Предатели

Моя горькая улыбка вызывает у него такую же реакцию.

— Доктор, Марат Островский привез меня сюда, потому что считает ненормальным, что спустя три недели его «активных стараний», я до сих пор не забеременела. Думаете, он откажется от этого ребенка на полгода? На год?

Мотаю головой, представляя, в каком бешенстве будет Островский.

— Тогда вам нужно поговорить с супругом, Анфиса, и убедить его согласится на процедуру ЭКО. Многие семейные пары проходят через это и… — Он запинается. — Иногда у них все получается с первого раза.

Представляю лицо Островского, когда скажу, что ему придется ездить в больницу, проходить кучу процедур и сливать сперму в баночку для забора. И все это только потому, что его жена появилась на свет с врожденным дефектом — неспособностью сделать то единственное, ради чего он вообще на ней женился.

Интересно, каким образом он будет вымещать злость?

Поднимаюсь, благодарю доктора за все и обещаю «найти для мужа подходящие слова».

Мы оба понимаем, что в этой ситуации никакие слова не будут подходящими кроме, разве что, «Марат, я беременна».

На улице жуткий мороз, но я говорю водителю, что после визита к врачу мне нужно немного погулять. Он не оставит меня одну, как и любой натасканный цепной пес. Будет просто держаться на расстоянии, наблюдая.

Я знаю, что мои телефонные разговоры прослушиваются.

Поэтому захожу в ближайший кафетерий, становлюсь в очередь за кофе и, когда нахожу в толпе подходящего вида девушку, поворачиваюсь к ней, вкладываю в руку пятитысячную купюру и прошу одолжить мне телефон. Она пожимает плечами и без проблем вкладывает мне в ладонь свой айфон с разбитым экраном.

Я набираю мать и в двух словах пересказываю ей «приятные новости».

Ее несомненное достоинство в том, что она никогда не паникует, даже когда случается что-то абсолютно не входящее в ее планы. Побег Светы заставил ее лишь сморщить нос и сказать: «Что ж, теперь я знаю, для чего мне вторая дочь».

— Островский знает? — без предисловий, спрашивает мать.

— Нет, я сразу позвонила тебе.

«Ты ведь архитектор всего этого, и с тебя Марат тоже спросит».

— Доктор — что он за человек?

— Разумный, — уже понимаю, куда она клонит. — Достаточно острожный, чтобы не лепить из Марата дурака.

— Нет такой осторожности, которую нельзя было бы купить.

— Мам, он не будет покрывать меня хотя бы потому, что его нанял и ему платит Марат.

— Значит, — я слышу ее пожимание плечами, — тебе придется найти способ заставить его держать рот на замке до тех пор, пока я что-нибудь не придумаю. Я знаю, что у матери всегда и на все есть план.

Она не теряет голову, сохраняет хладнокровие и как будто никогда ничего не боится. Видимо, это у нее в крови: каким-то необъяснимым образом всегда и во всем чувствовать свою правоту и безнаказанность. И пока моя голова забита картинками того, что со мной сделает Островский, когда узнает, как в пустую потратил деньги, где-то там, у себя в спальне и за закрытой дверью, моя мать уже наверняка выстраивает новый план действий.

И все мы в нем, даже в какой-то мере и Островский тоже — просто пешки.

Хоть моему мужу это наверняка бы не понравилось.

Я верчу телефон в руке, его хозяйка громко и выразительно жует жвачку. Смотрит на меня с немым вопросом.

Поверить не могу, что все это происходит со мной, потому что больше смахивает на сюжет какого-то шпионского фильма. Но раз у меня во всей этой вакханалии главная роль…

Достаю из сумки еще несколько крупных купюр.

Сумма гораздо больше, чем может стоить это старье с разбитым экраном, но мне все равно.

— Продашь? — Складываю купюры вдвое и протягиваю их девушке.

Она берет, пересчитывает, кивает и сует деньги в карман.

— Не хочешь забрать симкарту? — на всякий случай интересуюсь я.

— Тебе она нужнее, кажись. Не бойся, друзьям скажу, что посеяла номер, названивать не будут. И это… удачи, подруга.

Не знаю, что она обо мне подумала, но вряд ли так уж сильно ошиблась.

Я выхожу из кофейни со стаканчиком кофе и большим пончиком в шоколадной глазури. Киваю водителю, жестами даю понять, что собираюсь погулять еще немного, и иду дальше, вниз по улице, до парка, в котором мы когда-то фотографировались всем классом накануне выпускного. Тогда мне казалось, что я закончу школу, поступлю в университет, мне исполнится восемнадцать и я, наконец, смогу сбежать из дома и от матери.

