Поверхностное натяжение
Часть 25 из 67 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Руллман двигался быстро, прижав подбородок к груди, словно шел по столь знакомому пути, что мог передвигаться с закрытыми глазами. Один раз Суини практически потерял его из виду, поэтому, соблюдая осторожность, сократил расстояние между ними; лабиринт был достаточно комплексным, так что Суини мог быстро нырнуть в какой-нибудь закоулок, если бы почувствовал, что Руллман вот-вот обернется. Суини слышал, как ученый издавал непредсказуемые, но упорядоченные звуки, являвшиеся скорее модуляциями, а не связной речью. Они явно не были средством коммуникации, не включали никакие механизмы, не служили каким-либо пропуском для Руллмана, так как Суини беспрепятственно шел по тому же пути, не издавая никаких звуков. Должно быть, Руллман не осознавал, что их издает. Суини недоумевал: он никогда не слышал, как кто-нибудь напевает себе под нос.
Каменный пол под ногами Суини стал постепенно подаваться вниз, уходя все дальше и дальше. В то же время он заметил, что воздух становился теплее с каждым шагом. Издалека слышались приглушенные звуки работающего оборудования.
Итак, становилось все жарче и жарче, но Руллман, с той же беспечностью, шел вперед. Шум, который теперь Суини смог распознать, как работу многочисленных насосов, также усилился. Два человека шагали вдоль длинного прямого коридора, по бокам которого находились закрытые двери. В коридоре было темновато, однако Суини позволил Руллману уйти чуть дальше вперед. На другом конце коридора жара стала немного спадать, к большому облегчению Суини, так как он ощущал нараставшее головокружение. Руллман же не выказывал ни усталости, ни каких-либо других признаков влияния перепадов температур.
В конце туннеля Руллман резко нырнул в боковой проход, оказавшийся выходом на каменную лестницу, ведущую вниз, куда также довольно ощутимо устремлялся теплый воздух. Суини знал, что под действием силы тяжести теплый воздух должен подниматься. Почему же здесь он шел в противоположном направлении? Этого Суини себе представить не мог, тем более что на этом уровне не видно было никаких воздуходувов. И так как поток воздуха теперь шел к Руллману, он мог донести до ученого и шум шагов Суини. Поэтому Суини пришлось, осторожничая, идти на цыпочках.
Когда Суини спустился с лестницы, Руллмана нигде не было видно, а Суини оказался в длинном коридоре с высоким потолком, который шел далеко, насколько было видно, а потом уходил вправо. На внутренней стороне туннеля через регулярные интервалы стояли низкие аппараты, за каждым из которых возвышались горизонтальные металлические змеевики. Именно от них и исходили те звуки, которые слышал Суини.
Здесь уже было холодно, даже слишком, несмотря на сильный поток теплого воздуха, дувшего вниз по лестничному пролету. Суини подумал, что с действием законов термодинамики в этом месте явно было что-то не так.
Он осторожно двинулся дальше. Через несколько шагов после первого же работающего механизма (да, самой холодной его частью были блестящие изгибы труб, как будто именно они испускали холод) он нашел люк, несомненно бывший воздушной шлюзовой камерой. Более того, ее использовали: внешняя дверь была герметично закрыта, но небольшой световой индикатор рядом с ней оповещал, что шлюз работает. Противоположную от шлюза стену занимал ряд шкафов для скафандров, которые, однако, были открыты настежь и пусты.
Однако все прояснила табличка на клапане шлюза. Надпись на ней гласила:
ЛАБОРАТОРИЯ ПАНТРОПИИ № 1
Опасно, не входить!
Суини в панике отпрянул от шлюзовой камеры, как человек, разыскиваемый за убийство, шарахается от знака «50 000 вольт». Теперь все стало ясно. Никаких особенных выкрутасов с термодинамикой в этом коридоре – ведь это типично для любого холодильника! Большие приводы были насосами, тепловыми насосами. Их змеевики не покрылись инеем только потому, что в воздухе Ганимеда отсутствовали водяные пары. Тем не менее они забирали тепло из окружающего воздуха и перекачивали его по ту сторону каменной стены, в лабораторию пантропии.
Поэтому неудивительно, что лаборатория была защищена от остального лабиринта шлюзовой камерой и что Руллману пришлось надеть космический скафандр, чтобы зайти в нее.
На другой стороне было жарко. Слишком жарко для приспособленного человека.
Но для какого приспособленного человека?
