Поверхностное натяжение

И это было лишь началом. Суини прошел пешком всю дорогу до «эйч» Хоува, чтобы вытащить радиопередатчик, который он когда-то спрятал там, а затем вернулся на метеостанцию. На все про все ему понадобилось одиннадцать дней, в течение которых он приложил столько усилий и испытал столько лишений и трудностей, что Джек Лондон мог бы написать о таком целый роман. Но для Суини это не означало ничего; он не знал, следует ли ему использовать этот передатчик, когда он вернется. Можно было бы сложить сагу о его одиноком путешествии, но он понятия не имел, что такое сага, и что путь его был вымощен болью и страданиями. Ему не с чем было сравнивать, он не читал художественных и документальных произведений, живописующих лишения, и не мог себе вообразить ничего подобного. Он мерил свою жизнь по тому, как менялись обстоятельства, а наличие радиопередатчика в его руках не давало никаких ответов на задаваемые самому себе вопросы. Действовать же дальше можно было лишь при наличии ответов, которые никак не желали появляться.

Возвращаясь на станцию, он заметил птичку. Она нырнула в ближайшую расселину, как только его увидела, однако на мгновение он ощутил, что больше не один. Он не видел ее, но время от времени думал о ней, ощущая незримое присутствие.

Сейчас перед Суини стоял очень простой вопрос: что теперь делать?

Сомнений больше не было – он по уши влюбился в Мику Леверо. Однако вдвойне труднее было справиться с этим чувством, названия которому он не знал. Поэтому его логика была сфокусирована на этом неведомом опыте, а не на более удобном символическом его представлении. При каждой мысли об этих непонятных ощущениях его охватывал трепет. Но чувство не ослабевало.

Что касается других колонистов, он окончательно уверился в том, что никакими преступниками они не были, их просто объявили таковыми по решению Земли. Это трудолюбивое, храброе, порядочное сообщество стало для Суини образцом бескорыстной дружбы, о которой он раньше и знать не знал. И как все остальные колонисты, Суини волей-неволей восхищался Руллманом.

Именно три этих фактора говорили в пользу того, что не стоило использовать радиопередатчик.

Но время выхода на связь с Майклджоном неумолимо приближалось. Безжизненный до поры передатчик на столе перед Суини должен был послать одно из пяти сообщений, и любое из них положит конец колонии на Ганимеде. Сообщения были закодированы:

WAVVY – есть контроль, нужна эвакуация

NAVVY – есть контроль, нужна помощь

VVANY – нужен контроль, есть помощь

AAVYV – нужен контроль, нужна эвакуация

YYAWY – есть контроль, есть эвакуация

Как отреагирует на сообщение бортовой компьютер корабля, какие меры предпримет в ответ на любой из сигналов, было неизвестно, но это теперь не имело практически никакого значения. Любая реакция будет ошибочной, так как ни один из пяти сигналов не соответствовал реально сложившимся обстоятельствам, несмотря на огромную интеллектуальную работу, проделанную при анализе возможных ситуаций.

Если сообщение не будет отправлено, Майклджон улетит по истечении 300 дней. Это может означать, что «проект» Руллмана, чем бы он ни был, успешно завершится, однако это не спасет колонию. Земле понадобится как минимум два поколения, чтобы вывести и взрастить еще одного Суини в искусственно поддерживаемых яичниках давно и милосердно усопшей Ширли Леверо, но, скорее всего, Земля даже не предпримет такую попытку. Наверное, Земля знала об этом «проекте» гораздо больше, чем Суини, и уж точно она не могла знать меньше. А если Суини не сумел остановить этот проект, то следующей попыткой, скорее всего, будет бомбардировка. Земля не перестанет стремиться заполучить «этих людей» обратно, даже когда станет понятно, что ничего не удалось сделать даже с помощью такого искусного двойного агента, как Суини.

И как следствие: цепная реакция. Суини знал, что на Ганимеде находились значительные запасы дейтерия. Тяжелый водород можно было найти на ледяных пустошах Трезубца Нептуна, в меньшей степени он был рассеян в скалах в виде дейтерида лития. Сброшенная здесь атомная бомба, скорее всего, приведет к термоядерному взрыву, который разнесет в хлам весь спутник. Если какой-либо все еще активный фрагмент этого взрыва долетит до Юпитера, – всего-то 665 000 миль, – эта планета окажется достаточно большой, чтобы на ней начался цикл Бете или углеродный цикл; и эта огромная масса тоже взорвется. Ударная волна неподвластной воображению катастрофы вскипятит все океаны на Земле, а с вероятностью 3/8 приведет к вспышке сверхновой на Солнце, так что в итоге никто не выживет.

