Правая рука князя Тьмы
Часть 5 из 42 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Нет, они тут нарочно решили меня доконать! Прямо не люди, а ангелицы во плоти! Захотелось выйти наружу и развеяться, хотя бы в переносном смысле, а может, и в буквальном.
– Скучно, – неожиданно ответила третья послушница, буквально возвращая меня к жизни. – Ничего не происходит, каждый день похож на предыдущий.
– Не просто скучно, тошно! – подхватила последняя, самая низенькая, но от того не менее бойкая. – Вы спрашиваете, как живется, а нет здесь никакой жизни! Тоска беспросветная.
Крупная девушка покосилась на нее неодобрительно, хотя теперь это неодобрение казалось напускным. Послушница с выбившейся прядью улыбнулась без тени осуждения.
– Вы в обитель пришли недавно, – обратилась она к рискнувшим выразить свое недовольство. – Не успели пока привыкнуть. Здесь жизнь совсем другая. Такие перемены, да за две-три недели, принять невозможно. Тут свыкнуться надо, почувствовать, осмыслить. А пока, конечно, нелегко, – сочувственно вздохнула она.
Ну вот и проповедь. Полная непоколебимость во взгляде в сочетании с искренней заботой о ближних. Убийственная комбинация.
Я отвернулась, предпочтя сосредоточиться на других послушницах.
– И как же вы здесь оказались?
– Я – младшая дочь из четырех, – откликнулась низенькая. – На сестер приданое кое-как наскребли, а на меня уже не хватило. Вот и отдали сюда, чтобы как-то пристроить. – Она пожала худыми плечиками, развела руками, мол, такая история, хотите осуждайте, хотите нет.
– А я старшая, – грустно усмехнулась та, что была сложена крепче остальных. – А конец тот же. – Другие послушницы сочувственно покивали, видимо, уже знали эту историю. Но мне-то продолжение известно не было, поэтому девушка пояснила: – У нас пока старшая дочь замуж не выйдет, остальным тоже нельзя. Ни на бал сходить, ни познакомиться, ни уж тем более помолвку сладить. А я некрасивой уродилась, никто в жены брать не хотел. Вот, чтобы младшие в невестах не засиделись, меня сюда и отправили.
– Это что же за родители такие? – сердито прищурилась я.
Материнский инстинкт мне чужд, и я не вполне понимаю людей, добровольно обрекающих себя на долгие годы мучений, каковыми мне представляются забота о ребенке и его воспитание. Однако не хочешь детей – так и не заводи их, живи в свое удовольствие. А уж коли завел, изволь испить свою чашу до дна. Негоже выбрасывать из жизни того, кто в этом мире и постоять-то за себя толком не может. За такие поступки в посмертии очень малоприятно бывает. Уж я-то знаю. Впрочем, стоит ли ждать посмертия?
– А как родителей зовут? – как бы между делом полюбопытствовала я. – Далеко ли живут?
– Далеко ли, близко, уже неважно, – махнула рукой невысокая. – За этими стенами – все равно что за тридевять земель.
Ее вмешательство увело разговор в сторону от моего вопроса и тем самым спасло семью старшей дочери от крупных неприятностей вроде пожара, урагана или землетрясения, каковые я не преминула бы им устроить.
– Гиены это, а не родители, – убежденно заявила послушница, прежде признавшаяся, что жить в обители скучно. – Впрочем, и у Барбары не лучше.
Она покосилась на младшую дочь, которую сдали в монастырь за неимением приданого.
– Родители Барбары хорошего для нее хотели, защитить пытались, – горячо возразила послушница с выбившейся прядью. – У незамужней женщины в миру одни неприятности. Вот и отправили ее сюда, чтобы оградить от тяжелой доли.
– Ты-то откуда знаешь, Агна? – фыркнула та, чью семью у меня руки чесались покарать. – Можно подумать, ты много в миру жила.
Как видно, проповеди брюнетки и ее неиссякаемая вера в хорошее бесили не одну меня.
– Я сирота, – спокойно пояснила она, когда я вопросительно изогнула бровь. – Живу в обители с детства. Мне монахини семью заменили.
– А ты как сюда попала? – нетерпеливо обратилась я к четвертой послушнице. – Тоже родители отправили?
– Нет, я сама пришла.
Девушка замолчала, глядя в окно, и Барбара вскоре добавила:
– Любовь у нее несчастливая случилась. Сначала жениться обещал, потом бросил.