Зачем Руллману пантропия на Ганимеде? Этот исторический этап, казалось, уже пройден и остался далеко в прошлом. Однако происходившее в этой лаборатории было так же чуждо природной среде Ганимеда, как природная среда Ганимеда была чужда земной среде.
А относится к Б, как Б относится… к чему? К С? Или к A?
Пытался ли Руллман, несмотря на невозможность такого проекта, переприспособить своих людей к Земле?
На этой стороне стены должны были располагаться какие-то приборы или датчики, которые позволили бы определить, что происходит на той стороне. И они нашлись в небольшом углублении, пропущенном шокированным Суини при первом осмотре. На табло виднелись надписи:
059
Градусы F
047
Точка росы
0614–0030
Миллибары
0140
Давл. O2 мм. рт. ст.
Некоторые из показателей ничего не значили для Суини: он понятия не имел, что давление может выражаться в миллибарах, не говоря уже о том, что не видел, как значения давления выводятся вот так на приборах; тем более он не знал, как вычислить относительную влажность по точке росы. С шкалой Фаренгейта он был знаком очень смутно, настолько смутно, что не помнил, как пересчитать градусы Фаренгейта в градусы Цельсия. Но…
Давление кислорода!
Существовала только одна-единственная планета, где этот показатель мог иметь хоть какое-то значение.
Суини повернулся и бросился наутек.
Когда он добрался до офиса Руллмана, то уже едва плелся, так что и силы, и дыхание были на исходе. Зная, что никогда не сможет самостоятельно вернуться к лаборатории пантропии, чувствуя упадок сил из-за жары и не осознавая до конца, что же он такое увидел, Суини пошел в противоположном направлении вдоль гигантских теплообменников и вышел на противоположной стороне колонии. Так он протопал более трех беспокойных миль, и сделал несколько новых открытий, потрясших его ничуть не меньше, чем первое.
Суини уже ни в чем не был уверен. Но ему нужно было знать. Не осталось на свете ничего настолько важного, как ответ на главный вопрос, который основательно подкрепил бы или полностью разрушил бы надежды, питавшие его всю жизнь.
Руллман уже вернулся в офис и был окружен своими помощниками. Суини пробрался к нему через ряды колонистов и предстал перед ученым со скошенной набок челюстью и высоко вздымающейся грудью, не в состоянии перестать задыхаться.
– В этот раз мы закроем все запасные выходы, – сказал Руллман в трубку телефона. – Фронты давления будут достаточно протяженными, поэтому мы не можем полагаться исключительно на внешние шлюзы. Нужно дать четкие инструкции каждому, чтобы люди знали, где должны находиться, когда прозвучат сигналы тревоги, и в этот раз все должно пройти без ошибок: мы ведь не хотим, чтобы кто-либо все это время просидел между дверями. В этот раз непогода обрушится на нас без предупреждения.
Телефон, промурлыкав что-то в ответ, отключился.
– Халлам, как идут заготовительные работы? У тебя осталось меньше недели.
– Да, доктор Руллман, все успеем к сроку.
– И еще одно… А, привет, Дональд. Что случилось? Какой-то ты бледный. Я сейчас очень занят, поэтому …
– Я только спросить, – сказал Суини. – Можем мы поговорить наедине? Всего несколько секунд.
Красноватые брови Руллмана поползли вверх, но, должно быть, разглядев что-то в лице Суини, ученый кивнул и поднялся с места.
– Ну тогда пройдем вон в ту дверь… Итак, молодой человек, в чем дело? Приближается буря, и у нас нет времени на всякие пустяки.
– Хорошо, – сказал Суини, глубоко вздохнув. – Вот мой вопрос: можно ли превратить приспособленного человека обратно в нормального человека? В по-земному нормального человека?
Глаза Руллмана сузились. Он смотрел на Суини ничего не выражающим взглядом и молчал. Молчание продолжалось, наверное, целую вечность. Суини испытывал страх, но вместе с тем и облегчение. Он больше не боялся Руллмана.
– Ты был там внизу, что ж, понятно, – сказал наконец ученый, барабаня по подбородку двумя пальцами. – И судя по используемой тобою терминологии, похоже, что методы обучения Ширли Леверо подали тебе… что ж, в голову лезут одни штампы… большие надежды. Ладно, лучше поздно, чем никогда.