Почему не сбежала?

Потому что серьезно заболел отец и мне пришлось ухаживать за ним почти полгода.

Потом Света сильно съехала по учебе и мне пришлось помогать ей, и тянуть свои занятия, и еще подрабатывать в маленьком кафе, чтобы откладывать хоть что-то на съем квартиры.

Потом заболела мать, и за ней тоже ухаживала я.


Никто не заставлял меня.

Просто… Я выросла с мыслью о том, что должна быть поддержкой семье, потому что семья — единственное, что поддержит меня в трудную минуту.

И как бы там ни было, господи боже, даже сейчас мать была первой, кому я позвонила.

Я гуляю, пока кофе в стаканчике не становится слишком холодным, а наполовину съеденный пончик больше не вызывает аппетита.

В голове ни единой мысли, что делать с доктором.

Предложить ему денег?

Наличных в таком количестве у меня нет, а о расходе средств по карте мужу наверняка докладывают лично. Он сразу заподозрит что-то неладное, если вдруг сниму крупную сумму. У меня есть все. Даже не могу придумать, на что бы хотела потратить такие деньги — явно не одну тысячу долларов.

Домой возвращаюсь только вечером.

Можно не переживать о разговоре с Островским — он не ночевал дома, а сегодня утром, когда я давала распоряжения управляющей, она заявила, что Марат связался с ней и лично предупредил, чтобы ужин на него не готовили.

Он сказал это управляющей.

А я, его законная жена, узнала об этом как бы между прочим.

Хорошо, что я его не люблю. И мысль о еще одной спокойной ночи в пустой постели вызывает лишь счастливую улыбку, которую я тут же старательно прячу, потому что Агата следит за мной, словно у нее поручение заносить в специальный журнал каждый случай моей беспричинной радости.

— В котором часу подавать ужин? — спрашивает управляющая.

Я поднимаюсь по ступенькам, но чувствую ее взгляд в спину.

— В восемь. Салата с курицей будет достаточно.

— Марат Игоревич уже отдал распоряжения.

«Ах, ну да. Я и забыла, что в этом доме даже у сторожевых собак больше прав голоса, чем у жены его хозяина».

Жаль, что не могу сказать это вслух.

— Спасибо, Агата.

Поднимаюсь к себе, стараясь не обращать внимания на камеры слежения. Некоторые торчат прямо из-за какого-то предмета интерьера, но есть еще и те, которые хитро замаскированы в каких-то мелочах. После того, как в дом проник сын Марата, охрана несколько дней наводила «шмон» и устраняла бреши. Как будто сюда пробрался маньяк-убийца и вырезал весь штат сотрудников. В не рыжий мальчишка, который…

Я открываю дверь и застываю на пороге.

— Зашла и закрыла дверь, страшилка, — усмехается Рыжий Дьявол, лежа в моей постели совершенно голый, только слегка прикрытый ниже пояса краем одеяла. — А то поднимется шум, прибежит охрана и тебе придется объяснять, откуда в твоей постели взялся голый пацан. Или, погоди… — Он кривляется, делает вид, что серьезно над чем-то размышляет. — Откуда он взялся в семейной койке Марата Островского, помешанного на подозрениях в измене. Сначала, страшилка, он выбьет тебе зубы и отобьет селезенку, а потом, может быть, подумает: «Может, стоило сначала спросить?»

Наверное, у меня просто шок.

Наверное, я просто устала.

Наверное, я просто знаю, что мальчишка, даже если откровенно издевается, абсолютно прав.

Или какая-то другая из причин, которые придут мне в голову когда-нибудь потом.

Но я делаю шаг в комнату и закрываю за собой дверь.

Рыжий усмехается. Стреляет в меня своими дикими глазами цвета мертвого ледяного неба.

— Умница, страшилка. А теперь постарайся не шуметь — я чертовски не высыпался в последние дни.

Я даже рот не успеваю открыть. Или просто не хочу?

Потому что в голове возникает картина, на которой Марат выкручивается от бессильной злости, когда узнает, что его «ложе» осквернил другой мужчина, пусть даже собственный сын. Он бы был в ярости. В бешенстве. Но все равно уже ничего не мог бы с этим поделать.

Потому что никакие меры безопасности и вышколенные охранники не могут помешать этому мальчишке проникать в дом.

Всевышний, прости меня за эти помыслы, но, надеюсь, мальчишка обязательно отметится о своем присутствии каким-нибудь… поганым способом.





Глава 13: Анфиса