Приключения Тома Сойера
Часть 16 из 30 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Вы велели ему … вы… А, дверь велели закрыть!
— Боже ты мой! Отродясь такого не слышала! И не говорите мне теперь, будто в снах нет никакой правды. Вот непременно расскажу об этом Сирини Харпер, еще и на час постареть не успею. Она все время о суевериях рассуждает — интересно будет посмотреть, что она скажет об этом. Продолжай, Том!
— О, теперь-то я уже ясно все вижу, ясно, как день. Потом вы сказали, что я не был дурным мальчиком, просто безалаберным шалуном и ответственности у меня было не больше, чем… чем… по-моему, вы сказали, у жеребенка или еще кого.
— Так все и было! Господь всемилостивый! Продолжай, Том!
— А потом заплакали.
— Истинно так. Истинно. И не в первый раз, надо сказать. А потом…
— Тут миссис Харпер тоже заплакала и сказала, что Джо точно такой же, и пожалела, что высекла его за сливки, которые она сама же и вылила…
— Том! Это на тебя Святой Дух снизошел. Ты пророчествовал — вот что ты делал! Боже праведный, продолжай, Том!
— А после Сид сказал… он сказал…
— По-моему, я ничего не говорил, — встрял Сид.
— Говорил, Сид, — одернула его Мэри.
— Закрой рот и дай Тому продолжить! Так что он сказал, Том?
— Он сказал… по-моему, он сказал, будто надеется, что мне хорошо там, куда я ушел, но, если бы я здесь вел себя получше…
— Вот оно, слышите?! Точные его слова!
— И вы велели ему замолчать.
— Да еще как велела! Нет, здесь наверняка ангел был. Где-то здесь прятался ангел!
— А миссис Харпер рассказала, как Джо напугал ее хлопушкой, а вы ей про Питера и «Болеутолитель»…
— Воистину так!
— Потом вы все заговорили о том, как нас в реке искали, и про похороны в воскресенье, а после вы с миссис Харпер обнялись, и она ушла.
— Все так и было! Все так и было, не сойти мне с этого места. Том, большего ты рассказать не смог бы, даже если бы сам тут с нами сидел. А что было после? Продолжай, Том!
— После вы, помнится, помолились за меня, и я видел вас и слышал каждое ваше слово. И вы легли спать, а мне стало так жалко вас, что я взял да и написал на кусочке коры: «Мы не умерли — мы только в пираты ушли» и положил его на стол у свечи; а вы спали и выглядели такой доброй, что, по-моему, я наклонился к вам и поцеловал вас в губы.
— Ты поцеловал меня, Том, поцеловал! Вот за это я тебе все готова простить! — и старушка сжала мальчика в объятиях столь крепких, что он почувствовал себя окончательным негодяем.
— Очень мило с его стороны, даже при том, что это всего только… сон, — еле слышно произнес Сид.
— Умолкни, Сид! Всякий человек поступает во сне так, как поступал бы наяву. Вот тебе самое большое яблоко, Том, для тебя берегла, все думала, а вдруг он вернется, — а теперь иди в школу. Благодарение Господу и Отцу всех живущих за то, что Он вернул мне тебя, за долготерпение и милосердие, которое Он являет всем, кто верит в Него и блюдет заповеди Его. Бог видит, конечно, что я Его милостей недостойна, так ведь, если бы только достойные и получали благословение Господне, если бы только к ним простирал Он длань Свою и выручал из беды, мало кто улыбался бы здесь и мало кто вкушал бы покой Его долгими ночами. Да ступайте же, Сид, Мэри, Том, — убирайтесь, хватит уже путаться у меня под ногами!
И дети отправились в школу, а старушка поспешила к миссис Харпер, чтобы ниспровергнуть ее материализм пересказом чудесного сна Тома. Сиду хватило ума не высказать, покидая дом, мысль, которая вертелась у него в голове. А мысль была вот какая: «Странно, однако ж, — такой длинный сон и ни единой ошибки!».
