Проект «Аве Мария»

Тыкаю на клавишу «Да». Выскакивает следующее сообщение:



«Для повторного подтверждения перехода в режим ручного управления введите “Д-А”».



С раздраженным стоном набираю: «Д-А». Наконец, всплывает окно ручного управления. Немного страшно. Но не потому, что все слишком сложно. Наоборот – слишком просто. Передо мной три ползунка: «Двигатель 1», «Двигатель 2» и «Двигатель 3». Сейчас они в нулевой позиции. Вверху шкалы каждого ползунка стоят символы «10 N». Буква N означает ньютон[78] – единицу измерения силы. То есть, если сдвинуть все три ползунка на максимум, я получу 30 миллионов ньютонов. Приблизительно в шестьдесят раз больше, чем выдают двигатели «Боинга-747» при взлете. Чего только не знают учителя-естественники!

Вижу еще несколько ползунков поменьше. Они расположены по группам, обозначенным «Рыскание», «Тангаж» и «Крен»[79]. Наверное, это боковые мини-двигатели вращения для стабилизации в пространстве. Я отчетливо понимаю, к чему может привести неумелое обращение с этой консолью управления. Одно мое неверное действие, и корабль войдет в штопор, а потом разлетится на части. По крайней мере, создатели додумались поставить защиту от дурака. В центре экрана виднеется кнопка, подписанная «Сброс вращения по всем осям». Хорошо.

Снова проверяю петроваскоп. «Объект А» не сдвинулся. Он, как и раньше, по левому борту, чуть впереди. Переключаюсь в режим частоты Петровой, и экран почти полностью темнеет. И опять вижу на заднем плане линию Петровой, которую частично загораживает корпус «Объекта А».

– Ну-ка, поглядим, что вам от меня нужно, – бормочу я.

Двигатель вращения номер два находится по центру. Значит, тяга будет действовать вдоль центральной оси корпуса и, будем надеяться, не развернет корабль. Попробуем.

Я устанавливаю ползунок на 0,1 % мощности буквально на секунду и снова перевожу в положение «ноль». Даже на одном двигателе, работавшем на одну тысячную от своей полной мощности в течение одной лишь секунды, корабль немного смещается вперед. Скорость «Объекта А» на экране радара составляет 0,086 метра в секунду. Этот крошечный импульс заставил «Аве Марию» двигаться со скоростью порядка 8 сантиметров в секунду.

Однако мне сейчас важно другое: как отреагирует второй корабль? Я неотрывно смотрю на экран петроваскопа. Ото лба отделяется капелька пота и медленно уплывает прочь. Сердце колотится как бешеное.

Хвостовую часть таинственного корабля на одну секунду озаряет излучение Петровой. Точно, как сделал я.

– Ух ты!

Я несколько раз быстро включаю и выключаю двигатели: три коротких «мигания», одно длинное и еще одно короткое. Никакого смысла это не несет – просто хочу понять, что они сделают в ответ.

Видимо, незнакомцы были наготове: их корабль почти сразу повторяет мои сигналы. У меня перехватывает дыхание, губы расплываются в улыбке. Я вздрагиваю и снова улыбаюсь. Быстро сообразили. Беспилотник не ответил бы с такой скоростью. Если даже корабль управляется удаленно, сами операторы должны быть как минимум в нескольких световых минутах отсюда – ведь поблизости нет ничего, где они могли бы обитать.

Следовательно, на корабле находится развитая форма жизни! Я в каких-то 200 метрах от самых взаправдашних инопланетян! Конечно, мой корабль тоже заправлен инопланетянами. Но эти-то разумны!

О, боже! Это он! Первый Контакт!!! И я тот самый парень, которому повезло впервые встретить инопланетян!

Кажется, «Объект А» (так я пока называю их корабль) опять «мигает». Внимательно смотрю, стараясь запомнить «рисунок» последовательности. Но нет, следует лишь одиночная неяркая вспышка. Это не сигнал. Они маневрируют.

Проверяю экран радара. Все ясно: «Объект А» разворачивается параллельно «Аве Марии», сохраняя дистанцию в 217 метров. Я быстро просматриваю меню «Научной аппаратуры». Нужно побыстрее найти обычные телескопические камеры. Режим видимого спектра в петроваскопе нужен лишь для того, чтобы знать, куда направить основной телескоп. Ведь у телескопа гораздо выше разрешение и четкость. Надо же, я додумался до этого только сейчас – наверное, из-за волнения мысли путаются.

