При свете луны
Часть 9 из 67 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Для художника вы необычайно красноречивы.
Он вытаращился на нее:
– И что вы хотите этим сказать?
– Я всегда думала, что художники лучше видят, чем говорят.
– Да, язык подвешен у меня неплохо.
– Подозрительно для художника.
– То есть вы по-прежнему видите во мне Джека-потрошителя?
– У вас есть доказательства, что вы не он?
– И насильника?
– В отличие от меня вы им быть можете, – заметила она.
– Значит, я красноречивый художник, а также насильник и убийца.
– Это признание?
– А что делаете вы? Поставляете клиентов психиатрам? Тратите все свое время на то, чтобы сводить людей с ума?
– Я комик, – заявила Джилли.
– Для комика вы потрясающе не смешны.
Она ощетинилась, как дикобраз:
– Вы никогда не видели меня на сцене.
– По мне, лучше грызть ногти.
– Судя по вашим зубам, вы нагрызли их достаточно, чтобы построить дом.
Его это задело.
– Вы несправедливы. У меня хорошие зубы.
– Вы подонок. А с подонками все справедливо. Подонки – они хуже червей.
– Убирайтесь из моего автомобиля.
– Я не в вашем автомобиле.
– Тогда забирайтесь в него, чтобы я мог вас вышвырнуть.
– Вы имеете зуб на таких, как я? – в ее голосе появились новые, сулящие угрозу нотки.
– Таких, как вы? Это вы про безумцев? Или несмешных комиков? Или женщин, имеющих неестественные отношения с растениями?
Ее лицо почернело.
– Верните мне мои вещи.
– С радостью, – заверил он ее, тут же направившись к задней дверце «экспедишн». – Забирайте.
Она последовала за ним с Фредом на руках:
– Я слишком давно общалась со взрослыми мужчинами. Забыла, какими ранимыми могут быть двенадцатилетние мальчики.
Стрела попала в цель. Поднимая заднюю дверцу, он злобно глянул на нее:
– Вы и представить себе не можете, до чего же мне хочется быть серийным убийцей. Какое счастье, что через тридцать секунд вы превратитесь в точку на моем боковом зеркале, а как только исчезнете из виду, я забуду о вашем существовании.
– Как бы не так. Легко меня мужчины не забывают.
Достав дорожную сумку из багажного отделения, он поставил ее на асфальт, специально не целясь, но надеясь, что придавит женщине ногу.
– Знаете, вот тут я готов признать свою ошибку. Вы абсолютно правы. Вы так же незабываемы, как пуля в груди.
Ночь потряс взрыв. Задребезжали стекла в окнах мотеля, тряхануло алюминиевую крышу пешеходной дорожки.
Дилан почувствовал, как от взрыва дрогнул асфальт у него под ногами, словно глубоко под ними Tyrannosaurus rex шевельнулся в своем вечном сне, и увидел язык пламени, взметнувшийся на востоке, точнее, юго-востоке, перед отелем.
– Представление началось, – прокомментировала Джулиан Джексон.
Глава 10
Эхо от взрыва еще продолжало будить гостей мотеля, а Дилан уже успел вернуть дорожную сумку в багажное отделение «экспедишн» и захлопнул дверцу, не отдавая себе отчета в своих действиях.
К тому времени, когда он скользнул за руль, его языкастая пассажирка с Фредом на коленях уже устроилась на пассажирском сиденье. Дверцы они захлопнули одновременно.
Дилан завел двигатель и обернулся, чтобы посмотреть, пристегнул ли Шеп ремень безопасности. Тот сидел, положив правую руку на макушку, а левую – на правую, словно десятипальцевый шлем мог защитить его от второго взрыва и падающих обломков. На мгновение Шеп встретился взглядом с Диланом, но контакт оказался для мальчика слишком интенсивным. Он не только закрыл глаза, но и повернул голову к окну, сквозь опущенные веки вглядываясь в ночь.
– Поехали, поехали, – торопила Джилли, теперь ей просто не терпелось отправиться в путь в компании человека, который мог оказаться людоедом-социопатом.
Слишком законопослушный, чтобы переезжать бордюрный камень и портить зеленые насаждения, Дилан поехал вокруг мотеля к выездной полосе. Рядом с колоннами, которые вели в административный блок, они обнаружили источник огня: взорвался и горел автомобиль.