Понимая это, Суини предположил, что на Земле тоже дураков нет, и на Ганимеде планируется использовать только химические бомбы. Так ведь? Увы, Суини не хватало соответствующих создавшейся ситуации знаний…

И даже это сейчас не имело значения. Если Земля начнет бомбить колонию, то, значит, и его. Даже его ограниченное общение с другими людьми, его бессловесная любовь, чувство, что он снова сможет родиться, – все это исчезнет. Он исчезнет. Как и весь этот небольшой мир.

Но если он просигналит Майклджону и компьютеру, его заберут навсегда от Мики, от Руллмана, заберут из колонии и увезут далеко-далеко. Он навсегда останется таким же мертвым, как сейчас. Возможно, у него появится шанс выучить бесконечный урок о тех формах, которые способно принимать одиночество; или же Земля сотворит чудо и вернет его к жизни. К жизни джей-положительного человеческого существа.

Ветер все усиливался и усиливался. Буря, разразившаяся внутри Суини, бушевала в полном согласии с бурей, поглотившей метеостанцию. Их согласованность служила классическим примером литературного приема, который он мог бы определить как антропоморфизм, однако Суини не читал художественной литературы и распознавание природы в имитирующем ее искусстве ничего для него не значило.

Он даже не предполагал, что, когда внешняя буря принялась с невидимой яростью вгрызаться в наветренную сторону метеостанции миллионами зубов, описание его одинокой битвы по спасению станции могло бы стать эпосом. Пространные главы, песни, акты того, что можно было считать осознанным героизмом в поступках обычного человека, нормального человеческого существа, пропадали впустую, когда Суини неспешно занимался своим делом, вновь и вновь прокручивая в уме все те же проклятые вопросы.

Сигнала, который можно было бы отправить Майклджону и компьютеру, рассказав им всю правду, не существует. У него нет контроля, необходимого людям Земли, и ему не хотелось бы обладать такой властью, поэтому было глупо просить о помощи. Он больше не считал, что Земля «должна вернуть этих людей», будь то по каким-либо причинам, которые все еще оставались для него таинственными, или в соответствии с его собственными надеждами, оказавшимися бессмысленными.

Но любой сигнал неминуемо приведет к его эвакуации с Ганимеда, – пожелай он выбраться отсюда.

Суини понял, что кризис подошел к концу, и быстро восстановил работу станции.

Он снова, в который уже раз, проверил радиопередатчик. Все работало. Суини прижал ручку настройки к одному из медных контактов и замкнул клемму, отправив Майклджону сигнал VVANY. Через полчаса осциллятор начал ритмично пищать, указывая, что Майклджон все это время оставался в небе Ганимеда и принял его послание.

Суини оставил радиопередатчик на столе станции, вернулся назад под гору и рассказал Руллману, кто он такой и что он натворил.



Если Руллман и разъярился, внешне это никак не проявилось, что было в тысячу раз страшнее, чем самая ужасная ярость. Он сидел за своим столом и смотрел на Суини. Его лицо утратило добрые, мягкие черты, а глаза прямо-таки обдавали холодом. Через пару секунд Суини понял, что пустота в глазах Руллмана не означала, что ученый перестал видеть своего собеседника, он просто ушел в себя. Вместе со своей яростью.

– Я просто поражен, – сказал он голосом, в котором не было ни нотки удивления. – И больше всего я поражен своими собственными поступками. Я должен был ожидать чего-то подобного, однако даже представить себе не мог, что им достанет знаний и коварства, чтобы поставить все на такую долгосрочную программу. Короче говоря, я был идиотом.

На мгновение его голос обрел нечто человеческое, но это продолжалось лишь миг, и Суини не сумел отреагировать. И все же Руллман не проронил ни слова в осуждение Суини; вместо этого ученый обвинял исключительно себя. Суини нерешительно сказал:

– Откуда ж вы могли знать? Я столько раз мог выдать себя, но делал все возможное, чтобы держаться в тени. И мог бы держать все в тайне еще дольше, будь в этом был какой-то смысл.

– Ты? – сказал Руллман. Этот единственный слог был хуже удара. – Ты невинен, как машина, Дональд. Я слишком много знаю о пантропии, чтобы думать иначе. Изолировать приспособленного младенца, лишить его шанса стать полноценным человеком. Так просто и так жестоко. А твое поведение было, в конце концов, весьма прогнозируемо.