Изображение, полученное с телескопа, на порядок четче. Скорее всего, там установлена камера с нереально высоким разрешением: я увеличиваю картинку еще и еще без потери качества. Наконец, я могу как следует разглядеть «Объект А». Его корпус покрыт серо-коричневым пятнистым узором. Пятна перетекают друг в друга, словно кто-то не до конца смешал две краски друг с другом.

В углу экрана замечаю какое-то движение. Вдоль корпуса инопланетного корабля движется объект неправильной формы. Нечто вроде стебля, из которого «растут» пять шарнирных манипуляторов со своеобразной клешней на конце. Только сейчас я замечаю сеть дорожек по всей поверхности корпуса. Это робот. И управляют им изнутри корабля. По крайней мере, создается такое впечатление. То, что я вижу, не напоминает зеленого человечка и уж точно не похоже на скафандр для работы в открытом космосе. Впрочем, я понятия не имею, как они выглядят у инопланетян.

Да, я практически уверен: это робот, установленный на корпусе корабля. Похожие устройства используются и на наших космических станциях. С их помощью удобно выполнять наружные работы и нет необходимости самим одеваться в скафандр.

Робот медленно ползет вдоль корпуса «Объекта А», пока не достигает ближайшей к «Аве Марии» точки. В одной из его клешней зажат какой-то цилиндрический предмет. Я не умею определять масштаб на глаз, но робот кажется крошечным по сравнению с кораблем. Примерно ростом с меня или меньше.

Робот останавливается, вытягивает манипулятор к «Аве Марии» и осторожно отпускает цилиндр, который медленно плывет к моему кораблю. Цилиндр слегка кувыркается. Клешни разжались не идеально, но достаточно мягко.

Проверяю экран радара. Скорость «Объекта А» равна нулю. Появляется второе окошко – «Объект Б». Крохотный цилиндр приближается со скоростью 8,6 сантиметра в секунду. Любопытно. В точности та же самая скорость, которую я придал «Аве Марии» во время приветственного сигнала двигателем. Это не может быть совпадением. Они хотят, чтобы я получил цилиндр, и выбрали скорость, с которой, по их мнению, мне удобно работать.

– Очень заботливо с вашей стороны, – бормочу я.

Какие сообразительные инопланетяне. Пока складывается впечатление, что намерения у них дружелюбные. Ребята специально отклоняются от курса, дабы поздороваться со мной, и стараются при этом не напугать. Ну, а если они вдруг окажутся кровожадными, что мне остается? Лишь умереть. Иного выбора нет. Я ученый, а не Бак Роджерс[80].

Я, конечно, мог бы сейчас развернуться, нацелить сопла на странную посудину и, врубив полную тягу, просто испарить… Нет! Даже думать не желаю!

Путем нехитрых вычислений прикидываю, что цилиндр достигнет «Аве Марии» минут через сорок. За это время я должен успеть облачиться в скафандр, выйти наружу и закрепиться на корпусе, чтобы впервые в истории человечества принять тачдаун[81]-пас от квотербека[82]-инопланетянина.

С принципом работы шлюзовой камеры я разобрался, когда хоронил товарищей… Кстати, Илюхина оценила бы нынешний исторический момент. Она бы хлопала в ладоши от радости. Зато Яо сохранял бы непроницаемое выражение лица, а потом, думая, что мы не видим, все-таки улыбнулся бы.

Я ничего не вижу из-за слез. В условиях невесомости они просто застилают мне глаза. Словно пытаюсь смотреть под водой. Вытираю глаза, и капли слез, пролетев через весь командный отсек, врезаются в противоположную переборку. Сейчас нет времени с этим разбираться. Надо поймать инопланетный артефакт.

Отстегиваю удерживающие меня в пилотском кресле ремни и подплываю к шлюзовой камере. В голове вихрем кружатся предположения и вопросы. Я делаю скоропалительные, необоснованные выводы, меня кидает из одной крайности в другую. А вдруг эти разумные инопланетяне и сотворили астрофагов? А вдруг они с помощью генных мутаций «выращивают» топливо для своих звездолетов, получая самую совершенную энергию? Может, если я поведаю о том, что происходит на Земле, они подскажут спасительное решение? Или проникнут на «Аве Марию» и отложат личинки у меня в мозгу. Тут уж как повезет.

