперь еще и условия зоны размножения астрофагов. Но сначала гравитация. Я устал жить, словно в фильме-катастрофе «Приключение “Посейдона”», где лайнер переворачивается вверх килем. Надо выровнять корабль!

Возвращаюсь «вниз», в командный отсек. Центральный экран разбит, но остальные исправны. И в любом случае, они все взаимозаменяемы. Когда будет возможность, переставлю в центр работающую панель.

Вывожу на экран панель управления центрифугой и пару минут роюсь в меню. Наконец, обнаруживаю ручной режим разворота обитаемого отсека. Надо же было так глубоко закопать его среди свойств! Хорошо, что я не стал тратить время на поиски в момент кризиса!

Запускаю вращение обитаемого отсека. Очень, очень медленно. Установленная мною скорость: 1 градус в секунду. Поворот занимает три минуты. В лаборатории то и дело что-то с грохотом падает и разбивается. Но мне сейчас не до того. Главное, чтобы Рокки не получил новые травмы. При такой медленной скорости его тело заскользит по потолку шлюзовой камеры, потом по стене и, наконец, тихонько скатится на пол. По крайней мере, таков план.

Поворот завершен, и все снова, как обычно, пусть и с 0,5 g. Спускаюсь в спальный отсек проверить, как там Рокки. Эридианец лежит на полу шлюзовой камеры, все так же на правом боку. Хорошо. Значит, он скользил, а не летел кувырком.

Я действительно очень хочу помочь Рокки, но сначала надо убедиться, что авантюра, которая, возможно, стоила ему жизни, была предпринята не зря. Я забираю из шлюзовой камеры «Аве Марии» зонд. Как же хорошо, что я оставил его тут, честное слово! Скафандр, к которому я прицепил капсулу с образцами, не дал ей разбиться во время сумасшедших кульбитов корабля.

Рокки предусмотрительно вывел данные датчиков прямо на корпус зонда. И теперь я вижу, какая внутри температура и давление. Это аналоговые циферблатные индикаторы на основе эридианской шестеричной системы счисления. Я уже много раз видел эридианские цифры, поэтому без труда перевожу: температура внутри сферы составляет минус 51 градус Цельсия, а давление 0,02 атмосферы. Благодаря проведенной ранее спектрометрии состав атмосферы мне уже известен. Эти условия и нужно воссоздать.

Я проверяю, что уцелело в лаборатории. Дело движется медленно, ведь от левой руки сейчас толку мало. Впрочем, я хотя бы могу отталкивать ненужные предметы. Главное, пока ее не нагружать.

Нахожу почти целую вакуумную камеру – стеклянный цилиндр в форме барабана около фута в диаметре. Заделываю трещину эпоксидным клеем и проверяю на герметичность. Камера успешно выкачивает воздух и поддерживает внутри вакуум. Раз так, значит, сможет поддерживать 0,02 атмосферы.

Помещаю капсулу с образцами в камеру. Шкаф с химическими реактивами на месте – он прочно привинчен к стене. Открываю дверцы. Внутри полный беспорядок, но большинство контейнеров не разбилось. Беру маленькую колбу с земными астрофагами. Для проведения опытов в лабораторные материалы включили около грамма частиц, но при желании я могу достать еще. Надо лишь вынуть из корпуса одну из трубок с составом на основе астрофагов. Но сейчас в этом нет необходимости.

На дне колбы виднеется капля масляной суспензии. Собираю образец ватным зонд-тампоном (в грамме астрофагов сосредоточено 100 триллионов джоулей энергии. Лучше не думать об этом). Размазываю суспензию с астрофагами по стенке изнутри вакуумной камеры и кладу зонд-тампон возле капсулы с образцами. Закрываю камеру и откачиваю воздух.

В лабораторных запасах есть несколько маленьких баллонов с газами. К счастью, стальные баллоны доказали свою прочность, с успехом выдержав недавнюю партию в космический пинбол. Я по очереди закачиваю газы в вакуумную камеру через впускной клапан. Хочу создать точную копию атмосферы Эдриана. Подаю в камеру углекислый газ, метан и даже аргон. Не думаю, что аргон играет хоть какую-то роль – это инертный газ, а значит, он не вступает в реакцию. Впрочем, я и о ксеноне раньше так думал. Оказалось, ошибался.

Я никак не смогу охладить воздух в камере до минус 50 градусов. Надеюсь, организмы из зонда не погибнут при земной комнатной температуре. Как только я завершаю подачу аргона, раздается щелчок. Это пробоотборник. Как и задумывал Рокки, маленькие клапаны открылись, когда давление снаружи совпало с давлением атмосферы Эдриана на высоте размножения астрофагов. Старина Рокки. Лучший инженер из всех, кого я знаю.