– Неужели? – несколько сурово возразил Суини. – По-моему, это я пришел и рассказал вам обо всем.

– И что случилось бы, если бы не пришел? Сейчас-то какая разница? Думаю, что Земля включила эту высокую вероятность в свои планы. На данный момент, если в тебе и есть хоть какое-то чувство преданности, то оно раздвоилось; однако скорее всего, они и прежде считали, что оно станет таковым, то есть ты не перейдешь целиком и полностью на нашу сторону. И вот ты здесь, пытаешься играть за обе стороны против центра, хотя именно ты, Суини, и находишься по центру. Ты раскрываешь мне свой маскарад и в то же время предаешь колонию во власть Земли. Это ни к чему не приведет.

– Вы уверены?

– Несомненно, – холодно сказал Руллман. – Думаю, что тебе дали правильную мотивацию. Судя по задаваемым тобою вопросам, они предложили тебе стать обычным в земном смысле человеком, как только они узнают от нас, как это сделать. Но суть в том, что это абсолютно невозможно, и тебе это известно. А теперь тебе нет места и среди нас. Мне жаль тебя, Дональд, поверь мне; не твоя вина в том, что из тебя сделали существо, а не личность. Но теперь ты ничто, просто бомба, которая уже взорвалась.

Суини никогда не знал своего отца, а гегемония копов Порта была слишком зыбкой, чтобы зародить в нем чувство инстинктивного уважения к людям, годившимся ему в отцы. Внезапно Суини понял, что очень разозлен на Руллмана.

– Прекратите нести чушь, – сказал он, смотря сверху вниз через стол на сидящего перед ним человека. – Ничего пока не взорвалось. Я могу дать вам еще много полезной информации, которую вы используете как вам будет угодно. Однако, возможно, вы сами уже сдались…


Руллман посмотрел на него.

– Ну и что же такое тебе известно? – сказал он несколько озадаченно. – Ты сам сказал, что на борту этого капитана Майклджона есть компьютер, который и примет решение. А ты не сможешь связаться с Майклджоном и объяснить ему, что к чему. Странное время ты выбрал для блефа.

– Зачем мне блефовать? Я больше знаю о том, что Земля скорее всего сделает, прочитав мое сообщение, чем кто-либо еще в этой колонии. Мой опыт общения с Землей не такой давний, как у вас. Я бы вообще не пришел к вам, если бы считал, что сложившееся положение безнадежно, и, если бы я не проанализировал со всех точек зрения сообщение, отправленное Майклджону. Ведь именно оно, как я считаю, дает колонии хоть какую-то надежду. Я не пытаюсь угодить обеим сторонам. Я целиком и полностью с вами. Не отправлять вообще никаких сообщений было бы наихудшим вариантом. Однако сейчас у нас есть отсрочка.

– И почему ты считаешь, – медленно сказал Руллман, – что я могу тебе доверять?

– Это ваши проблемы, – грубо ответил Суини. – Если я все еще пытаюсь играть за обе стороны, то только потому, что колонии не удалось убедить меня в том, что мое будущее здесь. И получается, что я не один. Вина колонии в том, что она все скрывает от собственных жителей.

– Скрывает? – сказал Руллман теперь уже с нескрываемым изумлением. – И что же, по-твоему?

– «Проект». Первое преступление, за которое Земля хочет вас наказать. Почему Земля вообще так жаждет вернуть всех колонистов, а особенно вас, доктор Руллман.

– Но это же всем известно, Дональд. Все это не представляет никакой тайны.

– Может быть. Но мне это неизвестно, а большинство из первых поселенцев считают ситуацию нормальной и ни о чем не говорят, лишь делают какие-то зашифрованные намеки, вроде как отсылки на древние общеизвестные анекдоты. Но ведь никто на самом деле не знает, понимаете? Я обнаружил, что около половины колонистов второго поколения имеют весьма смутные представления о прошлом. Та информация, что доступна здесь для новичка, будь то прибывшего извне, вроде меня, или родившегося на этой земле, она минимальна, размером не больше песчинки. И это опасно. Именно поэтому я предал бы всех вас с потрохами, если бы решил не делать то, что сделал. Вам бы не удалось остановить меня.

Руллман откинулся на спинку стула и долгое время молчал.