Но в какого героя обратился теперь Том! Он больше уж не подпрыгивал на ходу и ногами кренделей не выписывал, но выступал горделиво, как и положено пирату, сознающему, что к нему приковано всеобщее внимание. А так оно и было; Том делал вид, что не замечает бросаемых на него взглядов, не слышит никаких замечаний на свой счет, однако они были для него все равно, что хлеб и вода. Мальчики помладше толпой валили за Томом, так же гордясь тем, что их видят с ним рядом, что он терпит их общество, как если бы Том был возглавлявшим некое шествие барабанщиком или слоном, вступающим в город, ведя за собой бродячий зверинец. Мальчики же его возраста притворялись, будто и не слышали о побеге Тома, и тем не менее, их снедала злая зависть. Чего бы они только ни отдали за его густой загар, за блеск его славы, которую сам он не согласился бы обменять и на целый цирк.
В школе дети подняли вокруг него и Джо столько шума, из всех обращенных на них глаз изливалось такое восхищение, что в самом скором времени два героя преисполнились несносного высокомерия. Они начали рассказывать жадным слушателям о своих приключениях, но всего только начали — конца их рассказу не предвиделось, поскольку воображение подкидывало им все новые и новые подробности. А уж когда оба достали трубки и принялись невозмутимо попыхивать ими, слава обоих достигла наивысших пределов.
Том решил, что может теперь обойтись и без Бекки Тэтчер. Довольно с него и славы. Ради нее и будет он жить отныне. Теперь, когда он стал такой знаменитостью, Бекки, наверное, захочет с ним помириться. Что же, пусть попробует — увидит, что и он может быть таким же холодным, как некоторые другие. И вот она появилась. Том притворился, что не замечает ее. Отошел в сторонку и завел разговор с компанией мальчиков и девочек. Вскоре он отметил, что Бекки резво носится по двору, что лицо ее раскраснелось, а глаза пританцовывают, что она делает вид, будто увлеченно гоняется за подругами, что заливается тонким смехом, когда ей удается поймать одну из них. Отметил он и то, что такая удача неизменно постигает Бекки вблизи от него, что при каждой поимке она поглядывает в его сторону. Наблюдения эти польстили обозленному тщеславию Тома, но сердца его не смягчили, нет, они лишь распалили мальчика еще пуще и заставили с еще большим усердием следить за тем, чтобы не показать ненароком, будто ему есть до нее дело. Кончилось тем, что резвиться Бекки перестала, — она нерешительно подошла поближе к Тому и даже вздохнула раз или два, украдкой бросая на него томные взгляды. А затем сообразила вдруг, что с рассказами своими Том обращается скорее к Эмми Лоренс, чем к кому-либо другому. Острая боль пронзила сердце Бекки, она смутилась, вознегодовала — и все это сразу. Ей захотелось уйти, однако ноги ее не послушались и понесли прямиком к тем, кто окружал Тома. И Бекки с деланной живостью сказала девочке, стоявшей бок о бок с ним:
— О, Мэри Остин! Какая ты нехорошая — ты почему не пришла прошлый раз в воскресную школу?
— Я пришла — разве ты меня не видела?
— Да нет! Пришла? Но где же ты была?
— Где и всегда, в классе мисс Питерс. Я-то тебя видела.
— Правда? Как странно, что я тебя проглядела. Ведь мне так хотелось рассказать тебе про пикник.
— Ой как интересно. А кто его устраивает?
— Моя мама хочет устроить его для меня.
— Как хорошо! А мне она позволит прийти?
— Конечно, позволит. Это же мой пикник. Кого я приглашу, тем она прийти и позволит, а я тебя приглашаю.
— Какая ты милая. А когда?
— Да скоро уже. Может быть, на каникулах.
— Замечательно! Ты думаешь всех девочек и мальчиков пригласить?
— Да, каждого, кто дружит со мной — или хочет дружить, — и Бекки исподволь взглянула на Тома, однако Том продолжал описывать Эмми Лоренс ужасную грозу на острове и то, как молния разбила «в щепу» огромный платан, от которого он стоял «всего в трех футах».
— А можно и я приду? — спросила Грейси Миллер.
— Да.
— А я? — спросила Салли Роджерс.
— Да.