Ладно. Я обезопасил образец, как только мог. Состав воздуха и давление в пробоотборнике максимально приближены к условиям родной среды, плюс полно астрофагов на закуску. Если там есть микроскопические хищники, они наверняка в прекрасной форме.

Вытираю испарину с брови забинтованной рукой и тут же морщусь от боли.

– Неужели это так трудно, Райланд?! – ругаю я сам себя. – Ничего не трогай обожженной рукой!


Спускаюсь по лестнице в спальню.

– Компьютер, анальгетики!

Механические руки протягивают мне два бумажных стаканчика: в одном пара таблеток, а во втором – вода. Глотаю таблетки, даже не проверив, что это. А потом оборачиваюсь на своего друга и пытаюсь придумать, как его спасти…





* * *


Прошло уже более суток с тех пор, как я запихнул Рокки в шлюзовую камеру, где он по-прежнему лежит без движения. Но и я не терял времени даром. Я наколдовал пару изобретений в лаборатории. В создании новых устройств Рокки, безусловно, вне конкуренции, но я старался изо всех сил.

Каких только вариантов я не перебирал в голове. Но, в конце концов, пришел к выводу, что лучше всего позволить организму Рокки заняться самоисцелением. Я бы не рискнул оперировать человека, не говоря уже об эридианце. Его тело лучше знает, что делать. Главное – не мешать. Однако это вовсе не значит, что я собираюсь сидеть сложа руки. Я догадываюсь, что происходит с Рокки. И даже если я неправ, мое лечение ему не повредит.

В органе-радиаторе эридианца сейчас полно копоти и других побочных продуктов горения. Поэтому радиатор наверняка работает плохо. И если Рокки жив, его организм будет очищать грязь очень долго. Если вообще справится. Так, может, я помогу?

Я держу в руках коробку. С пяти сторон она закрыта, а с шестой открыта. Стенки из четырехдюймовой стали. После того, как я целый день провозился, ремонтируя фрезеровочный станок, изготовить коробку было плевым делом.

Внутри коробки мощный насос. Все просто. Теперь я могу стрелять сильной струей воздуха. Я уже провел испытание в лаборатории: в итоге пробил дырку в алюминиевой фольге миллиметровой толщины с расстояния один фут. Мое изобретение работает! Эх, жаль не могу похвастаться, какой я гений, мол, собрал эту штуку с нуля. На самом деле я смастерил лишь коробку, а насос позаимствовал из баллона высокого давления. Также в коробке имеется батарея, видеокамера, пара шаговых двигателей[161] и сверло. Все это понадобится для осуществления моей задумки.

Я немного навел порядок в лаборатории. Большая часть аппаратуры разбилась, но кое-что можно починить. Перемещаюсь к противоположной части стола. Там я затеял еще один эксперимент. У меня есть небольшой кусочек ксенонита. Из отходов, оставшихся после изготовления двух тысяч звеньев. Щедро смазав кусочек ксенонита эпоксидкой, я приклеил его к наконечнику сверла. Я выждал более часа: должно было схватиться как следует.

Хватаюсь за сверло и пытаюсь стянуть с наконечника кусочек ксенонита. Ничего не получается. Киваю с улыбкой. Должно сработать.

Еще несколько раз испытываю коробку. Пульт управления шаговыми двигателями работает. Честно говоря, это не совсем пульт управления. Скорее блок переключателей, закрепленный на крышке пластикового контейнера. Провода от переключателей пропущены сквозь крошечное отверстие в стали, заполненное смолой. Я могу включать и выключать любые детали устройства. Это и есть мой «пульт управления». Надеюсь, двигатели не сломаются из-за контакта с высокой температурой или аммиаком.

Я приношу все в спальный отсек и готовлю эпоксидный клей. Смешав нужные компоненты, я хорошенько промазываю края открытой стороны коробки. Затем прижимаю коробку к шлюзовой камере и десять минут стою и держу ее там рукой. Можно было примотать коробку к стене клейкой лентой, пока схватывается эпоксидка, но мне нужно по-настоящему крепкое сцепление, и я не желаю рисковать. Человеческие руки лучше любых лабораторных зажимов.

Осторожно убираю руку от коробки, проверяя, не упадет ли она. Коробка держится на месте. Пару раз тыкаю ее пальцами. Вроде приклеилась прочно. По идее клей застывает через пять минут, но я подожду час. А пока возвращаюсь в лабораторию. Почему бы нет? Гляну, как дела в моем космическом террариуме. Выясняется, что ничего не произошло. Не знаю, чего я ожидал. Наделся увидеть крошечные НЛО? Увы, в вакуумной камере ничего не изменилось. Пробоотборник там же, где я его оставил. Как и размазанная по стенке суспензия с астрофагами. Ватный зонд-тампон…

Минуточку! Я присаживаюсь на корточки и пристально смотрю внутрь вакуумной камеры. Зонд-тампон выглядит по-другому. Совсем немного. Но он стал… пушистее, что ли. Любопытно! Возможно, там происходит процесс, на который стоит взглянуть? Надо только вооружиться микроскопом… О! Меня осеняет. Я никоим образом не могу извлечь из камеры образцы. Этот момент я не учел.