Этот не очень-то походил на горящие автомобили, которые мы частенько видим на экране кинотеатра или в телевизоре: стоял он не в обрамлении тщательно продуманных декораций съемочной площадки, местоположение определялось не артистическим видением режиссера, цвет и высоту пламени не подбирали пиротехники, стремясь обеспечить красивое зрелище. Здесь грязно-оранжевые языки пламени иногда словно окрашивались кровью и часто перекрывались черным жирным дымом. Крышка багажника отлетела, деформировалась при взрыве, превратившись во что-то уродливое, отдаленно напоминающее современную скульптуру, и приземлилась на крышу одного из «субербанов», которые стояли вокруг горящего автомобиля на расстоянии двадцати футов от него. Взрывной волной водителя бросило в лобовое стекло. Он прошиб его головой, и теперь верхняя половина тела лежала на капоте, а нижняя оставалась в кабине. Огненный шторм за первые несколько секунд превратил одежду водителя в пепел, а теперь горели его волосы, плоть, жир, костный мозг. Огонь пожирал все, не делая разницы между автомобилем и водителем. Да и языки пламени, плясавшие на последнем, цветом практически не отличались. Преобладал желто-оранжевый с прожилками красного.
Не в силах оторвать глаза от этого кошмара, Дилан стыдился своей неспособности вырваться из лап любопытства. Зачарованность происходящим он, конечно же, списывал на то, что художник обязан видеть мир во всем его многообразии, хотя и признавал, что этот предлог прежде всего служил его интересам. Если отбросить в сторону самообман, ужасная правда состояла в том, что человеческое сердце находит смерть притягательной.
– Это же мой «девилль». – В голосе Джилли слышалось скорее изумление, чем злость, ее потрясло осознание того, что жизнь вдруг пошла наперекосяк в маленьком, сонном аризонском городке, куда она свернула с автострады лишь для того, чтобы перекусить и отдохнуть.
Десять или двенадцать мужчин вышли из близнецов-«субербанов», которые стояли теперь с распахнутыми дверцами. Одеты они были не в строгие костюмы или в военный камуфляж, а в приличествующие пустыне наряды: белые или светло-коричневые туфли, белые или кремово-желтые брюки, рубашки различных пастельных оттенков с коротким рукавом, как полностью расстегивающиеся, так и на трех пуговичках. По их виду чувствовалось, что день они провели на поле для гольфа, а вечер – в прохладе бара со стаканом джин-тоника. Ни на одном лице не отражалась тревога или хотя бы удивление, свойственные обычным людям, которые случайно становятся свидетелями катастрофы.
Хотя Дилану не пришлось проезжать мимо горящего «кадиллака», чтобы добраться до выездной полосы, несколько спортивного вида мужчин отвернулись от огня, чтобы взглянуть на «экспедишн». Они не выглядели как бухгалтеры или менеджеры, как врачи или риелторы. Одного взгляда на них хватало, чтобы понять, что они опаснее даже адвокатов. Бесстрастные лица напоминали высеченные из камня маски, по которым метались огненные блики. Их темные глаза поблескивали, и пусть они не отрывали взглядов от «экспедишн», пока внедорожник не выехал с территории мотеля, ни один не приказал Дилану остановиться, никто не бросился в погоню.
Они уже поймали того, за кем гнались долго и упорно. Врач-безумец погиб в «кадиллаке», и, судя по всему, до того, как эти мужчины смогли схватить и допросить его. С ним, наверное, ушло и все то, что он называл работой своей жизни, а также улики, свидетельствующие об исчезновении двух доз загадочной субстанции. И теперь охотники (возможно, эти мужчины называли себя иначе) верили, что охота завершилась успешно. А потому, если фортуна благоволила к Дилану, им не суждено узнать об обратном, а ему нечего беспокоиться о том, что он может получить пулю в голову.
Он сбросил скорость, потом остановил внедорожник и с положенным постороннему любопытством уставился на горящий автомобиль. Если б проехал без остановки, его поведение наверняка показалось бы подозрительным.
Сидевшая рядом Джилли сразу поняла его стратегию:
– Трудно изображать зеваку, если знаешь жертву.
– Мы его не знали, и лишь несколько минут тому назад вы назвали его мешком с дерьмом.
– Он не жертва, о которой я упомянула. Я рада, что этот улыбчивый мерзавец мертв. Я говорю о любви моей жизни, моем прекрасном темно-синем «девилле».
Мгновение некоторые «гольфисты» смотрели на Дилана и Джилли, которые таращились на объятую пламенем, искореженную груду металла. Одному богу известно, что они подумали о Шепе, который по-прежнему сидел, положив руки на голову. Пожар его интересовал не больше, чем все остальное, находившееся за пределами его тела. Когда мужчины отвернулись от «экспедишн», Дилан снял ногу с педали тормоза и поехал дальше.