— И мне тоже можно? — спросила Сьюзи Харпер. — И Джо?
— Конечно.
Так оно и тянулось, пока все, радостно хлопая в ладоши, не напросились на приглашение — все, кроме Тома и Эмми. Том, продолжая свой рассказ, холодно отвернулся и отошел вместе с Эмми в сторонку. Губы Бекки задрожали, на глаза навернулись слезы, однако она укрыла обиду под натужной веселостью и продолжала щебетать, хоть мысль о пикнике и утратила для нее обаяние, да и все остальное тоже. Девочка поспешила укрыться от чужих глаз и проделала то, что называется у представительниц ее пола «вдоволь нареветься». А потом просто сидела, угрюмая, терзаемая израненой гордостью, пока не ударил школьный колокол. И тогда Бекки встала, тряхнула косами и сказала себе, с мстительным блеском в глазах, что теперь она знает, как ей поступить.
На перемене Том, охваченный самодовольным ликованием, снова принялся ухаживать за Эмми. И все разгуливал с ней по двору, стараясь отыскать Бекки и уязвить ее представлением, которое он разыгрывал. И, наконец, отыскал, а отыскав, тут же и скис. Бекки, с удобством расположившись на скамеечке за зданием школы, разглядывала вместе с Альфредом Темплом картинки в какой-то книжке, — и оба были до того поглощены этим занятием, что забыли, казалось, обо всем на свете. Эти двое еще и щеками едва не касались друг дружки! Жгучая ревность опалила Тома. Он уже возненавидел себя за то, что отверг все предпринятые Бекки попытки примирения. Он назвал себя идиотом и осыпал всеми ругательствами, какие только сумел припомнить. Его обуяла такая досада, что он чуть не расплакался. Эмми, чье сердце пело от счастья, весело тараторила что-то, шагая с ним рядом, а он словно язык проглотил. Он не слышал того, что говорила Эмми, и когда она умолкала, ожидая ответа, лишь бормотал в знак согласия нечто бессвязное, да по большей части и неуместное. Ноги же Тома раз за разом приносили его на задний двор, чтобы еще раз обжечь ему душу ненавистной картиной. Он просто не мог ничего с ними поделать. В особое же исступление приводило его то, что Бекки Тэтчер, казалось (то есть это Тому так казалось), забыла даже о том, что он вообще существует на свете. Хотя она, разумеется, видела его и понимала, что выигрывает сражение, и радовалась, что Том страдает так же, как заставил страдать ее.
Радостная болтовня Эмми становилась невыносимой. Том пару раз намекнул ей, что у него имеются некие не терпящие отлагательств дела. Тщетно — девочка продолжала щебетать, как ни в чем не бывало. «Ах, пропади ты пропадом, как же мне от тебя избавиться?» — думал Том. В конце концов, он заявил напрямик, что должен заняться этими самыми делами, — она же простодушно сообщила, что после уроков «будет здесь». И Том поспешил покинуть Эмми, возненавидев ее еще сильнее.
«Ну хоть бы другой кто-нибудь! — думал Том, скрежеща зубами. — Любой мальчишка, а не этот расфуфыренный хлыщ, прикативший из Сент-Луиса и строящий из себя аристократа! Ну ладно, я уже накостылял тебе в день твоего приезда и еще накостыляю! Подожди, попадешься ты мне в руки! Вот уж тогда я…».
И Том вступил в бой с воображаемым врагом — месил кулаками воздух, лягался и уворачивался от ударов. «Ну что, получил, получил? Пощады просишь? Так вот тебе напоследок, чтобы знал!». В общем, будущее побоище завершилось полной его победой.
А в полдень Том сбежал домой. Совесть его не могла и дальше сносить благодарное счастье Эмми, а ревность — терпеть то, другое злосчастье. Бекки вновь принялась рассматривать с Альфредом картинки, однако минуты шли, страдающего Тома нигде видно не было, торжество ее начало омрачаться, и она утратила к книжке всякий интерес — на смену ему явилась рассеянная хмурость, а там и грусть; раза два или три она навостряла уши, заслышав чьи-то шаги, однако надежда обманывала ее — Том не появлялся. В конце концов, она совершенно пала духом и пожалела, что зашла так далеко. Бедный Альфред, заметив ее непонятное равнодушие, продолжал восклицать: «А вот еще интересная картинка! Посмотрите!», и Бекки, потеряв, наконец, терпение, сказала: «Да отстаньте вы! Не нужны мне ваши картинки!» — и залилась слезами, и встала, и пошла прочь от него.