– Дурак! – Я раздраженно хлопаю себя по лбу.

Я тру глаза. Боль от ожогов и сонливость от болеутоляющих мешает хорошенько сосредоточиться. К тому же я устал. За годы обучения в аспирантуре я четко усвоил одну вещь: если ты устал до одури, просто признай это. И не пытайся продолжить работу в таком состоянии. У меня герметичный сосуд, в который мне нужно попасть. Как именно, я решу позже.

Я фотографирую вакуумную камеру на планшет. Первое правило ученого: если что-нибудь вдруг меняется, тут же зафиксируй это. Чтобы все выглядело максимально научно, я направляю веб-камеру на эксперимент и задаю на компьютере параметры замедленной съемки: 1 кадр в секунду. Если в вакуумной камере протекает незаметный процесс, я хочу его увидеть.

Направляюсь в командный отсек. Ну, и куда нас занесло? Немного повозившись с панелью навигации, выясняю: мы все еще на орбите. Она вроде как устойчива. Правда, со временем может понизиться. Но пока спешки нет. Я проверяю все системы корабля и запускаю диагностику всего, чего только можно. Корабль справился довольно хорошо, а ведь его конструкция вообще не предусмотрена для подобной ситуации.

Двух топливных контейнеров, которые я сбросил, больше нет. Зато остальные семь, кажется, не пострадали. Судя по результатам диагностики, на корпусе в нескольких местах появились трещины. Вроде внутренние. Главное – сквозных нет. Не хотелось бы, чтобы астрофаги снова увидели Эдриан.

Одна из микротрещин выделена на мониторе красным. Присматриваюсь внимательнее. Ее расположение заставляет систему бить тревогу. Трещина находится в сплошном шпангоуте[162] между топливными баками и обитаемым отсеком. Место действительно опасное. Шпангоут проходит между складским отсеком под спальней и четвертым топливным контейнером. Пойду-ка гляну.

Рокки так и не пошевелился. Здесь ничего нового. Моя стальная коробка там же, где я ее оставил. По идее ею можно воспользоваться прямо сейчас, но я твердо решил выждать целый час.

Открываю люк в складской отсек и достаю несколько коробок. Затем спускаюсь с фонариком и набором инструментов. Внутри не разогнешься – складской отсек фута три в высоту. Ползаю там минут двадцать, не меньше, и, наконец, нахожу пробоину. Замечаю ее только из-за наледи, образовавшейся по краям. Воздух, сочащийся в вакуум, очень быстро охлаждается. Скорее всего, лед даже уменьшил утечку.

Трещина не самая страшная. Пройдут недели прежде, чем ситуация станет угрожающей. К тому же у корабля наверняка есть запасные баллоны с кислородом. И все-таки оставлять утечку воздуха без внимания не стоит. Я густо намазываю эпоксидным клеем небольшую металлическую пластину и герметично заделываю ею трещину. До застывания приходится ждать гораздо больше пяти минут. В холодной среде состав схватывается дольше, а шпангоут вокруг трещины остыл до минусовой температуры. Я сначала думал притащить из лаборатории термофен[163]… но не захотел возиться. Лучше подержу пластину еще немного. На это ушло около пятнадцати минут.

Вылезаю в спальный отсек, кривясь от боли. Руку адски саднит. Жжение ни на миг не утихает. Прошло меньше часа, но таблетки уже не действуют.

– Компьютер, анальгетики!

– Дополнительная доза будет выдана через три часа и четыре минуты.

Я хмурюсь.

– Компьютер, а сколько сейчас времени?

– Девятнадцать пятнадцать по Московскому времени.

– Компьютер, установи время на двадцать три часа по Москве.

– Время установлено.

– Компьютер, анальгетики!

Манипуляторы вручают мне порцию таблеток и воду. Я жадно проглатываю лекарство. Редкостный идиотизм: спасение мира нам доверили, а как и когда пить таблетки – нет! Бред.

Ладно, я подождал достаточно. Пора заняться коробкой. Сначала просверлю в ксеноните отверстие. И тогда может начаться ад кромешный, если что-нибудь пойдет не так. Суть моей задумки в том, что находящаяся внутри коробки дрель проделает в ксеноните дырочку, а сама коробка по идее должна удержать газ, который под огромным давлением в нее устремится. Впрочем, гарантии нет. Не факт, что коробка крепко удержится на месте. Я надел медицинскую дыхательную маску и защитные очки. Если из отверстия вырвется мощная струя раскаленного аммиака, не хотелось бы от нее погибнуть.