Прекрасные

– Помните, что случилось с Роз Мари? С Прекрасной из прошлого поколения, которая пыталась выйти замуж. – Амбер заговорила, словно ученый историк, хотя нам всем было известна эта история. Дюбарри предупредила нас, что Роз Мари подхватила болезнь, которая поражает всех Серых. Когда она вернулась домой из дворца, нам едва исполнилось четырнадцать. Она редко покидала комнату. Иногда мы спорили, кто сможет подойти и посмотреть, что у нее под вуалью. Первая, кому бы это удалось, получили бы славу и право на все наши десерты за ужином. Никто так и не выиграл.

– Это был сын Мадам Бонтам из дома Реймс, одной из королевских фрейлин. Их поймали вместе…

– Мы знаем, Амбер, – сказала Эдель.

– Они посадили его в одну из голодных камер, – добавила она.

Падма заткнула пальцами уши.

– Я не хочу больше про это слушать. Вы же знаете, это для меня слишком.

– Амбер, я не говорила, что хочу влюбиться…

Амбер издала возмущенный вопль и вылетела из комнаты.

– Что с ней происходит? – спросила Хана.

– Она все принимает близко к сердцу, – ответила Эдель.

– Просто день выдался напряженный, не иначе. – Я оглянулась, высматривая силуэт в коридоре, потом встала, чтобы поискать Амбер, но медсестры хлынули в комнату до того, как я успела выйти.

– Пожалуйста, присядьте, – сказала мне одна из них.

Страх поднялся изнутри. Неважно, сколько уколов я перенесла, я никогда не смогу к ним привыкнуть. Вот бы Мадлен была тут, она хотя бы пересказала бы мне все домашние сплетни: как придворные спорили о выборе цвета или выкрикивали оскорбления после процедур. К моменту, когда она бы закончила, вся проверка уровней аркан подошла бы к концу.

На лице у всех медсестер было одинаковое безрадостное выражение. Женщины, неся с собой подносы, подошли к нам. Одна из них взяла мою левую руку, закатала широкий рукав ночной сорочки и повязала красный жгут вокруг бицепса. Я придумывала историю ее жизни и представила, как рассказываю ее Мадлен. Медсестру зовут Жакалин, на Шелковых Островах у нее двое маленьких дочерей, которые пьют розовый лимонад, качаясь в гамаках на частном пляже с видом на Залив Шелка. Муж Жакалин – отъявленный мерзавец, который бросил их, сбежав на Огненные Острова.

Сестра прижала два пальца к сгибу локтя и изучила вену. Зеленые дорожки поднимались над коричневой кожей. Она вынула иглу из серебряного лотка и показала ее перед тем, как воткнуть мне в руку. Я до сих пор терпеть не могу момент, когда игла протыкает кожу, будто тоненькую шелковую тряпочку.

Я сжала пальцы и скорчила гримасу. Медсестра легонько хлопнула меня по руке, чтобы я ее разжала. Кровь змейкой поползла по длинной трубке. Она наполнила три пробирки, каждая для своей арканы. Развязав красный жгут, медсестра убрала иглу. Кусочек ваты, закрывший место укола, показался мне крошечным облаком. Когда его убрали, ранки будто бы и не было.

– Арканометр, – сказала она.

Я подняла небольшое устройство с подноса и держала, пока она не разместила каждую пробирку в одном из трех отдельных углублений. Моя кровь кружилась водоворотами в трех отдельных камерах устройства, пенясь, отделяя протеины, содержащие арканы, и определяя, каким из них потребуется балансировка. Я провела пальцем по латунному корпусу машины, ощущая вибрирующий гул работающих шестеренок и контуры цифр, которые скоро загорятся, демонстрируя мои показатели.

Над первым отделением загорелось слово ХАРАКТЕР, словно внутри задрожал огонь свечи. Идеальный баланс, какой и должен быть у неиспользованной арканы. Медсестра повторила процедуру для второй колбы. Высветилось слово АУРА. Я прикоснулась к буквам. Эта аркана – моя любимая. Прибор показал цифру три.