Может показаться странным, что девушки столь охотно делились со мной, совершенно посторонним человеком (и даже не совсем человеком), своими и чужими секретами. С другой стороны, такое поведение естественно, учитывая, что им не с кем было пообщаться, кроме как друг с другом. В придачу я слегка дала волю своей сущности, дабы послушницы раскрепостились в моем присутствии быстрее, чем это произошло бы при обычном течении событий. Сочла, что им не помешает сбросить с себя на время налет условностей. Не полностью сбросить, конечно, а так, слегка приспустить.
– Ну и что? – удивилась я. – Разве это повод уйти в монастырь? Пырнула жениха ножом, да и дальше пошла.
Послушницы, включая даже идеалистку с прядью, сдержанно улыбнулись, из чего я сделала печальный вывод: они уверены, что это шутка. Хотя я говорила совершенно серьезно.
– Она права, – заметила старшая дочь. Правда, имела в виду, конечно, не нож. А жаль. – Такой мужчина любви недостоин.
– Это точно, – согласилась я, устраиваясь поудобнее и вытягивая ноги. Видимо, такая поза считалась неприличной, поскольку девушки растерянно переглянулись. – По мне, уж если влюбляться – то только в идеал. Ангела во плоти.
– Так в чем же дело? Влюбись в меня!
Этот голос никто, кроме меня, не услышал, как не увидел и его обладателя – наглую смазливую мужскую особь с белыми крыльями и невероятно самодовольной ухмылкой на лице.
Я зашипела. Бесшумно, если можно так выразиться, ментально.
– А что такого? – продолжал глумиться вольготно расположившийся на подоконнике пернатый. – Я же ангел, самый что ни на есть настоящий. Правда, не во плоти, но, как говорится, у каждого свои недостатки. К тому же это можно исправить, если очень понадобится.
– Ты мне уж точно не понадобишься, Матариэль, – процедила я. – Зачем ты вообще сюда притащился?
Общение по-прежнему проходило телепатически, так что девушки не слышали ни слова. Правда, они могли заметить, что выражение моего лица изменилось, а внимание к общей беседе свелось к нулю. Впрочем, могли и не заметить, если были в должной мере увлечены разговором.
Матариэль запрокинул голову и от души расхохотался.
– Пришла, можно сказать, в обитель Светлого – и спрашиваешь, зачем сюда притащился я?
– Не в обитель Светлого, а в женский монастырь, – поправила я. – Разве пристало ангелам подглядывать за послушницами?
– Почему бы и нет? – беззаботно отозвался он, покачивая ногой.
– Молчи, Матариэль! Негоже вести беседы с прислужницей князя Тьмы!
Ого! Да их тут целая стая. Я сердито повернула голову ко второму белокрылому, менее смазливому и ведшему себя не так фривольно. Он не сидел на подоконнике, а стоял в противоположном конце комнаты, но, учитывая ее скромные размеры, это было не так уж далеко.
Я для острастки приподняла верхнюю губу, демонстрируя зубы.
– Брось, Пуриэль! – беззлобно отмахнулся Матариэль. – Отчего бы не поболтать о том о сем с милой девушкой?
Второй гневно воззрился на собрата, казалось, пытаясь испепелить того взглядом. Зря старается. Испепелять – моя прерогатива.
– Эта «милая девушка» – исчадие Тьмы, которое спустилось на землю, чтобы лгать, убивать и сбивать смертных с пути истинного.
– Ты преувеличиваешь, – беззаботно отозвался Матариэль и по-свойски мне подмигнул, от чего у меня задергался глаз.
– Отнюдь. С момента своего прихода на землю она уже убила одного человека, совратила другого и разрушила зарождавшуюся семью.
То есть он следил за каждым моим шагом. Прекрасно. Нет, я не зарычала, лишь скупо улыбнулась, но это было куда худшим признаком.
– Ну, покойный был убийцей и насильником, так что считай, что она освободила от него этот мир, – возразил Матариэль.
Прекрасно. Значит, этот тоже следил за каждым моим шагом.
– Одна из женщин, которых он еще только должен был взять силой, родила бы ребенка. Этот ребенок должен был принести в мир много добра, – гнул свою линию Пуриэль. – Нам нельзя вмешиваться в течение жизни смертных. Малость, которая кажется нам правильной, может навредить великому. Запрет принца наложен не зря, и ты прекрасно об этом осведомлен. Да и сейчас она совращает этих послушниц, вставших на верный путь и готовых посвятить себя Свету.