Открываю внутренний люк шлюзовой камеры и вытаскиваю скафандр. Интересно, знаю ли я, как в него залезать? Или как правильно пользоваться? Разблокировав замок скафандра «Орлан-МКС2», распахиваю люк в задней части кирасы[83]. Нажатием кнопки на поясе включаю основное питание. Вся электроника запускается практически мгновенно, и на дисплее пульта управления на груди скафандра высвечивается: «Все системы активны».

Что за черт? Я делаю все, даже не задумываясь. Видимо, нас здорово натаскали перед полетом. Я ориентируюсь в устройстве скафандра так же уверенно, как и в физике. Знания просто есть в моей голове, но сам процесс обучения я не помню.

Российский скафандр – это цельный герметичный сосуд. В отличие от американских моделей, когда космонавту приходится надевать отдельно верхнюю и нижнюю части, кучу всяких сложных устройств и, наконец, гермошлем, «Орлан» напоминает сплошной комбинезон с люком на спине. Нужно просто залезть внутрь, закрыть люк, и все готово! Напоминает процесс превращения из куколки в бабочку, только в обратном порядке.

Придерживая дверцу люка, вплываю в скафандр. И тут нулевая гравитация – настоящее благо. Не надо прилагать столько усилий, как раньше. Странно. Я точно знаю, что сейчас все проходит гораздо проще, но не могу припомнить ни одной прежней попытки. Наверное, мозг все же пострадал из-за комы.

По крайней мере, влезть скафандр я в состоянии. Продеваю руки и ноги в рукава и штанины. Внутри «Орлана» в комбинезоне неудобно. Под скафандр обычно надевается специальный костюм. Я знаю, как он выглядит, но костюм нужен лишь для регулирования температуры и мониторинга жизненно важных функций космонавта. Рыться в складском отсеке сейчас некогда. У меня скоро свидание с цилиндром.


Стоя в скафандре, упираюсь ногами в одну из стенок шлюзовой камеры, а спину прижимаю к противоположной, чтобы захлопнуть дверцу. Когда остается лишь пара дюймов (а точнее, сантиметров – скафандр все-таки сделан в России), на прикрепленном к груди дисплее загорается зеленый огонек. Пальцем в плотной перчатке жму на кнопку «автогерметизации» на пульте.

Раздается серия щелчков – люк доступа в скафандр закрывается. С последним щелчком автоматика блокирует внешний замок. На дисплее горит зеленый огонек, ресурсов системы жизнеобеспечения хватит на несколько часов. Внутреннее давление составляет 400 гектопаскалей[84] – около 40 процентов от земных показателей на уровне моря. Хотя для скафандров это норма. Весь процесс занял не более пяти минут, и теперь я готов к выходу в космос.

Любопытно. Стадию декомпрессии проходить не пришлось. Обычно на космических станциях астронавтам приходится часами торчать в шлюзовом отсеке, медленно адаптируясь к пониженному давлению, необходимому для скафандра. И лишь потом можно выходить в открытый космос. А меня это не касается. Очевидно, во всех обитаемых отсеках на «Аве Марии» установлено давление в 40 процентов от земного.

Отличное решение. Единственная причина, по которой на космических станциях поддерживается полноценное земное давление, – на случай экстренного возвращения экипажа на Землю. Но для тех, кто полетел на борту «Аве Марии»… куда бы мы вернулись? Поэтому здесь постоянно низкое давление. Это сильно облегчает выход за борт и подготовку скафандра.

Делаю глубокий вдох и медленно выдыхаю. Где-то сзади раздается негромкое жужжание, и по спине и плечам веет легкая струя прохладного воздуха. Система кондиционирования. Приятно.

Взявшись за поручень, осторожно разворачиваюсь и задраиваю внутренний люк шлюзовой камеры. Затем опускаю рычаг, чтобы начать процесс шлюзования. Включается насос. Он неожиданно громкий. Ревет, как мотоцикл на холостом ходу. Я держу ладонь на рычаге. Если вернуть его в обратную позицию, это отменит процесс шлюзования, и давление восстановится. При малейшем намеке на красный цвет на дисплее скафандра, придется молниеносно поднять рычаг.

