Предатели

Он правда засыпает.

Причем буквально на глазах, вырубается за считанные минуты, о чем сообщает громким выразительным сопением в подушку. Разворачивается на живот, укладывает руку на мою подушку.

Одеяло сползает ниже.

Обнажает выразительные ямочки над ягодицами.

Я закрываю глаза, по памяти пододвигаюсь максимально близко, нащупываю край одеяла и что есть сил тяну его вверх. Мальчишка даже не шевелится.

Сажусь на пуф и соображаю, что делать.

Наша с Островским спальня — единственное место в доме, где нет устройств слежения. Он достаточно безумен, чтобы подозревать всех и вся, но при этом слишком много мнит, чтобы поверить в то, что кто-то может проникнуть в его личную комнату. Как будто это слишком даже для совсем отбитого психа.

Его сын это знает, раз пробрался именно сюда.

Интересно, что между ними произошло?

И что мне теперь делать со всем этим «счастьем»?

«В любой непонятной ситуации, — как любила говорить Света, — всегда принимай душ».

Я долго моюсь, привожу в порядок волосы, потом наношу на кожу лосьон с молоком и миндальным маслом. Если и есть что-то хорошее в моем браке, то это возможность пользоваться дорогими средствами ухода. Их покупает лично помощница моего мужа. Но мне нравится абсолютно все, что в итоге появляется на моей полке в ванной или на туалетном столике.

Когда выхожу, мальчишка все так же безмятежно спит. Ему как будто плевать на то, что три недели назад в этом же доме отец чуть его не убил.

Я спускаюсь к ужину, но аппетита в моем арсенале не было уже давно.

Ковыряю салат без аппетита, а потом прошу сделать мне тосты с ветчиной, сыром и овощами. И чашку чая. Мягко, но настойчиво отказываюсь от помощи управляющей, беру поднос и сама несу все это в комнату.

Захожу, почем-то думая, что рыжего уже и след простыл.

Но он все там же, только в ответ на звук закрытой двери отрывает голову от подушки и плотоядно усмехается.

Ставлю поднос на край кровати, сама отхожу в другой конец комнаты, складываю руки на груди. По всей логике вещей он должен хотя бы из приличия сказать, откуда тут взялся и что это за игры, но Рэйн хватает поднос, устраивается поудобнее и с наслаждением вгрызается в горячий тост.

Что это за имя такое вообще — Рэйн?

— Спасибо за заботу, мамочка, — кривляется он, жуя так энергично, как будто это не его лицо до сих пор хранит следы синяков и царапин. — Я и правда проголодался.

Делаю ироничный приглашающий жест в ответ.

А потом, плюнув на все, подхожу ближе, забираю один из тостов и быстро снова отхожу.

Не знаю, что это такое — энергетика, мой личный страх, фантазии, которые до сих пор не к месту возникают в моей голове, но чем ближе этот парень, тем мне тяжелее нормально соображать. А сегодняшний вечер я собиралась провести в раздумьях, что делать с доктором, а не ломая голову, как поступить с голым мальчишкой в постели Марата.

Но не очень похоже, чтобы Рэйн собирался что-то объяснять. Он только устраивается еще удобнее и, не найдя пульта от телевизора, использует пульт от аудиосистемы. Находит какой-то ужасный американский рэп, но в ответ на мое неодобрительное покашливание, хотя бы делает тише звук.

— Тебе лучше убраться, пока не вернулся отец, — все-таки говорю я. — Мне бы не хотелось ночных разбирательств с полицией и «неотложкой».

Рыжий ухмыляется набитым ртом, прожевывает и заявляет:

— Никаких разбирательств не будет, страшилка. Он просто даст команду «фас» и его псы закопают где-то подальше отсюда парочку теплых трупов — твой и мой. Поверь, ему ничего не стоит так сделать. Как два пальца…

Я поджимаю губы.

Если хотя бы половина того, что я слышала об островском — правда, мальчишка совсем не шутит и даже почти не преувеличивает. По всей логике во мне давным-давно должен вопить инстинкт самосохранения, и вместо того, чтобы позволять Рэйну и дальше играть в свои непонятные игры, следовало сразу же позвать охрану и навсегда откреститься от любых последствий. Если Марат вдруг передумал развлекаться со своей очередной любовницей на неделю, и уже на пути к дому, от его гнева меня вообще ничего не спасет.

Но я почему-то продолжаю подыгрывать мальчишке.

Может, чтобы потом, когда Островский придет исполнять «супружеский долг», я нашла отдушину хотя бы в осознании того, что в этой постели грязно и грубо поимели не только меня, но и его самого.

— Не уверена, что ты в курсе, но тоже не красавец, — огрызаюсь в ответ на его обзывательства.