– Дети обычно не задают вопросов, когда все остальные считают, что они и так должны знать ответы, – пробормотал он. Сейчас он казался изумленным в гораздо большей степени, чем в тот момент, когда Суини раскрыл себя. – Они хотят выглядеть всезнайками, хотя в действительности не знают ничего. Это придает им определенный статус в собственных глазах.

– Дети и шпионы, – сказал Суини. – И целый ряд вопросов, которые никто из них не будет задавать преимущественно по тем же причинам. И чем надуманнее эти «знания» у детей, тем легче шпиону работать среди взрослых.

– Теперь я начинаю понимать, – сказал Руллман. – Мы-то думали, что полностью защищены от шпионов, потому что шпион-землянин не мог бы находиться здесь без изощренных и очевидных средств защиты. Но это проблема физического порядка, а такие проблемы решаемы. Мы должны были предположить это с самого начала. Вместо этого уязвимой стала наша социальная среда.

– Да, именно такой я и увидел ситуацию в целом. Думаю, что мой отец не позволил бы вам довести все до такого состояния, если бы смог убежать с вами. Он, как я понимаю, был экспертом по подобным вопросам. Хотя я не вполне уверен, никогда его не видел, но, думаю, что сейчас это уже совершенно неважно.

– Нет, – сказал Руллман, – как раз сейчас это важно, и, думаю, что ты, Дональд, это только что доказал. Твой отец не мог ничего предотвратить, но, возможно, он дал нам инструмент, чтобы все исправить.

– Вы имеете в виду меня?

– Да. Знаешь ты об этом или нет, но та кровь, что течет в тебе, твои гены были с нами с самого начала, и мне известно, как они проявляются. Теперь я их увидел. Сядь, Дональд. У меня появилась надежда. Так что же нам нужно делать?

– Во-первых, – сказал Суини, – прошу вас, расскажите, как вообще появилась эта колония?



Это было трудным заданием.

Тема: ведомства.

Задолго до космических путешествий большие города в США пришли к выводу, что контролировать дорожное движение больше не представляется возможным, а чисто политические решения ни к чему не ведут. Ни одна городская администрация не могла потратить энную сумму денег, необходимую для радикального исправления ситуации, без того, чтобы ее не сместили на следующих выборах толпы разгневанных водителей и пешеходов, отчаянно нуждавшихся в помощи.

С каждым днем все больше проблем дорожного движения вместе с благодарностями и привилегиями переходило к полуобщественным ведомствам управления портом, мостами и шоссейными дорогами: меры по значительному капиталовложению моделировались по показателям работы властей Порта Нью-Йорк, которые на деле доказали свои возможности по организации и эксплуатации таких сложных объектов, как Голландский туннель и туннель Линкольна, мост Джорджа Вашингтона, аэропортов Тетерборо, Лагардия Айдлуайлд и Ньюарк, а также многочисленных более мелких объектов. К 1960-м годам с оконечности Флориды до границы Мэна можно было проехать исключительно по территории, которая контролировалась ведомствами, если вовремя оплатить сборы (при условии, что тебя не подстрелят в провинции вооруженные банды землевладельцев, все еще сопротивлявшихся этому гигантскому проекту).

Тема: сборы.

Ведомства формировались штатами, как правило двумя. Они пользовались юридической защитой, не предоставлявшейся любым другим частным фирмам, участвовавшим в межрегиональной торговле. В число этих мер юридической защиты входило положение, что «два штата не могут… ограничить сферу деятельности ведомства по формированию, наложению и получению сборов и прочих выплат…» Помогло и федеральное правительство: в соответствии с Федеральным законом о мостах от 1946 года взимание сборов должно было прекратиться по завершении амортизационных выплат. Конгресс никогда не использовал этот закон против какого-либо из ведомств. Следовательно, сборы продолжали взиматься; к 1953 году Ведомство Порта Нью-Йорка отчиталось о прибыли свыше двадцати миллионов долларов в год, а ежегодные сборы увеличивались более чем на десять процентов.

Некоторая часть собранных средств пошла на развитие новых объектов, большая часть из которых была ориентирована на повышение прибыли, а не на решение проблем дорожного движения. И вновь лидером стал Порт Нью-Йорка; вопреки здравому смыслу, он построил третью подводную очередь туннеля Линкольна, обеспечивающую проезд восьми с половиной миллионов машин ежегодно, следующих на средний Манхэттен, который нуждался в еще большем количестве туннелей для отвода всего этого дорожного потока.

Тема: копы Порта.

С самого начала ведомствам разрешалось не допускать полицию на свою территорию. По мере развития ведомств росли и их частные вооруженные формирования.