Спустя минуту рев насоса становится тише. Потом еще тише. Скорее всего, громкость работы не изменилась. Но поскольку воздух из камеры откачивается, звук может достичь меня только через ноги, упирающиеся в специальный коврик с липучками.

Наконец, насос останавливается. Я в полной тишине, если не считать тихое жужжание вентиляторов внутри скафандра. Мониторы в шлюзовой камере показывают, что давление внутри сброшено до нуля. Сигнальная лампочка вместо желтой становится зеленой. Можно открывать внешний люк.

Хватаюсь за рукоятку люка и застываю. Что я делаю?! Хорошо ли подумал? Я так жажду заполучить цилиндр, что вот-вот нырну в омут с головой, не имея плана действий. Неужели ради этого стоит рисковать собственной жизнью? Да. Однозначно.

Хорошо. Но стоит ли рисковать жизнью каждого на Земле? Если я погибну, тогда проект «Аве Мария» был затеян зря. Хмм… И все-таки стоит рискнуть. Понятия не имею, как выглядят эти инопланетяне, каковы их намерения и что они хотят мне сообщить. Главное – у них есть некая информация. И даже если оправдаются худшие мои опасения, любая информация лучше, чем ее отсутствие.

Я поворачиваю рукоятку и открываю внешний люк. Впереди зияет черная пустота космоса. Дверца люка блестит в лучах Тау Кита. Слегка высовываюсь из люка и вижу звезду своими глазами. С этого расстояния Тау Кита кажется чуть бледнее Солнца, когда мы смотрим на него с Земли.

Дважды проверяю страховочный фал, дабы удостовериться наверняка, что я привязан к кораблю, и делаю шаг в открытый космос.





* * *


У меня прекрасно получается. Скорее всего, я много практиковался. Наверное, в тренажере гидроневесомости[85]. И теперь отлично справляюсь.

Выхожу из шлюзовой камеры и цепляю один из страховочных фалов к специальному поручню на корпусе корабля. Для внекорабельных работ всегда необходимы два фала. И хотя бы один должен быть пристегнут. Так вас никогда не отнесет в космос. «Орлан-МКС2» – пожалуй, самый лучший скафандр из всех, что когда-либо делались, правда, у него нет системы SAFER[86], в отличие от изготовленного в NASA скафандра EMU[87]. С SAFER в вашем распоряжении имеется хотя бы минимальная тяга, с помощью которой можно вернуться обратно к кораблю, если вас унесло в космос.

Все эти мысли разом возникают в голове. Наверняка я много размышлял над устройством скафандров. Может, даже отвечал за внекорабельную деятельность на «Аве Марии»? Не знаю.

Поднимаю «забрало» светофильтра на шлеме и всматриваюсь в «Объект А». Жаль, не могу сделать никаких выводов, глядя на него воочию – слишком далеко. Через телескоп было видно гораздо лучше. И все же это так… необыкновенно – смотреть на инопланетный космический корабль невооруженным глазом!

Замечаю поблескивающий цилиндр. Он медленно кувыркается, периодически отражая тау-свет своими гладкими гранями. Кстати, я изобрел новое слово: «тау-свет». То есть свет Тау Кита. В отличие от солнечного. Ведь Тау Кита – не Солнце. Поэтому тау-свет.

У меня в запасе добрых двадцать минут до того, как цилиндр достигнет «Аве Марии». Некоторое время я наблюдаю за приближением «посылки», пытаясь сообразить, где она ударится о корпус моего корабля. Хорошо бы сейчас кто-нибудь из экипажа помогал мне, сидя у радара. Да и вообще, хорошо, когда рядом товарищ по экипажу.

Пять минут спустя я отчетливо вижу цилиндр. Он устремлен к середине корпуса «Аве Марии». Если что, инопланетяне отлично выбрали область для прицела. Перебираюсь по корпусу. Оказывается, «Аве Мария» довольно большое судно. Обитаемый отсек занимает лишь половину длины корпуса, а вторая половина, где хвостовая часть, в три раза шире. Большинство топливных баков, наверное, пусты. На Земле их под завязку заправили астрофагами, чтобы обеспечить мое путешествие в один конец.

