Принцесса без короны. Отбор не по правилам

– Это, скажем так, мой способ отстраниться от мира, – ответил Валентин и добавил с таким глубоким чувством, что девушка вздрогнула: – Когда-то я испытал настолько сильную боль, что захотел стереть себя. Сделаться никем. И ты, например, рисуешь какие-то черты поверх моей маски и видишь кого-то. Но это не я.

Он умолк. Дайна с ужасом поняла, что Валентин, всесильный волшебник, никому и никогда не открывал свою душу настолько.

– Простите меня, – с искренним сочувствием сказала Дайна. – Мне следовало понять, что ваша маска не просто каприз. Мне, правда, жаль.

Валентин усмехнулся.

– Как учеба? – спросил ректор, и девушке подумалось, что ему снова не хочется с ней расставаться. Может, и зелье принимать не следовало, оно было лишь предлогом для такой вот вечерней встречи. – Как занятия?

– Очень интересно, – призналась Дайна. – У нас уже были уроки по зельеделанию. Пытались варить общеукрепляющий напиток.

«Он одинок и несчастен, – вдруг подумала она с невероятной, пронзительной тоской. – Ему не с кем поговорить, совсем».

– Получилось? – спросил Валентин, и Дайна вновь почувствовала тепло его улыбки.

– Да. Только потом я не могла заснуть из-за него, – ответила она. – Мне нравится учиться, правда.

– Так почему вы все-таки не хотите замуж за моего брата? – неожиданно спросил Валентин. – Сейчас, когда увидели его, поговорили с ним – все равно не хотите? Чем он успел вас огорчить?

Дайна нахмурилась. Она не могла ответить на этот вопрос даже самой себе, потому что хотела быть честной. А это означало, что придется признать то, чего она настолько сильно боялась.

– Снимите маску, – твердо ответила принцесса. – И тогда я расскажу вам.

Она понимала, что дерзит ректору в лицо, и знала, что это может закончиться плохо. Валентин был добр к ней, но он не позволил бы собой манипулировать. И Дайна на мгновение перестала дышать, когда рука ректора вдруг потянулась к маске.

Она ойкнула и уткнулась лицом в ладони – тем детским движением, которое когда-то могло спрятать ее от ночных кошмаров в чужих домах. Валентин негромко рассмеялся и сказал:

– Не бойся. Смотри, раз уж тебе настолько любопытно.

Дайна опустила руки. Лицо мужчины перед ней было красивым и спокойным – такое спокойствие создается, когда ты годами сдерживаешь свои душевные порывы, чтобы они не разорвали тебя на части. Глаза оказались темно-серыми, нос – прямым и острым, левую бровь разламывал пополам шрам, который утекал под белые волосы. Ректор оказался очень похож на брата, но если Эжен был доброжелательным весельчаком, то от Валентина так и веяло усталым холодом одиночества.

– Вы похожи на брата, – промолвила Дайна, когда молчание сделалось совсем уж невежливым.

Ей вдруг стало ясно: сейчас Валентин снова наденет маску и закроется от нее навсегда. Она никогда не достучится до той части его души, что открылась для нее памятной ночью в гостинице.

Она никогда не узнает самого важного. И Валентин так и останется пугающей тенью в маске, а не живым, чувствующим и любящим человеком.

Дайна неожиданно поняла, что они уже не сидят – стоят почти рядом, смотрят друг на друга, как дуэлянты. Можно было протянуть руку и дотронуться до бледной щеки, пробежаться пальцами по скуле, как девушка сделала той недавней и далекой ночью, когда пыталась хоть как-то узнать и запомнить лицо Валентина.

– Похож, – согласился Валентин. Его губы дрогнули в едва уловимой улыбке. – Мы ведь все-таки родня. Так почему ты не хочешь победить в отборе?

На мгновение Дайне показалось, что она падает. Под ногами вдруг раскрылась пустота – и Дайна рухнула вниз, во тьму, где не было места ни любви, ни надежде.

Еще немного, еще один удар сердца – и вся ее жизнь станет осенней листвой, которую уносит ветер.

Невидимые нити, что их соединяли, окрепли и зазвенели; и больше не было ничего, кроме руки, которая взяла дрожащие пальцы Дайны, и взгляда, заглянувшего в ее душу так глубоко, куда она сама не отважилась заглядывать.

Все в ней сейчас дрожало и рвалось, и девушка испугалась, что не сможет говорить – не хватит воздуха.

И они сказали в один голос:

– Я люблю тебя. – Только тогда Дайна поняла, что наконец-то может дышать.

Поцелуй вышел светлым и почти непорочным, хотя в ушах Дайны гудело пламя, а в висках пульсировала кровь.

– Я тебя люблю, – негромко повторил Валентин, когда они оторвались друг от друга, и Дайна подумала, что могла бы вот так стоять и смотреть ему в глаза всегда.

– Я тебя люблю, – выдохнула она, и сама удивилась, насколько легко это получилось, словно она говорила самим сердцем. – Поэтому и не хочу побеждать в отборе. Вот и все.

Валентин мягко погладил ее по щеке. Он смотрел с таким теплом и печалью, что у Дайны заныло в груди.

– Почему это так больно? – спросила Дайна, глядя ему в лицо и стараясь запомнить каждую черточку. Он снова наденет свою маску, закроется от мира и от нее, и тогда ей останутся только воспоминания.

– Мы маги, – откликнулся Валентин. – Мы чувствуем острее и сильнее. Наши чувства развиваются быстрее, чем у остальных людей. Если бы я знал, что любовь родится так быстро, что это вообще будет любовью…

– Это было правильно. – Дайна шмыгнула носом, пытаясь удержать рвущиеся слезы. – Это помогло мне забыть Кендрика. Пережить развод и забыть.