Ко времени первых космических путешествий все уже контролировалось соответствующими ведомствами. Они вовремя подсуетились, и взяли бразды правления в свои руки; они досконально знали работу аэропортов, единственных из всех их проектов, регулярно приносящих прибыль, поэтому поняли, что отсутствие полного контроля неприемлемо. И, что характерно, они никогда не были заинтересованы в космических путешествиях, которые не влекли бы за собой огромные расходы; в противном случае к ним не поступала бы прибыль от подрядной работы, а также от быстрой амортизации займов, или от того, что законы позволяли им легко освобождать от налогообложения новостройки. Не было бы прибыли от неограниченно продленных сборов после окупаемости исходных затрат и всех расходов на эксплуатацию.

В первом в мире коммерческом космопорте «Порт Земля» судовладельцы должны были выплачивать по 5 000 долларов за каждую посадку своего корабля. Посадочные сборы долгие годы оставались вне закона в частной атмосферной авиации, однако ведомство «Порт Большая Земля», работавшее по своим собственным правилам, ввело постоянный обязательный посадочный сбор. Именно здесь было организовано первое полицейское управление Порта, рядовой состав которого превышал состав вооруженных сил США, государства, выдавшего лицензию этому ведомству. Через некоторое время границы были стерты и копы Порта стали вооруженными силами Соединенных Штатов Америки. Это не составило ни малейшего труда, так как «Порт Большая Земля» являлся фактически холдинговой компанией, объединявшей в себе все прочие ведомства страны, включая «Порт Земля».

И когда, вскоре после начала космических полетов, люди начали спрашивать друг друга: «Как же мы будем колонизировать другие планеты?» – у «Порта Большая Земля» уже был ответ.



Тема: терраформирование.

Терраформирование – преобразование планет по образу и подобию Земли, с тем чтобы на них могли жить обычные земляне. «Порт Земля» был готов начать с малого – сдвинуть Марс с его орбиты, чуть ближе к Солнцу, а также несколько изменить орбиты других планет; затем перенести на Марс достаточно воды, объемом примерно с Индийский океан (малая потеря для Земли, учитывая, что для терраформирования Венеры понадобилось бы 10 % от земных запасов воды); перенести на малую планету верхний слой почвы размером примерно со штат Айова, чтобы начать выращивать растения, которые постепенно изменили бы атмосферу Марса и так далее. Все это, как подчеркивал «Порт Земля», было вполне обоснованно с точки зрения доступных природных и энергетических ресурсов и стоило бы не более тридцати трех миллиардов долларов. «Порт Большая Земля» был готов получить эту сумму любой ценой без каких-либо налогозатрат менее чем за век с помощью таких нововведений, как 50-долларовые сборы за пересылку почты ракетами, посадочные сборы на Марс на сумму 10 000 долларов, билеты в один конец с минимальными удобствами за 1 000 долларов, право на получение в собственность 100 акров в марсианской пустыне и так далее. Конечно, сборы продолжались бы и после окупаемости затрат – деньги, вносимые на обслуживание и эксплуатацию.

В конце концов, спрашивали представители ведомства, каковы альтернативы? Ничего, кроме куполов. Представители «Порта Большая Земля» ненавидели купола. Они стоили слишком дешево, а интенсивность движения до них и обратно – сущий мизер. Опыт куполов на Луне предельно четко все показал. И общество тоже возненавидело купола; никто не желал жить под ними.

Что касается правительств других стран, кроме Соединенных Штатов, которые Порт все еще терпел, то ни одно из них не выказывало какой-либо любви к куполам или к той ограниченной колонизации, которую предлагал этот метод. Избавляться от размножающихся людских масс нужно было ведрами, а не пипетками. Если ведомство и знало, что переселение увеличивает здешнее население, вместо того чтобы сокращать его, то самым тщательным образом скрывало это от других правительств; к закону Франклина каждый должен прийти самостоятельно. От куполов отказались, и дали дорогу терраформированию.[52]

Затем возникла пантропия.

Если это третье решение проблемы колонизации планет и стало для Порта большой неожиданностью, то винить в том было некого, кроме самих себя. Пантропию предвещали многие признаки. Идея генетического видоизменения человеческой популяции для жизни на планетах без их изменения была высказана еще Олафом Стэплдоном, а затем подробно освещалась различными писателями. Проследить за ее развитием можно, вплоть до самого Протея, не говоря уж о таких порождениях людского разума, как оборотни, вампиры, дети, подброшенные феями, и переселение душ.[53]