Глаза моей медсестры расширились от удивления. Я взглянула на нее. Она нажала на кнопку еще раз. Та же цифра наполнилась светом. Она издала странный звук, видимо, означавший крайнюю степень удивления, и сделала отметку в журнале. На уроках Дюбарри говорила, что наши тела по-разному приспособлены к использованию арканы. Она предупреждала, что, если уровень арканы упадет до нуля, Прекрасная потеряет сознание, заболеет или даже умрет. Нам надо быть осторожнее и не злоупотреблять своим даром. «Что Богиня Красоты дает, то она может и забрать».

Эдель покосилась на мой измеритель.

– Это очень мало. Дюбарри говорила, что после Карнавала он опустится только до четырех с половиной.

– А у тебя какой уро…

– Тс-с. – Медсестра шлепнула меня по руке. – Вам не следует обсуждать показатели друг друга.

– Не указывай нам, что делать. – Эдель поднялась.

– Успокойся, – сказала Падма.

– Измерения закончатся через минуту, – добавила Хана.

Я потянулась к Эдель. Она оттолкнула мою руку.

– Тебе разве не надоело, что нами постоянно понукают?

В моей голове загудел ответ «да».

– Вы не медсестра.

Они продолжили спорить, пока медсестра не позвала слуг, чтобы вывести Эдель из комнаты.

– Просто послушайте, – начала я.

– Я уже наслушалась. – Она попыталась отмахнуться от приближающихся слуг, но ее скрутили и утащили, несмотря на сопротивление и крики. Когда мы были младше, Эдель взрывалась как фейерверк, если не хотела читать буклет или книгу, заданную Дюбарри, или идти спать до восхода первой звезды, или есть улучшающую кровь пищу, приготовленную нашим шеф-поваром.

Моя медсестра никак не отреагировала. На ее лице не было ни намека на то, что она вообще заметила произошедшее. Она нажала последнюю кнопку арканометра. Загорелось слово ВОЗРАСТ и появилась цифра пять. Амбер вошла в комнату с арканометром в руках. Интересно, похожи ли ее показатели на мои, успокоилась ли она.

Слуги вкатили тележки с фарфоровыми сосудами, укрытыми серебряными крышками с отверстиями для воздуха. Подняв их, они опустили внутрь серебряные щипцы, чтобы извлечь из воды червей. Пиявок. Те извивались и корчились. Когда их положили на подносы каждой из медсестер, их рты стали открываться и закрываться, демонстрируя маленькие острые зубы. Их спины покрыты пустыми сосудами в форме бриллиантов. От отвращения все внутри перевернулось. Я должна была к ним привыкнуть. Детьми мы ухаживали за пиявками, размножали их, изучали пользу, которую их вид приносит Прекрасным, и как они помогают очищать кровь.

– Эти выглядят по-другому. Больше. Что за бриллианты?


Сестра подняла одну над моим запястьем.

– Они такие же. Просто более крупный вид, чтобы вмещать больше крови. – Она поднесла пиявку еще ближе. – Сосуды улучшают фильтрацию и помогают пиявке делиться большим количеством очищающего секрета. – Она держала пиявку прямо надо мной.

– Я сама. – Она передала мне серебряный инструмент. – Только две.

Она покачала головой и показала четыре пальца.

– Приказ Мадам Дюбарри. Ты нарушила правила, и уровень аркан сильно упал.

Я сама извивалась, как пиявка, зажатая в щипцы. Прикусив нижнюю губу, я решила, что чем быстрее я это сделаю, тем быстрее отправлюсь спать. Утром я буду на шаг ближе к назначению фавориткой.

– Мне принести ремни для рук? – спросила она.

– Нет. – Я задержала дыхание и посадила пиявку на левое запястье. Она растянулась, обернувшись вокруг моей руки, как браслет из черных жемчужин. Ее укус похож на укол булавки. Маленькие присоски впились в кожу и вену. Ее черное высохшее тело расцвело красным. Бриллианты стали заполняться моей кровью. Я посадила на шею вторую пиявку, и та оставила полосу слизи, нащупывая толстую вену под подбородком.

– Хватит, – сказала я ей и бросила щипцы на ближайший столик. Падма жаловалась на боль от укусов. Хана тяжело дышала – три пиявки присосались к сгибу ее руки. Валерия так и продолжала спать, пока пиявки ползли по ее бедру.