Альфред засеменил следом, пытаясь утешить девочку, но Бекки заявила:
— Уйдите, оставьте меня в покое! Я вас ненавижу!
Мальчик замер на месте, гадая, что он такого сделал — она же обещала смотреть с ним картинки всю полуденную перемену, — а плачущая Бекки удалилась. Альфред, теряясь в догадках, забрел в опустевшую школу. Он был унижен и зол. И вскоре истина открылась ему — Бекки просто-напросто воспользовалась им, чтобы насолить Тому Сойеру. От этой мысли ненависть к Тому вспыхнула в нем с новой силой. Ему захотелось устроить этому негодяю какую-нибудь пакость, но так, чтобы не пострадать самому. И тут он увидел на парте оставленный Томом учебник. Удобнейший случай! Альфред, возблагодарив судьбу, открыл его на предстоящем уроке и залил страницу чернилами.
Бекки, заглянувшая в этот миг в окно, к которому Альфред стоял спиной, увидела, что он делает, и тихонько, не обнаружив себя, отступила от окна. Она поспешила домой, намереваясь найти Тома и все ему рассказать — Том поблагодарит ее и все их горести останутся позади. Однако, пройдя всего лишь половину пути, Бекки передумала. Ей вспомнилось, как обошелся с ней Том, когда она приглашала всех на пикник, и стыд ожег ее душу. Нет уж, пусть его высекут за испорченный учебник, она не станет мешать этому, потому что ненавидит его и будет ненавидеть до конца своих дней!
Глава XIX
Жестокое «Я не подумал»
Домой Том пришел в настроении пресумрачном, однако первые же слова, услышанные им от тети Полли, показали, что здесь ему утешения не найти.
— Том, я с тебя шкуру заживо сдеру!
— Но что я такое сделал, тетя?
— Да уж сделал, и предостаточно. Я прихожу к Сирини Харпер, думаю, старая дура, что она поверит во всю чепуху, которую ты нагородил тут насчет твоего сна, и пожалуйста, она уже слышала от Джо, что ты побывал той ночью в доме и подслушал все наши разговоры. Не знаю, Том, кто может вырасти из мальчика, который позволяет себе такие поступки. Мне так горько думать, что ты мог, не сказав ни слова, позволить мне пойти к Сирини Харпер, чтобы я выставила себя на посмешище.
Да, теперь Том увидел случившееся с новой для него стороны. До этой минуты, утренняя уловка его представлялась мальчику и остроумной, и изобретательной. Теперь же она выглядела попросту убогой и подлой. Он свесил голову и поначалу не смог найти никаких слов. Но затем сказал:
— Тетушка, мне жаль, что я так поступил — я не подумал.
— Ах, дитя, ты никогда не думаешь. Ни о чем, кроме собственных удовольствий. Ты вон додумался приплыть сюда ночью с острова Джексона, чтобы посмеяться над нашими бедами, додумался, как одурачить меня враньем про твой сон, а додуматься до того, что нас можно бы и пожалеть, уберечь нас от горя, — куда там.
— Тетушка, теперь я понимаю, что это было низко, но я тогда ничего низкого и в мыслях не имел. Честное слово, не имел. И потом, я пробрался сюда вовсе не для того, чтобы смеяться над вами.
— А для чего же еще?
— Я хотел дать вам знать, что горевать по нам не надо, потому что мы вовсе не утонули.
— Ах, Том, Том, да если бы я поверила, что ты способен на такую заботливость, благодарнее меня не было бы человека на свете, но ты же знаешь — нет, не способен, — и я это знаю, Том.
— Но я же для этого и переплыл реку, тетя, — вот провалиться мне на этом месте.