— Мужчина и не должен быть красивым, — не прошибить его. — Достаточно харизмы и энергетики. Женщины липнут не к красавчикам, это распространенное заблуждение. Женщин привлекает придурь. В любом ее виде. Поэтому многие известные маньяки пользовались большой популярностью у противоположного пола.

Даже не хочу спрашивать, откуда в его голове весь этот мусор.

— Рэйн… Почему тебя так зовут?

Впервые за время нашего общения, я замечаю на лице рыжего что-то вроде тени раздражения. Как будто пятью словами всколыхнула что-то очень личное, недоступное для всего мира, но внезапно выплывшее на поверхность.

— Вообще-то я Роман, — скалится он, пытаясь скрыть этот приступ, но я все равно уже видела все, что нужно. — Мать… Она так придумала. Сказала, что в честь строки какой-то очень грустной песни.


— И где она теперь?

Рэйн очень резко отставляет в сторону поднос.

Чашка вот-вот опрокинется.

Мне приходится подскочить ближе, чтобы успеть ее схватить, и в этот момент мальчишка хватает меня за запястье.

Чашка падает, остатки чая растекаются по деревянному подносу и красивому белому полотенцу для рук.

Одним рывком Рэйн втягивает меня в постель.

Я падаю прямо на него, хоть стараюсь, насколько это возможно отстраниться и удержать вес на одной руке.

Его губы снова слишком близко.

Рядом, как тогда, в ночь перед свадьбой.

На них еще есть следы ударов, в левом нижнем уголке — зажившая, но еще хорошо видимая царапина.

Рыжая челка даже в таком положении все равно прикрывает глаза, и голубой лед выглядывает из-за рваных клиньев, словно страшное проклятие. Хочется произнести волшебное слово и исчезнуть, оказаться максимально далеко от этого Дьявола, чтобы не чувствовать… то, чего я чувствовать не должна.

— Хочешь узнать маленькие грязные тайны семейки уродов, да, страшилка? — Рэйн зло скалит зубы, становясь похожим на дикую собаку, готовую разожрать любого даже просто за взгляд в сторону ее кости. — Хочешь покопаться во всем этом дерьме?

— Отпусти меня, — пытаюсь вырваться я.

Он не огромный широкоплечий качок.

Он даже не выглядит здоровым и крепким.

Скорее жилистым, выточенным словно из кости.

Но когда Рэйн в одно движение переворачивается, подминая меня под себя и молниеносно фиксируя мои руки на подушках, я понимаю, что ни за что не вырвусь. И что даже если заору и в комнату ворвутся охранники Островского, они оторвут от меня мальчишку только если вырубят его парой тяжелых ударов.

— Ну как, страшилка. — Рыжий Дьявол наклоняется к моему лицу, тянет носом запах под ухом. — Уверена, что хочешь, чтобы я тебя отпустил, или, может, займемся чем-нибудь более интересным?

— Больной, — отворачиваюсь от него, но понимаю, что только ухудшаю ситуацию, потому что теперь он дышит мне в шею.

Кончики волос щекочут кожу, хоть по ощущениям это больше похоже на резку ножом.

Вздрагиваю от каждого касания.

— Ты всегда можешь закричать, страшилка. — Рэйн нарочно говорит это, проверят, на что я готова. Не трудно догадаться, даже если бы он старался спрятать замыслы. А он их наоборот выпячивает. — Позвать охрану. Сюда прибегут дуболомы Урфина Джуса и, скорее всего, вышибут мне мозги. А ты станешь героиней. Наверное. Но ненадолго.

Он прижимается губами к моей шее.

Это ужасно.

Гадко, мерзко, совершенно ненормально.

Но тело отключается от мозга и начинает работать автономно.

Выгибается навстречу, как будто только этого и ждало.

Пальцы на ногах поднимаются от острого болезненного удовольствия.

Голова запрокидывается назад, шея бесстыже тянется к этим губам.

— Страшилка, — Рэйн прикусывает шейную артерию, превращая мое зрение в какой-то сломанный калейдоскоп, — а ты горячая цыпочка, да?

Мозг, заключенный в клетке больше неподконтрольного ему тела, отчаянно вопит, что я должна прекратить все это. Остановиться, пока рыжему психу не пришло в голову пойти дальше. Я пытаюсь хоть что-то сделать, чтобы сбросить наваждение, но со стороны наверняка выгляжу убого и смешно.

Нужно сделать всего одно усилие.

И на мгновение мне даже удается взбрыкнуть, но вместо того, чтобы одуматься, Рэйн как будто еще сильнее входит в азарт.

Раздвигает коленом мои ноги.

И даже почти довольно щурится, когда пытаюсь колотить его пятками.

Не хочу думать о том, что он лежит на мне совершенно голый.

Лежит между моими ногами.

Что упирается в меня…