В любом случае, ответ на твой вопрос один: нет. Ты никогда не сможешь нормально существовать в каком-либо другом месте, кроме Ганимеда, Дональд. И я скажу еще кое-что, о чем твоя мать должна была поведать тебе: ты должен искренне радоваться этому.
– Почему это?
– Потому что у тебя, как и у любого другого человека в этой колонии, джей-положительный тип крови. Когда мы это обнаружили в первый же день твоего прибытия сюда, то ничего от тебя не скрывали, но, очевидно, что ты этого не запомнил или же это не имело для тебя никакого значения. Джей-положительная кровь ничего не значит на Ганимеде – это бесспорно. Однако джей-положительная кровь у обычных земных людей означает, что они предрасположены к раку. Так же предрасположены, как страдающие гемофилией – к смерти от потери крови, столь же быстро и внезапно.
Если каким-то чудом ты и стал бы обычным земным человеком, Дональд, то это был бы незамедлительный смертный приговор. Поэтому я утверждаю, что ты должен радоваться тому, кем являешься, искренне радоваться!
3
Кризис на Ганимеде (который конечно же не являлся бы чем-то необыкновенным, если бы здесь совершенно не было людей) происходил каждые одиннадцать лет и девять месяцев. В конце этого периода Юпитер, а значит, и все его семейство лун и мини-лун – всего в количестве пятнадцати штук – ближе всего подходили к Солнцу.
Эксцентриситет орбиты Юпитера составляет всего 0,0484, что ничтожно мало для эллипса со средним расстоянием от фокальных точек в 483 300 000 миль. Тем не менее в перигелии Юпитер примерно на десять миллионов миль ближе к Солнцу, чем в афелии, и погода на Юпитере, которая обычно является сущим адом, становится при этом приближении просто кошмарной. То же происходит в меньшей, но достаточной степени и с погодой на Ганимеде.
Температура в перигее на Ганимеде никогда не повышается настолько, чтобы растопить лед на Трезубце Нептуна, однако поднимается на несколько жалких градусов, которых достаточно, чтобы привести лед III в воздухе Ганимеда в состояние упругости. Никому из землян не пришло бы в голову назвать это состояние «влажностью», однако погода на Ганимеде значительно портилась после таких микроскопических перемен; атмосфера, не содержавшая воды, быстро реагировала на появление малейших испарений. Во-первых, она больше нагревалась. Этот цикл повторялся не чаще двух раз, затем ослабевал, однако результат был катастрофическим.
Колония, как понял Суини, уже пережила один такой период, испытав лишь незначительные трудности, полностью укрывшись под горой, но вследствие ряда причин такое больше не представлялось возможным. Теперь повсюду располагались полустационарные сооружения: метеорологические станции, обсерватории, радиомаяки, долговременные пункты обслуживания и другие объекты наблюдения, демонтаж которых стал бы потерей времени перед кризисом, а повторное возведение – по его окончании – еще большей потерей. Более того, некоторые из этих станций нужны были для регистрации хода самого атмосферного кризиса, поэтому все их необходимо было оставить на местах.
– И не надо думать, – сказал Руллман на общем собрании колонистов в самой большой пещере лабиринта, – что гора и на этот раз сможет нас защитить. Я уже говорил вам, но повторю снова: кульминационная точка в нынешнем году совпадает с пиком цикла солнечных пятен. Вы все видели, что в это время происходит с погодой на Юпитере. Мы можем ожидать тех же результатов в соответствующем масштабе на Ганимеде. Проблемы возникнут, как бы хорошо мы ни подготовились. Мы можем надеяться только на то, что неминуемый ущерб будет минимальным. Все, кто считает, что мы выйдем из всего этого целыми и невредимыми, слушайте меня очень внимательно.
Последовала хорошо рассчитанная драматическая пауза, встреченная единодушным молчанием. Ветер был слышен даже здесь, он выл в выпускных и входных отверстиях вентиляционной системы, усиливался и дополнялся бесконечными отзвуками металлических воздуховодов, простиравшихся под горой на долгие мили. Шум служил напоминанием о том, что в разгаре приближающейся бури внешние входы и выходы будут закрыты, и все под горой будут дышать рециркулирующим воздухом. Через мгновение всеобщий вздох, непроизвольная реакция на столь легко прогнозируемое будущее, прошелся по рядам аудитории Руллмана. Он улыбнулся:
– Не хотел вас напугать. Верьте, у нас все получится. Но не стоит недооценивать ситуацию, и, имейте в виду, я не потерплю никакого разгильдяйства во время подготовки. Особенно важно сейчас сохранить все внешние конструкции, так как они понадобятся нам к концу следующего юпитерианского года. На самом деле даже задолго до конца следующего юпитерианского года, если все пойдет по плану.