— Ах, Том, не лги, не надо. Мне от этого только в сто раз хуже станет.
— Боже ты мой! Отродясь такого не слышала! И не говорите мне теперь, будто в снах нет никакой правды. Вот непременно расскажу об этом Сирини Харпер, еще и на час постареть не успею. Она все время о суевериях рассуждает — интересно будет посмотреть, что она скажет об этом. Продолжай, Том!
— О, теперь-то я уже ясно все вижу, ясно, как день. Потом вы сказали, что я не был дурным мальчиком, просто безалаберным шалуном и ответственности у меня было не больше, чем… чем… по-моему, вы сказали, у жеребенка или еще кого.
— Так все и было! Господь всемилостивый! Продолжай, Том!
— А потом заплакали.
— Истинно так. Истинно. И не в первый раз, надо сказать. А потом…
— Тут миссис Харпер тоже заплакала и сказала, что Джо точно такой же, и пожалела, что высекла его за сливки, которые она сама же и вылила…
— Том! Это на тебя Святой Дух снизошел. Ты пророчествовал — вот что ты делал! Боже праведный, продолжай, Том!
— А после Сид сказал… он сказал…
— По-моему, я ничего не говорил, — встрял Сид.
— Говорил, Сид, — одернула его Мэри.
— Закрой рот и дай Тому продолжить! Так что он сказал, Том?
— Он сказал… по-моему, он сказал, будто надеется, что мне хорошо там, куда я ушел, но, если бы я здесь вел себя получше…
— Вот оно, слышите?! Точные его слова!
— И вы велели ему замолчать.
— Да еще как велела! Нет, здесь наверняка ангел был. Где-то здесь прятался ангел!
— А миссис Харпер рассказала, как Джо напугал ее хлопушкой, а вы ей про Питера и «Болеутолитель»…
— Воистину так!
— Потом вы все заговорили о том, как нас в реке искали, и про похороны в воскресенье, а после вы с миссис Харпер обнялись, и она ушла.
— Все так и было! Все так и было, не сойти мне с этого места. Том, большего ты рассказать не смог бы, даже если бы сам тут с нами сидел. А что было после? Продолжай, Том!
— После вы, помнится, помолились за меня, и я видел вас и слышал каждое ваше слово. И вы легли спать, а мне стало так жалко вас, что я взял да и написал на кусочке коры: «Мы не умерли — мы только в пираты ушли» и положил его на стол у свечи; а вы спали и выглядели такой доброй, что, по-моему, я наклонился к вам и поцеловал вас в губы.
— Ты поцеловал меня, Том, поцеловал! Вот за это я тебе все готова простить! — и старушка сжала мальчика в объятиях столь крепких, что он почувствовал себя окончательным негодяем.
— Очень мило с его стороны, даже при том, что это всего только… сон, — еле слышно произнес Сид.
— Умолкни, Сид! Всякий человек поступает во сне так, как поступал бы наяву. Вот тебе самое большое яблоко, Том, для тебя берегла, все думала, а вдруг он вернется, — а теперь иди в школу. Благодарение Господу и Отцу всех живущих за то, что Он вернул мне тебя, за долготерпение и милосердие, которое Он являет всем, кто верит в Него и блюдет заповеди Его. Бог видит, конечно, что я Его милостей недостойна, так ведь, если бы только достойные и получали благословение Господне, если бы только к ним простирал Он длань Свою и выручал из беды, мало кто улыбался бы здесь и мало кто вкушал бы покой Его долгими ночами. Да ступайте же, Сид, Мэри, Том, — убирайтесь, хватит уже путаться у меня под ногами!
И дети отправились в школу, а старушка поспешила к миссис Харпер, чтобы ниспровергнуть ее материализм пересказом чудесного сна Тома. Сиду хватило ума не высказать, покидая дом, мысль, которая вертелась у него в голове. А мысль была вот какая: «Странно, однако ж, — такой длинный сон и ни единой ошибки!».