Весь корпус «Аве Марии» испещрен поручнями и петлями для крепления страховочных фалов. Шаг за шагом, перестегиваясь по пути, я постепенно продвигаюсь к середине корпуса. Мне нужно переступить через опоясывающее корабль кольцо, которое отграничивает бытовой отсек экипажа. Ширина кольца не меньше пары футов[88]. Не знаю, для чего оно тут, но на вид явно тяжелое. При проектировании космических кораблей масса приобретает первостепенное значение. Значит, кольцо действительно важно. Ладно, подумаю об этом позже.

Я перемещаюсь дальше, по очереди защелкивая карабины фалов на поручнях, пока не достигаю центральной части корпуса. Цилиндр уже совсем близко. Немного пододвигаюсь, дабы не упустить «посылку». После мучительно долгого ожидания цилиндр почти на расстоянии вытянутой руки.

Терпение. Не надо жадничать. Если я потянусь за цилиндром слишком рано, то могу случайно оттолкнуть его. И второго шанса у меня не будет. Не хватало еще выглядеть полным идиотом в глазах инопланетян. Уверен, они сейчас смотрят сюда. Наверное, считают мои конечности, прикидывают, какого я роста и откуда лучше начать меня поедать.

Подпускаю цилиндр ближе, еще ближе. Он движется со скоростью меньше мили[89] в час. Довольно вяленький пас.

Теперь я могу определить размер цилиндра. Он совсем не большой. Примерно, как банка кофе. Приглушенно-серого цвета с вкраплениями пятен чуть более темного тона. Почти, как корпус «Объекта А». Цвета другие, но узор одинаковый. Может, у них так модно. Например, в коллекции этого сезона все должно быть пятнистое.

Наконец, цилиндр подплывает вплотную, и я хватаю его обеими руками. Он легче, чем я ожидал. Видимо, внутри полый. Это капсула! Наверное, инопланетяне хотят, чтобы я увидел ее содержимое.

В одной руке я сжимаю цилиндр, а другой управляюсь с фалами. Тороплюсь обратно к шлюзовой камере. Очень необдуманное поведение. Спешить незачем, к тому же я подвергаю риску собственную жизнь. Стоит оступиться, и я улечу в космос. Но любопытство сильнее меня.

Возвращаюсь на борт, прохожу шлюзование и вплываю в командный отсек с трофеем в руках. Открываю люк в «Орлане», обдумывая, какие исследования проведу с цилиндром. К моим услугам целая лаборатория!

И тут в ноздри ударяет резкий запах. Я задыхаюсь и кашляю. С цилиндром дело плохо! То есть не с самим цилиндром – просто от него плохо пахнет. Я едва дышу. Запах химического вещества кажется знакомым. Что это? Кошачья моча?

Аммиак. Это аммиак.

– Ладно. – Я морщусь от вони. – Надо подумать.

Первая мысль: быстро задраить скафандр. Но тогда я окажусь запертым с небольшим количеством паров аммиака, которые успели проникнуть внутрь. Лучше попробовать выветрить запах в большем пространстве корабля. Аммиак не ядовит, по крайней мере, когда его немного. А раз я до сих пор дышу, значит, его действительно немного. В противном случае я бы получил химический ожог легких и умер. А так я всего лишь ощущаю неприятный запах. С неприятным запахом я справиться в состоянии.

Выбираюсь из люка в задней части скафандра, а цилиндр плавает в центре командного отсека. Теперь, когда я уже попривык, запах аммиака беспокоит меньше. Словно кто-то разбрызгал в маленькой комнате несколько бутылочек очистителя для стекол с нашатырным спиртом, не более того. Противно, но не опасно.

Хватаю цилиндр – черт! Он горячий! Вскрикнув, отдергиваю руки. Дую на ладони и проверяю, нет ли ожогов. Все не так уж плохо. Конфорка на плите раскаляется сильнее, и, тем не менее, было горячо.

Конечно, хватать цилиндр голыми руками глупо. Раз я держал его раньше, я решил, что смогу и сейчас. Правда, в прошлый раз мои ладони были защищены плотными перчатками.