Выездная полоса вела на улицу, пересеченную им менее часа назад, когда он искал, где купить чизбургеры и картофель фри, любовь к которым неизбежно вела к болезням сердца. Впрочем, съесть эти «лакомства» ему так и не удалось.
Он повернул направо и направился к выезду на автостраду. Издалека донесся вой сирен. Скорость Дилан не увеличил.
– Что будем делать? – спросила Джулиан Джексон.
– Постараемся убраться подальше отсюда.
– А потом?
– Уберемся еще дальше.
– Мы не можем бегать вечно. Особенно если не знаем, от кого или от чего бежим… и почему.
Спорить тут было не о чем, устами Джилли говорил здравый смысл, а когда Дилан попытался что-то ответить, выяснилось, что со словами возникла проблема. Не зря же Джилли утверждала, что красноречием художники не славятся.
За спиной Дилана, когда они поднимались на автостраду, его брат прошептал: «При свете луны».
Прошептал только раз, что радовало, учитывая его склонность к повторяемости, а потом заплакал. Плаксой Шеп не был. За последние семнадцать лет плакал редко, с тех пор как в трехлетнем возрасте начал уходить от тревог и разочарований этого мира, пока практически полностью не отгородился от него и не зажил спокойной и безопасной жизнью в другом мире, им же и сотворенном. И вот теперь слезы второй раз за одну ночь.
Он не вопил, не выл, тихонько плакал: рыдания с шумом не вырывались из груди, лишь соскальзывали с губ. И хотя Шеп пытался скрыть раздирающие душу страдания, они тем не менее прорывались наружу. Что-то тяжелым камнем легло на сердце или на душу Шепа. Как бесстрастно показало зеркало заднего обзора, под накрывшими макушку руками его обычно спокойное лицо исказилось, напомнив другое, изображенное Эдвардом Мунком в его знаменитой картине «Крик».
– Что с ним? – спросила Джилли, когда по дуге въезда они поднялись к автостраде.
– Не знаю. – Дилан озабоченно переводил взгляд с автострады на зеркало заднего обзора. – Я не знаю.
Словно обессиленные, руки Шепа медленно заскользили с макушки вниз, к вискам, пониже ушей остановились, пальцы сжались в кулаки, а потом он вдруг сдавил костяшками пальцев скулы, будто противодействовал какому-то внутреннему давлению, которое грозило раздробить кости, растянуть мышцы, превратить лицо в огромный уродливый шар.
Он вытаращился на нее:
– И что вы хотите этим сказать?
– Я всегда думала, что художники лучше видят, чем говорят.
– Да, язык подвешен у меня неплохо.
– Подозрительно для художника.
– То есть вы по-прежнему видите во мне Джека-потрошителя?
– У вас есть доказательства, что вы не он?
– И насильника?
– В отличие от меня вы им быть можете, – заметила она.
– Значит, я красноречивый художник, а также насильник и убийца.
– Это признание?
– А что делаете вы? Поставляете клиентов психиатрам? Тратите все свое время на то, чтобы сводить людей с ума?
– Я комик, – заявила Джилли.
– Для комика вы потрясающе не смешны.
Она ощетинилась, как дикобраз:
– Вы никогда не видели меня на сцене.
– По мне, лучше грызть ногти.
– Судя по вашим зубам, вы нагрызли их достаточно, чтобы построить дом.
Его это задело.
– Вы несправедливы. У меня хорошие зубы.
– Вы подонок. А с подонками все справедливо. Подонки – они хуже червей.
– Убирайтесь из моего автомобиля.
– Я не в вашем автомобиле.
– Тогда забирайтесь в него, чтобы я мог вас вышвырнуть.
– Вы имеете зуб на таких, как я? – в ее голосе появились новые, сулящие угрозу нотки.
– Таких, как вы? Это вы про безумцев? Или несмешных комиков? Или женщин, имеющих неестественные отношения с растениями?
Ее лицо почернело.
– Верните мне мои вещи.
– С радостью, – заверил он ее, тут же направившись к задней дверце «экспедишн». – Забирайте.
Она последовала за ним с Фредом на руках:
– Я слишком давно общалась со взрослыми мужчинами. Забыла, какими ранимыми могут быть двенадцатилетние мальчики.
Стрела попала в цель. Поднимая заднюю дверцу, он злобно глянул на нее:
– Вы и представить себе не можете, до чего же мне хочется быть серийным убийцей. Какое счастье, что через тридцать секунд вы превратитесь в точку на моем боковом зеркале, а как только исчезнете из виду, я забуду о вашем существовании.
– Как бы не так. Легко меня мужчины не забывают.
Достав дорожную сумку из багажного отделения, он поставил ее на асфальт, специально не целясь, но надеясь, что придавит женщине ногу.