Но в какого героя обратился теперь Том! Он больше уж не подпрыгивал на ходу и ногами кренделей не выписывал, но выступал горделиво, как и положено пирату, сознающему, что к нему приковано всеобщее внимание. А так оно и было; Том делал вид, что не замечает бросаемых на него взглядов, не слышит никаких замечаний на свой счет, однако они были для него все равно, что хлеб и вода. Мальчики помладше толпой валили за Томом, так же гордясь тем, что их видят с ним рядом, что он терпит их общество, как если бы Том был возглавлявшим некое шествие барабанщиком или слоном, вступающим в город, ведя за собой бродячий зверинец. Мальчики же его возраста притворялись, будто и не слышали о побеге Тома, и тем не менее, их снедала злая зависть. Чего бы они только ни отдали за его густой загар, за блеск его славы, которую сам он не согласился бы обменять и на целый цирк.
В школе дети подняли вокруг него и Джо столько шума, из всех обращенных на них глаз изливалось такое восхищение, что в самом скором времени два героя преисполнились несносного высокомерия. Они начали рассказывать жадным слушателям о своих приключениях, но всего только начали — конца их рассказу не предвиделось, поскольку воображение подкидывало им все новые и новые подробности. А уж когда оба достали трубки и принялись невозмутимо попыхивать ими, слава обоих достигла наивысших пределов.
Том решил, что может теперь обойтись и без Бекки Тэтчер. Довольно с него и славы. Ради нее и будет он жить отныне. Теперь, когда он стал такой знаменитостью, Бекки, наверное, захочет с ним помириться. Что же, пусть попробует — увидит, что и он может быть таким же холодным, как некоторые другие. И вот она появилась. Том притворился, что не замечает ее. Отошел в сторонку и завел разговор с компанией мальчиков и девочек. Вскоре он отметил, что Бекки резво носится по двору, что лицо ее раскраснелось, а глаза пританцовывают, что она делает вид, будто увлеченно гоняется за подругами, что заливается тонким смехом, когда ей удается поймать одну из них. Отметил он и то, что такая удача неизменно постигает Бекки вблизи от него, что при каждой поимке она поглядывает в его сторону. Наблюдения эти польстили обозленному тщеславию Тома, но сердца его не смягчили, нет, они лишь распалили мальчика еще пуще и заставили с еще большим усердием следить за тем, чтобы не показать ненароком, будто ему есть до нее дело. Кончилось тем, что резвиться Бекки перестала, — она нерешительно подошла поближе к Тому и даже вздохнула раз или два, украдкой бросая на него томные взгляды. А затем сообразила вдруг, что с рассказами своими Том обращается скорее к Эмми Лоренс, чем к кому-либо другому. Острая боль пронзила сердце Бекки, она смутилась, вознегодовала — и все это сразу. Ей захотелось уйти, однако ноги ее не послушались и понесли прямиком к тем, кто окружал Тома. И Бекки с деланной живостью сказала девочке, стоявшей бок о бок с ним:
— О, Мэри Остин! Какая ты нехорошая — ты почему не пришла прошлый раз в воскресную школу?
— Я пришла — разве ты меня не видела?
— Да нет! Пришла? Но где же ты была?
— Где и всегда, в классе мисс Питерс. Я-то тебя видела.
— Правда? Как странно, что я тебя проглядела. Ведь мне так хотелось рассказать тебе про пикник.
— Ой как интересно. А кто его устраивает?
— Моя мама хочет устроить его для меня.
— Как хорошо! А мне она позволит прийти?
— Конечно, позволит. Это же мой пикник. Кого я приглашу, тем она прийти и позволит, а я тебя приглашаю.
— Какая ты милая. А когда?
— Да скоро уже. Может быть, на каникулах.
— Замечательно! Ты думаешь всех девочек и мальчиков пригласить?
— Да, каждого, кто дружит со мной — или хочет дружить, — и Бекки исподволь взглянула на Тома, однако Том продолжал описывать Эмми Лоренс ужасную грозу на острове и то, как молния разбила «в щепу» огромный платан, от которого он стоял «всего в трех футах».
— А можно и я приду? — спросила Грейси Миллер.
— Да.
— А я? — спросила Салли Роджерс.
— Да.
— И мне тоже можно? — спросила Сьюзи Харпер. — И Джо?