– Не переживай, – ответствовал Матариэль, нисколько не впечатленный проникновенной речью своего собрата. – Даже если одна из них решит покинуть стены монастыря, не беда. Вдруг у нее однажды родится ребенок, который принесет в мир много добра?
Ему, похоже, доставляло удовольствие доводить Пуриэля до белого каления. Должно быть, давний конфликт, хотя поведение все равно не слишком ангельское, впрочем…
– Предоставляю вам выяснять отношения самостоятельно, господа. Когда решите между собой, кто я на самом деле, исчадие ада или милая девушка, можете прислать мне записку.
Едва успев договорить, вернее, додумать эти слова, я выскочила за дверь вслед за послушницами – снаружи доносились очень громкие голоса.
Зрелище нам открылось весьма специфическое. Несколько монахинь буквально облепили Эйтана, который, надо отдать ему должное, упорно старался вырваться из захвата. Получалось, однако же, не очень: во‑первых, налицо было численное неравенство, а во‑вторых, он явно опасался навредить женщинам, да и вообще стремился вести себя прилично. Чего никак нельзя сказать о его «противницах», ряды каковых грозили пополниться в любой момент, поскольку во дворе собралось немало сестер, пожиравших моего спутника голодными глазами. Шум производила главным образом мать-настоятельница, пытавшаяся призвать своих подопечных к порядку.
Мне, в отличие от нее, сразу стала ясна подоплека происходящего. Похоже, приоткрывая свою сущность, дабы раскрепостить собеседниц, я малость просчиталась и раскрепостила весь монастырь разом. А в нем, как нетрудно догадаться, собралось немало изголодавшихся по мужской ласке женщин.
Тем не менее, стоит отметить, что Эйтаном заинтересовались не все. Вон пара монахинь с повышенным интересом пожирают взглядами друг друга. Еще одна молится, уткнувшись носом в требник и ничего кругом не замечая. Благочестивая Агна озирается с недоумением и испугом, но в ее глазах нет и намека на вожделение. Кто бы сомневался. Ну, и мать-настоятельница, надо отдать ей должное, буквально надрывается, пытаясь заставить всех вести себя прилично. Однако у святоши вряд ли получится. А вот у демона шансов побольше.
Я принялась спускаться по лестнице с длинной террасы, с которой мы до сих пор наблюдали за происходящим. Мысленно произнесла слова призыва, и к моменту, когда моя нога коснулась земли, раштанг уже бил копытом во дворе. Запряженный, кстати сказать. Полагаю, конюх, если таковой здесь имелся, немало удивился.
Выражение лица безнадежно отбрыкивавшегося от дам Эйтана показалось мне столь потешным, что я не удержалась и захохотала. Матери-настоятельнице это не понравилось, более того, она явно что-то заподозрила. Но меры принять не успела. С легкостью разогнав вышедших из-под контроля монахинь, я схватила спутника за плечо и подтолкнула к колеснице. Долго уговаривать его не пришлось. Я взяла в руки вожжи и, не переставая хохотать – аж слезы на глазах выступили, – дала раштангу команду выдвигаться.
Глава 5
– Второй раз я спасаю тебя от женщин. Это становится традицией! – заявила я, в очередной раз зайдясь смехом.
Мимо мчались тянущиеся к небу сосны с редкими вкраплениями елей и усыпанная опавшими иголками земля. Раштанг двигался быстро, и трудно было как следует что-то рассмотреть, но мне определенно нравился запах хвои.
– Перестань! – взбрыкнул Эйтан, которому отчего-то было не до смеха.
На побагровевшем лице сердито сдвинулись брови. Лесной воздух, похоже, совершенно не шел ему на пользу.
– Почему? Это действительно было забавно.
– Ни князя не забавно. С ума все посходили.
Я не стала спорить с сердитым мужчиной, а вместо этого заметила:
– Темнеет уже. Пора подыскивать место для ночлега. – И, не удержавшись, добавила: – Раз уж в монастыре нам с тобой переночевать не удалось.
Эйтан злобно сверкнул глазами, но огрызаться не стал, тем более раштанг ощутимо замедлил бег, и мы получили возможность присмотреть подходящее место для остановки.