– Знаете, вот тут я готов признать свою ошибку. Вы абсолютно правы. Вы так же незабываемы, как пуля в груди.
Ночь потряс взрыв. Задребезжали стекла в окнах мотеля, тряхануло алюминиевую крышу пешеходной дорожки.
Дилан почувствовал, как от взрыва дрогнул асфальт у него под ногами, словно глубоко под ними Tyrannosaurus rex шевельнулся в своем вечном сне, и увидел язык пламени, взметнувшийся на востоке, точнее, юго-востоке, перед отелем.
– Представление началось, – прокомментировала Джулиан Джексон.
Глава 10
Эхо от взрыва еще продолжало будить гостей мотеля, а Дилан уже успел вернуть дорожную сумку в багажное отделение «экспедишн» и захлопнул дверцу, не отдавая себе отчета в своих действиях.
К тому времени, когда он скользнул за руль, его языкастая пассажирка с Фредом на коленях уже устроилась на пассажирском сиденье. Дверцы они захлопнули одновременно.
Дилан завел двигатель и обернулся, чтобы посмотреть, пристегнул ли Шеп ремень безопасности. Тот сидел, положив правую руку на макушку, а левую – на правую, словно десятипальцевый шлем мог защитить его от второго взрыва и падающих обломков. На мгновение Шеп встретился взглядом с Диланом, но контакт оказался для мальчика слишком интенсивным. Он не только закрыл глаза, но и повернул голову к окну, сквозь опущенные веки вглядываясь в ночь.
– Поехали, поехали, – торопила Джилли, теперь ей просто не терпелось отправиться в путь в компании человека, который мог оказаться людоедом-социопатом.
Слишком законопослушный, чтобы переезжать бордюрный камень и портить зеленые насаждения, Дилан поехал вокруг мотеля к выездной полосе. Рядом с колоннами, которые вели в административный блок, они обнаружили источник огня: взорвался и горел автомобиль.
Этот не очень-то походил на горящие автомобили, которые мы частенько видим на экране кинотеатра или в телевизоре: стоял он не в обрамлении тщательно продуманных декораций съемочной площадки, местоположение определялось не артистическим видением режиссера, цвет и высоту пламени не подбирали пиротехники, стремясь обеспечить красивое зрелище. Здесь грязно-оранжевые языки пламени иногда словно окрашивались кровью и часто перекрывались черным жирным дымом. Крышка багажника отлетела, деформировалась при взрыве, превратившись во что-то уродливое, отдаленно напоминающее современную скульптуру, и приземлилась на крышу одного из «субербанов», которые стояли вокруг горящего автомобиля на расстоянии двадцати футов от него. Взрывной волной водителя бросило в лобовое стекло. Он прошиб его головой, и теперь верхняя половина тела лежала на капоте, а нижняя оставалась в кабине. Огненный шторм за первые несколько секунд превратил одежду водителя в пепел, а теперь горели его волосы, плоть, жир, костный мозг. Огонь пожирал все, не делая разницы между автомобилем и водителем. Да и языки пламени, плясавшие на последнем, цветом практически не отличались. Преобладал желто-оранжевый с прожилками красного.
Не в силах оторвать глаза от этого кошмара, Дилан стыдился своей неспособности вырваться из лап любопытства. Зачарованность происходящим он, конечно же, списывал на то, что художник обязан видеть мир во всем его многообразии, хотя и признавал, что этот предлог прежде всего служил его интересам. Если отбросить в сторону самообман, ужасная правда состояла в том, что человеческое сердце находит смерть притягательной.
– Это же мой «девилль». – В голосе Джилли слышалось скорее изумление, чем злость, ее потрясло осознание того, что жизнь вдруг пошла наперекосяк в маленьком, сонном аризонском городке, куда она свернула с автострады лишь для того, чтобы перекусить и отдохнуть.
Десять или двенадцать мужчин вышли из близнецов-«субербанов», которые стояли теперь с распахнутыми дверцами. Одеты они были не в строгие костюмы или в военный камуфляж, а в приличествующие пустыне наряды: белые или светло-коричневые туфли, белые или кремово-желтые брюки, рубашки различных пастельных оттенков с коротким рукавом, как полностью расстегивающиеся, так и на трех пуговичках. По их виду чувствовалось, что день они провели на поле для гольфа, а вечер – в прохладе бара со стаканом джин-тоника. Ни на одном лице не отражалась тревога или хотя бы удивление, свойственные обычным людям, которые случайно становятся свидетелями катастрофы.