— Конечно.
Так оно и тянулось, пока все, радостно хлопая в ладоши, не напросились на приглашение — все, кроме Тома и Эмми. Том, продолжая свой рассказ, холодно отвернулся и отошел вместе с Эмми в сторонку. Губы Бекки задрожали, на глаза навернулись слезы, однако она укрыла обиду под натужной веселостью и продолжала щебетать, хоть мысль о пикнике и утратила для нее обаяние, да и все остальное тоже. Девочка поспешила укрыться от чужих глаз и проделала то, что называется у представительниц ее пола «вдоволь нареветься». А потом просто сидела, угрюмая, терзаемая израненой гордостью, пока не ударил школьный колокол. И тогда Бекки встала, тряхнула косами и сказала себе, с мстительным блеском в глазах, что теперь она знает, как ей поступить.
На перемене Том, охваченный самодовольным ликованием, снова принялся ухаживать за Эмми. И все разгуливал с ней по двору, стараясь отыскать Бекки и уязвить ее представлением, которое он разыгрывал. И, наконец, отыскал, а отыскав, тут же и скис. Бекки, с удобством расположившись на скамеечке за зданием школы, разглядывала вместе с Альфредом Темплом картинки в какой-то книжке, — и оба были до того поглощены этим занятием, что забыли, казалось, обо всем на свете. Эти двое еще и щеками едва не касались друг дружки! Жгучая ревность опалила Тома. Он уже возненавидел себя за то, что отверг все предпринятые Бекки попытки примирения. Он назвал себя идиотом и осыпал всеми ругательствами, какие только сумел припомнить. Его обуяла такая досада, что он чуть не расплакался. Эмми, чье сердце пело от счастья, весело тараторила что-то, шагая с ним рядом, а он словно язык проглотил. Он не слышал того, что говорила Эмми, и когда она умолкала, ожидая ответа, лишь бормотал в знак согласия нечто бессвязное, да по большей части и неуместное. Ноги же Тома раз за разом приносили его на задний двор, чтобы еще раз обжечь ему душу ненавистной картиной. Он просто не мог ничего с ними поделать. В особое же исступление приводило его то, что Бекки Тэтчер, казалось (то есть это Тому так казалось), забыла даже о том, что он вообще существует на свете. Хотя она, разумеется, видела его и понимала, что выигрывает сражение, и радовалась, что Том страдает так же, как заставил страдать ее.
Радостная болтовня Эмми становилась невыносимой. Том пару раз намекнул ей, что у него имеются некие не терпящие отлагательств дела. Тщетно — девочка продолжала щебетать, как ни в чем не бывало. «Ах, пропади ты пропадом, как же мне от тебя избавиться?» — думал Том. В конце концов, он заявил напрямик, что должен заняться этими самыми делами, — она же простодушно сообщила, что после уроков «будет здесь». И Том поспешил покинуть Эмми, возненавидев ее еще сильнее.
«Ну хоть бы другой кто-нибудь! — думал Том, скрежеща зубами. — Любой мальчишка, а не этот расфуфыренный хлыщ, прикативший из Сент-Луиса и строящий из себя аристократа! Ну ладно, я уже накостылял тебе в день твоего приезда и еще накостыляю! Подожди, попадешься ты мне в руки! Вот уж тогда я…».
И Том вступил в бой с воображаемым врагом — месил кулаками воздух, лягался и уворачивался от ударов. «Ну что, получил, получил? Пощады просишь? Так вот тебе напоследок, чтобы знал!». В общем, будущее побоище завершилось полной его победой.
А в полдень Том сбежал домой. Совесть его не могла и дальше сносить благодарное счастье Эмми, а ревность — терпеть то, другое злосчастье. Бекки вновь принялась рассматривать с Альфредом картинки, однако минуты шли, страдающего Тома нигде видно не было, торжество ее начало омрачаться, и она утратила к книжке всякий интерес — на смену ему явилась рассеянная хмурость, а там и грусть; раза два или три она навостряла уши, заслышав чьи-то шаги, однако надежда обманывала ее — Том не появлялся. В конце концов, она совершенно пала духом и пожалела, что зашла так далеко. Бедный Альфред, заметив ее непонятное равнодушие, продолжал восклицать: «А вот еще интересная картинка! Посмотрите!», и Бекки, потеряв, наконец, терпение, сказала: «Да отстаньте вы! Не нужны мне ваши картинки!» — и залилась слезами, и встала, и пошла прочь от него.