– Гляди-ка, там, похоже, кто-то уже расположился. – Я натянула поводья и указала в глубь леса, где поблескивало пламя костра. – Присоединимся? Может, удастся поживиться чем-нибудь вкусненьким.
– Скучно, – неожиданно ответила третья послушница, буквально возвращая меня к жизни. – Ничего не происходит, каждый день похож на предыдущий.
– Не просто скучно, тошно! – подхватила последняя, самая низенькая, но от того не менее бойкая. – Вы спрашиваете, как живется, а нет здесь никакой жизни! Тоска беспросветная.
Крупная девушка покосилась на нее неодобрительно, хотя теперь это неодобрение казалось напускным. Послушница с выбившейся прядью улыбнулась без тени осуждения.
– Вы в обитель пришли недавно, – обратилась она к рискнувшим выразить свое недовольство. – Не успели пока привыкнуть. Здесь жизнь совсем другая. Такие перемены, да за две-три недели, принять невозможно. Тут свыкнуться надо, почувствовать, осмыслить. А пока, конечно, нелегко, – сочувственно вздохнула она.
Ну вот и проповедь. Полная непоколебимость во взгляде в сочетании с искренней заботой о ближних. Убийственная комбинация.
Я отвернулась, предпочтя сосредоточиться на других послушницах.
– И как же вы здесь оказались?
– Я – младшая дочь из четырех, – откликнулась низенькая. – На сестер приданое кое-как наскребли, а на меня уже не хватило. Вот и отдали сюда, чтобы как-то пристроить. – Она пожала худыми плечиками, развела руками, мол, такая история, хотите осуждайте, хотите нет.
– А я старшая, – грустно усмехнулась та, что была сложена крепче остальных. – А конец тот же. – Другие послушницы сочувственно покивали, видимо, уже знали эту историю. Но мне-то продолжение известно не было, поэтому девушка пояснила: – У нас пока старшая дочь замуж не выйдет, остальным тоже нельзя. Ни на бал сходить, ни познакомиться, ни уж тем более помолвку сладить. А я некрасивой уродилась, никто в жены брать не хотел. Вот, чтобы младшие в невестах не засиделись, меня сюда и отправили.
– Это что же за родители такие? – сердито прищурилась я.
Материнский инстинкт мне чужд, и я не вполне понимаю людей, добровольно обрекающих себя на долгие годы мучений, каковыми мне представляются забота о ребенке и его воспитание. Однако не хочешь детей – так и не заводи их, живи в свое удовольствие. А уж коли завел, изволь испить свою чашу до дна. Негоже выбрасывать из жизни того, кто в этом мире и постоять-то за себя толком не может. За такие поступки в посмертии очень малоприятно бывает. Уж я-то знаю. Впрочем, стоит ли ждать посмертия?
– А как родителей зовут? – как бы между делом полюбопытствовала я. – Далеко ли живут?
– Далеко ли, близко, уже неважно, – махнула рукой невысокая. – За этими стенами – все равно что за тридевять земель.
Ее вмешательство увело разговор в сторону от моего вопроса и тем самым спасло семью старшей дочери от крупных неприятностей вроде пожара, урагана или землетрясения, каковые я не преминула бы им устроить.
– Гиены это, а не родители, – убежденно заявила послушница, прежде признавшаяся, что жить в обители скучно. – Впрочем, и у Барбары не лучше.
Она покосилась на младшую дочь, которую сдали в монастырь за неимением приданого.
– Родители Барбары хорошего для нее хотели, защитить пытались, – горячо возразила послушница с выбившейся прядью. – У незамужней женщины в миру одни неприятности. Вот и отправили ее сюда, чтобы оградить от тяжелой доли.
– Ты-то откуда знаешь, Агна? – фыркнула та, чью семью у меня руки чесались покарать. – Можно подумать, ты много в миру жила.
Как видно, проповеди брюнетки и ее неиссякаемая вера в хорошее бесили не одну меня.
– Я сирота, – спокойно пояснила она, когда я вопросительно изогнула бровь. – Живу в обители с детства. Мне монахини семью заменили.
– А ты как сюда попала? – нетерпеливо обратилась я к четвертой послушнице. – Тоже родители отправили?
– Нет, я сама пришла.
Девушка замолчала, глядя в окно, и Барбара вскоре добавила:
– Любовь у нее несчастливая случилась. Сначала жениться обещал, потом бросил.