Медсестра покачала головой, доставая еще одну пару пиявок из фарфорового сосуда. Одну она посадила мне на правое запястье, вторую – на лоб. Я закрыла глаза и делала медленные и глубокие вдохи через нос, стараясь расслабиться, пока маленькие создания наполняли себя моей кровью и впрыскивали мне протеины, улучшающие кровоток, восстанавливающие уровень аркан и вытягивающие напряжение этого дня.





8




Всю ночь я то бодрствовала, то погружалась в сон, где я снова была малышкой, а мама рассказывала мне истории о Богине Красоты. Услышав ее голос, я переместилась в нашу старую комнату. Красные оконные лампы покачивались на сквозняке и омывали стены рубиновым светом. Мы с мамой свернулись калачиком на кровати.

– Расскажи мне о ней, – спрашиваю маленькая я.

Мамины длинные волосы рассыпались волнами по подушке. Она прижимает меня так крепко, словно желает утопить в них. Мы не похожи на мать и дочь. Матери и дочери в сказках похожи, будто пара носков, а мы с ней – полные противоположности. У нее алебастровая кожа, а моя – золотисто-коричневая. У нее вишнево-красные прямые волосы, мои – шоколадно-коричневые и кудрявые. Ее губы тонкие, а мои полные. Стоило мне спросить, почему мы выглядим настолько по-разному, она говорила, что мы совпадаем, будто кусочки пазла, а наши глаза одинакового янтарного оттенка. И только это имеет значение.

– Почему Красота создала Прекрасных?

– В начале времен Бог Неба влюбился в Богиню Красоты, что неудивительно. Назвать ее красивой было бы преуменьшением.

– А как она выглядела?

– Она постоянно менялась. В один день она могла выглядеть как ты, а в другой – как я. Это приводило Небо в восторг. Ему нравились все ее воплощения. Из-за этого ему казалось, что каждую ночь он проводит с новой женщиной. Он мечтал, чтобы Богиня Красоты принадлежала только ему, и был щедр на комплименты, обещания, поцелуи и все, чего желало ее сердце.

– А чего хотела она?

Мама потрепала меня за щеку.

– Красивые вещи, – сказала она. – Облака, солнце и луну. Он велел Богу Земли создать в ее честь восхитительно вкусный фрукт.

– Гранаты.

– Да. – Она намотала на палец растрепанный завиток моих волос. – От его любви Красота породила всех детей Орлеана и проводила дни, совершенствуя их облик, делая каждого уникальным. Но она стала проводить с ними все больше времени, надолго оставляя своего возлюбленного на небе. Он звал ее домой, но она была занята своими детьми. Красота всегда говорила ему: «Я скоро приду», но теряла счет времени. Когда Небо устал ждать, в гневе он послал на землю штормы, и дождь, и молнии. И был потоп, и многие погибли.

– Ей надо было остаться с ним на небе.

– Любовь – это не клетка, малыш, – сказала она. – Любовь похожа на почтовый шар, отправленный по определенному адресу, но прокладывающий свой собственный путь.

– Красный почтовый шар.

– Конечно, лисенок. – Она поцеловала меня в нос. – Мне продолжать?

– Да, пожалуйста.

– Красота вернулась к мужу переполненная горем и выяснила, что он совсем не опечален. Узнав, что это он растревожил небеса над Орлеаном, дабы заманить ее назад, она покинула его. – Мама сделала паузу. – Рассказывая, она растягивала слова, как сладкое тесто, пока мои глаза распахивались все шире от любопытства. – Она сказала Небу, что ее единственной любовью была красота. В ярости он проклял всех своих детей. Их кожа стала цвета пасмурного дня, глаза налились кровью, волосы превратились в гнилую солому, а глубокая грусть, что он им дал, обернулись безумием. Сколько работы Красоте бы пришлось сделать, чтобы восстановить их прежний облик.

– Она попыталась?

Мама шикнула на меня.

– Ты хочешь услышать рассказ?

– Да, – прошептала я, уткнувшись в ее плечо. – Пожалуйста, продолжай.

– Часы, которые она потратила, пытаясь исправить своих возлюбленных детей, превратились в вечность и еще одну, пока…