Хотя Дилану не пришлось проезжать мимо горящего «кадиллака», чтобы добраться до выездной полосы, несколько спортивного вида мужчин отвернулись от огня, чтобы взглянуть на «экспедишн». Они не выглядели как бухгалтеры или менеджеры, как врачи или риелторы. Одного взгляда на них хватало, чтобы понять, что они опаснее даже адвокатов. Бесстрастные лица напоминали высеченные из камня маски, по которым метались огненные блики. Их темные глаза поблескивали, и пусть они не отрывали взглядов от «экспедишн», пока внедорожник не выехал с территории мотеля, ни один не приказал Дилану остановиться, никто не бросился в погоню.
Они уже поймали того, за кем гнались долго и упорно. Врач-безумец погиб в «кадиллаке», и, судя по всему, до того, как эти мужчины смогли схватить и допросить его. С ним, наверное, ушло и все то, что он называл работой своей жизни, а также улики, свидетельствующие об исчезновении двух доз загадочной субстанции. И теперь охотники (возможно, эти мужчины называли себя иначе) верили, что охота завершилась успешно. А потому, если фортуна благоволила к Дилану, им не суждено узнать об обратном, а ему нечего беспокоиться о том, что он может получить пулю в голову.
Он сбросил скорость, потом остановил внедорожник и с положенным постороннему любопытством уставился на горящий автомобиль. Если б проехал без остановки, его поведение наверняка показалось бы подозрительным.
Сидевшая рядом Джилли сразу поняла его стратегию:
– Трудно изображать зеваку, если знаешь жертву.
– Мы его не знали, и лишь несколько минут тому назад вы назвали его мешком с дерьмом.
– Он не жертва, о которой я упомянула. Я рада, что этот улыбчивый мерзавец мертв. Я говорю о любви моей жизни, моем прекрасном темно-синем «девилле».
Мгновение некоторые «гольфисты» смотрели на Дилана и Джилли, которые таращились на объятую пламенем, искореженную груду металла. Одному богу известно, что они подумали о Шепе, который по-прежнему сидел, положив руки на голову. Пожар его интересовал не больше, чем все остальное, находившееся за пределами его тела. Когда мужчины отвернулись от «экспедишн», Дилан снял ногу с педали тормоза и поехал дальше.
Выездная полоса вела на улицу, пересеченную им менее часа назад, когда он искал, где купить чизбургеры и картофель фри, любовь к которым неизбежно вела к болезням сердца. Впрочем, съесть эти «лакомства» ему так и не удалось.
Он повернул направо и направился к выезду на автостраду. Издалека донесся вой сирен. Скорость Дилан не увеличил.
– Что будем делать? – спросила Джулиан Джексон.
– Постараемся убраться подальше отсюда.
– А потом?
– Уберемся еще дальше.
– Мы не можем бегать вечно. Особенно если не знаем, от кого или от чего бежим… и почему.
Спорить тут было не о чем, устами Джилли говорил здравый смысл, а когда Дилан попытался что-то ответить, выяснилось, что со словами возникла проблема. Не зря же Джилли утверждала, что красноречием художники не славятся.
За спиной Дилана, когда они поднимались на автостраду, его брат прошептал: «При свете луны».
Прошептал только раз, что радовало, учитывая его склонность к повторяемости, а потом заплакал. Плаксой Шеп не был. За последние семнадцать лет плакал редко, с тех пор как в трехлетнем возрасте начал уходить от тревог и разочарований этого мира, пока практически полностью не отгородился от него и не зажил спокойной и безопасной жизнью в другом мире, им же и сотворенном. И вот теперь слезы второй раз за одну ночь.
Он не вопил, не выл, тихонько плакал: рыдания с шумом не вырывались из груди, лишь соскальзывали с губ. И хотя Шеп пытался скрыть раздирающие душу страдания, они тем не менее прорывались наружу. Что-то тяжелым камнем легло на сердце или на душу Шепа. Как бесстрастно показало зеркало заднего обзора, под накрывшими макушку руками его обычно спокойное лицо исказилось, напомнив другое, изображенное Эдвардом Мунком в его знаменитой картине «Крик».
– Что с ним? – спросила Джилли, когда по дуге въезда они поднялись к автостраде.
– Не знаю. – Дилан озабоченно переводил взгляд с автострады на зеркало заднего обзора. – Я не знаю.
Словно обессиленные, руки Шепа медленно заскользили с макушки вниз, к вискам, пониже ушей остановились, пальцы сжались в кулаки, а потом он вдруг сдавил костяшками пальцев скулы, будто противодействовал какому-то внутреннему давлению, которое грозило раздробить кости, растянуть мышцы, превратить лицо в огромный уродливый шар.