Может показаться странным, что девушки столь охотно делились со мной, совершенно посторонним человеком (и даже не совсем человеком), своими и чужими секретами. С другой стороны, такое поведение естественно, учитывая, что им не с кем было пообщаться, кроме как друг с другом. В придачу я слегка дала волю своей сущности, дабы послушницы раскрепостились в моем присутствии быстрее, чем это произошло бы при обычном течении событий. Сочла, что им не помешает сбросить с себя на время налет условностей. Не полностью сбросить, конечно, а так, слегка приспустить.
– Ну и что? – удивилась я. – Разве это повод уйти в монастырь? Пырнула жениха ножом, да и дальше пошла.
Послушницы, включая даже идеалистку с прядью, сдержанно улыбнулись, из чего я сделала печальный вывод: они уверены, что это шутка. Хотя я говорила совершенно серьезно.
– Она права, – заметила старшая дочь. Правда, имела в виду, конечно, не нож. А жаль. – Такой мужчина любви недостоин.
– Это точно, – согласилась я, устраиваясь поудобнее и вытягивая ноги. Видимо, такая поза считалась неприличной, поскольку девушки растерянно переглянулись. – По мне, уж если влюбляться – то только в идеал. Ангела во плоти.
– Так в чем же дело? Влюбись в меня!
Этот голос никто, кроме меня, не услышал, как не увидел и его обладателя – наглую смазливую мужскую особь с белыми крыльями и невероятно самодовольной ухмылкой на лице.
Я зашипела. Бесшумно, если можно так выразиться, ментально.
– А что такого? – продолжал глумиться вольготно расположившийся на подоконнике пернатый. – Я же ангел, самый что ни на есть настоящий. Правда, не во плоти, но, как говорится, у каждого свои недостатки. К тому же это можно исправить, если очень понадобится.
– Ты мне уж точно не понадобишься, Матариэль, – процедила я. – Зачем ты вообще сюда притащился?
Общение по-прежнему проходило телепатически, так что девушки не слышали ни слова. Правда, они могли заметить, что выражение моего лица изменилось, а внимание к общей беседе свелось к нулю. Впрочем, могли и не заметить, если были в должной мере увлечены разговором.
Матариэль запрокинул голову и от души расхохотался.
– Пришла, можно сказать, в обитель Светлого – и спрашиваешь, зачем сюда притащился я?
– Не в обитель Светлого, а в женский монастырь, – поправила я. – Разве пристало ангелам подглядывать за послушницами?
– Почему бы и нет? – беззаботно отозвался он, покачивая ногой.
– Молчи, Матариэль! Негоже вести беседы с прислужницей князя Тьмы!
Ого! Да их тут целая стая. Я сердито повернула голову ко второму белокрылому, менее смазливому и ведшему себя не так фривольно. Он не сидел на подоконнике, а стоял в противоположном конце комнаты, но, учитывая ее скромные размеры, это было не так уж далеко.
Я для острастки приподняла верхнюю губу, демонстрируя зубы.
– Брось, Пуриэль! – беззлобно отмахнулся Матариэль. – Отчего бы не поболтать о том о сем с милой девушкой?
Второй гневно воззрился на собрата, казалось, пытаясь испепелить того взглядом. Зря старается. Испепелять – моя прерогатива.
– Эта «милая девушка» – исчадие Тьмы, которое спустилось на землю, чтобы лгать, убивать и сбивать смертных с пути истинного.
– Ты преувеличиваешь, – беззаботно отозвался Матариэль и по-свойски мне подмигнул, от чего у меня задергался глаз.
– Отнюдь. С момента своего прихода на землю она уже убила одного человека, совратила другого и разрушила зарождавшуюся семью.
То есть он следил за каждым моим шагом. Прекрасно. Нет, я не зарычала, лишь скупо улыбнулась, но это было куда худшим признаком.
– Ну, покойный был убийцей и насильником, так что считай, что она освободила от него этот мир, – возразил Матариэль.
Прекрасно. Значит, этот тоже следил за каждым моим шагом.
– Одна из женщин, которых он еще только должен был взять силой, родила бы ребенка. Этот ребенок должен был принести в мир много добра, – гнул свою линию Пуриэль. – Нам нельзя вмешиваться в течение жизни смертных. Малость, которая кажется нам правильной, может навредить великому. Запрет принца наложен не зря, и ты прекрасно об этом осведомлен. Да и сейчас она совращает этих послушниц, вставших на верный путь и готовых посвятить себя Свету.