Сейчас, когда она думала о бывшем муже и своей жизни во дворце, воспоминания казались ей ненастоящими, присыпанными пылью, словно все это случилось не с ней и это не ее несколько дней назад выбросили из дома, который она считала своим. Боль потери, тоска, слезы – все стерлось после ночи в гостинице.

Дайна не знала, сколько времени они простояли вот так, рядом. Она готова была стоять так вечно. Наверно, это и было счастьем.

– Но мы теперь не можем… – прошептала она, и Валентин кивнул.


– Не можем, – ответил он. – Ты студентка академии, а я ректор. В этом вся беда. Прости меня.

– Мне не за что тебя прощать. – Слеза все-таки прочертила дорожку по щеке Дайны, напомнила, что принцессы не плачут. – Это был мой собственный выбор.

Слишком много было причин для того, чтобы все кончилось плохо. Дайна это понимала и чувствовала, что умирает от этого понимания.

Валентин провел ладонью по воздуху, и перед его лицом сгустился серебряный туман, формируя маску. Сердце Дайны пропустило удар.

– Я сделаю для тебя все, что потребуется. Я всегда тебе помогу и во всем поддержу, – услышала она и выдохнула:

– Ты уже сделал. Ты спас меня от дракона и спасаешь от инквизиции.

– Пройди отбор до конца, – произнес Валентин, и Дайна вдруг поняла, что уже стоит у двери, что те нити, которые опутали их после признания, разорвались с тонким звоном погребальных колокольчиков. Дверь скрипнула, открываясь, и Валентин добавил: – Так будет легче. И правильнее.

Дайна выскользнула из зала во мрак. Щеки горели. Кажется, она бежала: библиотека, зал с нелепыми чудовищами за стеклом, оранжерея, лестница… Девушка опомнилась, лишь когда оказалась в просторной галерее возле высоких окон и, прижавшись ладонями к стеклу, подумала: «Неужели это все?» Она любила и была любима, но не могла быть вместе с Валентином.

«Нам лучше больше не оставаться наедине, – звучало в ее ушах. – Нам не надо травить друг друга. Маги влюбляются быстрее и любят дольше и крепче. Но и справляются со своими чувствами они намного лучше всех остальных. И мы тоже справимся».

Огромное, властное, беспощадное чувство рухнуло на них соленой волной – смяло, потащило в глубину.

Валентин был прав, и Дайна прекрасно понимала его правоту. Студентка и ректор – это зависимость и власть, а там, где они есть, любви уже нет места.

Оставалось лишь признать это. И надеяться, что боль, которая сжала сердце, тогда расслабит сухие пальцы.

У Дайны ведь больше не было ничего, кроме этой надежды.





Глава 5

Принцесса на горошине




Преподавателем зельеделания был господин Бундо, веселый упитанный старичок с розовым морщинистым лицом сказочного гнома. Когда первокурсники собрались в учебном зале и стали готовиться к занятию, Дайна подошла к его столу, заставленному цветочными горшками вперемешку с мешочками, коробками и банками, и спросила:

– Господин Бундо, а есть ли такое зелье, которое может уничтожить любовь?

Этой ночью Дайне так и не удалось заснуть. Она сидела на кровати, смотрела в окно и, когда на горы легли золотые утренние тени, поняла, что у нее больше нет сил бороться с собой.

Валентин не откажется от должности ректора академии магии. Это вся его жизнь и было бы глупо все бросить из-за такой мелочи, как любовь к первокурснице. Дайна не сможет покинуть академию: когда сила защитных заклинаний иссякнет, ее тотчас же возьмет в оборот инквизиция. Да и отец Гровира этого не одобрит – принцесса прекрасно понимала, что с таким человеком, как глава крупнейшего орочьего клана, лучше не ссориться. Его следует воспринимать всерьез и только всерьез.

Выхода не было.

Господин Бундо негромко хохотнул, снял очки и, начав старательно протирать их специальной салфеткой, озадаченно произнес:

– Обычно юные девицы спрашивают у меня про совсем другое зелье. Им подавай такое, что вызывает любовь, а не убивает ее.

Дайна понимающе кивнула и настойчиво повторила:

– Так есть ли такое зелье? Выпить его – и разлюбить…

Господин Бундо вздохнул. В его взгляде Дайна с удивлением увидела искреннее понимание и сочувствие.

– Задержитесь после занятия, – добродушно предложил он. – Я вам расскажу кое-что.

Целый час, пока шел урок, Дайна сидела как на иголках. В конце концов, Аделард обернулся к ней и негромко спросил:

– Все в порядке?

Девушка постаралась принять максимально спокойный и невозмутимый вид и ответила:

– Да, конечно. А что?

– Впечатление такое, что у тебя стул горит, – сообщил Аделард.

Урок был посвящен зелью легкого парения: выпьешь его – и любая тоска и хандра отступят. Сначала первокурсники старательно толкли в ступках черные орехи жуженицы, которые сердито брызгали во все стороны синим соком, потом высыпали черно-синюю пыль в дымящиеся котелки с корнем асфенделя, добавляли пыльцу с крыльев ночного череповника – бабочки, которая водилась только на старых кладбищах, и мешали варево ровно семнадцать раз по часовой стрелке. Зелье в котелке Петера вдруг взорвалось с громким шумом и вышибающей слезы вонью, и господин Бундо воскликнул:

– Семнадцать, Петер! Я же сказал: семнадцать раз, а не восемнадцать!

Петер сконфуженно провел ладонью по лицу, стирая копоть.