Альфред засеменил следом, пытаясь утешить девочку, но Бекки заявила:
— Уйдите, оставьте меня в покое! Я вас ненавижу!
Мальчик замер на месте, гадая, что он такого сделал — она же обещала смотреть с ним картинки всю полуденную перемену, — а плачущая Бекки удалилась. Альфред, теряясь в догадках, забрел в опустевшую школу. Он был унижен и зол. И вскоре истина открылась ему — Бекки просто-напросто воспользовалась им, чтобы насолить Тому Сойеру. От этой мысли ненависть к Тому вспыхнула в нем с новой силой. Ему захотелось устроить этому негодяю какую-нибудь пакость, но так, чтобы не пострадать самому. И тут он увидел на парте оставленный Томом учебник. Удобнейший случай! Альфред, возблагодарив судьбу, открыл его на предстоящем уроке и залил страницу чернилами.
Бекки, заглянувшая в этот миг в окно, к которому Альфред стоял спиной, увидела, что он делает, и тихонько, не обнаружив себя, отступила от окна. Она поспешила домой, намереваясь найти Тома и все ему рассказать — Том поблагодарит ее и все их горести останутся позади. Однако, пройдя всего лишь половину пути, Бекки передумала. Ей вспомнилось, как обошелся с ней Том, когда она приглашала всех на пикник, и стыд ожег ее душу. Нет уж, пусть его высекут за испорченный учебник, она не станет мешать этому, потому что ненавидит его и будет ненавидеть до конца своих дней!
Глава XIX
Жестокое «Я не подумал»
Домой Том пришел в настроении пресумрачном, однако первые же слова, услышанные им от тети Полли, показали, что здесь ему утешения не найти.
— Том, я с тебя шкуру заживо сдеру!
— Но что я такое сделал, тетя?
— Да уж сделал, и предостаточно. Я прихожу к Сирини Харпер, думаю, старая дура, что она поверит во всю чепуху, которую ты нагородил тут насчет твоего сна, и пожалуйста, она уже слышала от Джо, что ты побывал той ночью в доме и подслушал все наши разговоры. Не знаю, Том, кто может вырасти из мальчика, который позволяет себе такие поступки. Мне так горько думать, что ты мог, не сказав ни слова, позволить мне пойти к Сирини Харпер, чтобы я выставила себя на посмешище.
Да, теперь Том увидел случившееся с новой для него стороны. До этой минуты, утренняя уловка его представлялась мальчику и остроумной, и изобретательной. Теперь же она выглядела попросту убогой и подлой. Он свесил голову и поначалу не смог найти никаких слов. Но затем сказал:
— Тетушка, мне жаль, что я так поступил — я не подумал.
— Ах, дитя, ты никогда не думаешь. Ни о чем, кроме собственных удовольствий. Ты вон додумался приплыть сюда ночью с острова Джексона, чтобы посмеяться над нашими бедами, додумался, как одурачить меня враньем про твой сон, а додуматься до того, что нас можно бы и пожалеть, уберечь нас от горя, — куда там.
— Тетушка, теперь я понимаю, что это было низко, но я тогда ничего низкого и в мыслях не имел. Честное слово, не имел. И потом, я пробрался сюда вовсе не для того, чтобы смеяться над вами.
— А для чего же еще?
— Я хотел дать вам знать, что горевать по нам не надо, потому что мы вовсе не утонули.
— Ах, Том, Том, да если бы я поверила, что ты способен на такую заботливость, благодарнее меня не было бы человека на свете, но ты же знаешь — нет, не способен, — и я это знаю, Том.
— Но я же для этого и переплыл реку, тетя, — вот провалиться мне на этом месте.
— Ах, Том, не лги, не надо. Мне от этого только в сто раз хуже станет.