– Не переживай, – ответствовал Матариэль, нисколько не впечатленный проникновенной речью своего собрата. – Даже если одна из них решит покинуть стены монастыря, не беда. Вдруг у нее однажды родится ребенок, который принесет в мир много добра?
Ему, похоже, доставляло удовольствие доводить Пуриэля до белого каления. Должно быть, давний конфликт, хотя поведение все равно не слишком ангельское, впрочем…
– Предоставляю вам выяснять отношения самостоятельно, господа. Когда решите между собой, кто я на самом деле, исчадие ада или милая девушка, можете прислать мне записку.
Едва успев договорить, вернее, додумать эти слова, я выскочила за дверь вслед за послушницами – снаружи доносились очень громкие голоса.
Зрелище нам открылось весьма специфическое. Несколько монахинь буквально облепили Эйтана, который, надо отдать ему должное, упорно старался вырваться из захвата. Получалось, однако же, не очень: во‑первых, налицо было численное неравенство, а во‑вторых, он явно опасался навредить женщинам, да и вообще стремился вести себя прилично. Чего никак нельзя сказать о его «противницах», ряды каковых грозили пополниться в любой момент, поскольку во дворе собралось немало сестер, пожиравших моего спутника голодными глазами. Шум производила главным образом мать-настоятельница, пытавшаяся призвать своих подопечных к порядку.
Мне, в отличие от нее, сразу стала ясна подоплека происходящего. Похоже, приоткрывая свою сущность, дабы раскрепостить собеседниц, я малость просчиталась и раскрепостила весь монастырь разом. А в нем, как нетрудно догадаться, собралось немало изголодавшихся по мужской ласке женщин.
Тем не менее, стоит отметить, что Эйтаном заинтересовались не все. Вон пара монахинь с повышенным интересом пожирают взглядами друг друга. Еще одна молится, уткнувшись носом в требник и ничего кругом не замечая. Благочестивая Агна озирается с недоумением и испугом, но в ее глазах нет и намека на вожделение. Кто бы сомневался. Ну, и мать-настоятельница, надо отдать ей должное, буквально надрывается, пытаясь заставить всех вести себя прилично. Однако у святоши вряд ли получится. А вот у демона шансов побольше.
Я принялась спускаться по лестнице с длинной террасы, с которой мы до сих пор наблюдали за происходящим. Мысленно произнесла слова призыва, и к моменту, когда моя нога коснулась земли, раштанг уже бил копытом во дворе. Запряженный, кстати сказать. Полагаю, конюх, если таковой здесь имелся, немало удивился.
Выражение лица безнадежно отбрыкивавшегося от дам Эйтана показалось мне столь потешным, что я не удержалась и захохотала. Матери-настоятельнице это не понравилось, более того, она явно что-то заподозрила. Но меры принять не успела. С легкостью разогнав вышедших из-под контроля монахинь, я схватила спутника за плечо и подтолкнула к колеснице. Долго уговаривать его не пришлось. Я взяла в руки вожжи и, не переставая хохотать – аж слезы на глазах выступили, – дала раштангу команду выдвигаться.
Глава 5
– Второй раз я спасаю тебя от женщин. Это становится традицией! – заявила я, в очередной раз зайдясь смехом.
Мимо мчались тянущиеся к небу сосны с редкими вкраплениями елей и усыпанная опавшими иголками земля. Раштанг двигался быстро, и трудно было как следует что-то рассмотреть, но мне определенно нравился запах хвои.
– Перестань! – взбрыкнул Эйтан, которому отчего-то было не до смеха.
На побагровевшем лице сердито сдвинулись брови. Лесной воздух, похоже, совершенно не шел ему на пользу.
– Почему? Это действительно было забавно.
– Ни князя не забавно. С ума все посходили.
Я не стала спорить с сердитым мужчиной, а вместо этого заметила:
– Темнеет уже. Пора подыскивать место для ночлега. – И, не удержавшись, добавила: – Раз уж в монастыре нам с тобой переночевать не удалось.
Эйтан злобно сверкнул глазами, но огрызаться не стал, тем более раштанг ощутимо замедлил бег, и мы получили возможность присмотреть подходящее место для остановки.
– Гляди-ка, там, похоже, кто-то уже расположился. – Я натянула поводья и указала в глубь леса, где поблескивало пламя костра. – Присоединимся? Может, удастся поживиться чем-нибудь вкусненьким.