Улыбка внезапно погасла.
– Надеюсь, мне не нужно повторять некоторым из вас, насколько важно для нас плановое завершение этого проекта, – тихо сказал Руллман. – Возможно, времени у нас в обрез, и копы Порта скоро решатся на штурм. Меня удивляет, почему они до сих пор на это не пошли, особенно с тех пор, как мы дали пристанище беглецу, которого они преследовали вплоть до нашей атмосферы. И не нужно думать, что они оставят нас в покое.
Тем из вас, кто наслышан о проекте лишь в общих чертах, я могу только сказать, что все это гораздо серьезнее, чем кажется на первый взгляд. Существование всего человечества в условиях космоса может определиться по результатам этого проекта; и мы не имеем права допустить, чтобы нас кто-нибудь или что-нибудь остановило, будь то Земля или погода. В противном случае вся наша отчаянная борьба за выживание бессмысленна. Я рассчитываю, что каждый из вас готов сделать все возможное, чтобы этого не произошло.
Суини с трудом понимал, о чем говорил Руллман, когда упоминал о «проекте». Было очевидно, что это как-то связано с лабораториями пантропии, а также имело отношение к тому космическому кораблю, на котором прибыли сюда первые колонисты. Суини нашел его в тот же день: он стоял в пусковой шахте и практически в точности походил на тот корабль, который увез его с Луны, чтобы он мог начать новую, свободную жизнь. Этот корабль колонистов, насколько Суини смог определить, в общих чертах осмотрев его (если, конечно, вообще можно было доверять такой оценке), был предназначен для длительного путешествия нескольких человек или для короткого путешествия многочисленного экипажа.
А больше Суини ничего не знал о «проекте», кроме еще одного факта, казавшегося случайным: это было как-то связано с долгосрочными планами колонии по решению проблемы потери незафиксированных генов. Возможно (никто не был в состоянии оценить возможности лучше, чем Суини), единственной связью между этим фактом и самим «проектом» была их долгосрочность.
В любом случае, Суини знал, что лучше не задавать вопросов. Буря, бушевавшая внутри него, представляла собой проблему посильнее бурь, опустошавших Ганимед, или гигантских штормов, которые в предсказуемом будущем могли разрушить этот мир дотла, не оставив ничего живого. Он не умел мыслить категориями общества, пусть даже и небольшого. Упоминания Руллмана об общественном идеале были совершенно непонятны Суини. Во всей Солнечной системе он оказался самым что ни на есть рафинированным индивидуалистом – не по природе, а по замыслу.
Возможно, Руллман обратил на это внимание. Но в любом случае задание, данное им Суини, скорее всего, было рассчитано на то, чтобы заключить одиночку в пространство полной изоляции, которой он так боялся; возложить бремя агонизирующего решения исключительно на плечи человека, вынужденного сделать свой выбор; или же необходимостью послать предполагаемого шпиона Порта туда, где тот нанес бы наименьший вред, тогда как все внимание колонии сосредоточится на чем-то важном. А возможно, и даже скорее всего, ученый вообще не задумывался о каких-либо мотивах; в любом случае, имели значения лишь его действия.
Он послал Суини на метеорологическую станцию южного полюса, где тот должен был оставаться на протяжении всей экстренной ситуации.
Там абсолютно нечем было заняться, кроме как следить через иллюминаторы за «снежным» банком кристаллов метана и поддерживать станцию в порядке. Приборы сами сообщали на базу все необходимые показатели, поэтому в особом присмотре не нуждались. Возможно, в разгар кризиса Суини и придется некоторое время чем-то заниматься, а возможно и нет. Это все будет зависеть от обстоятельств.
А пока в его распоряжении была уйма времени, чтобы задавать вопросы, но увы, их некому было задавать, кроме как самому себе и воющему, постоянно усиливающемуся ветру.
Каменный пол под ногами Суини стал постепенно подаваться вниз, уходя все дальше и дальше. В то же время он заметил, что воздух становился теплее с каждым шагом. Издалека слышались приглушенные звуки работающего оборудования.
Итак, становилось все жарче и жарче, но Руллман, с той же беспечностью, шел вперед. Шум, который теперь Суини смог распознать, как работу многочисленных насосов, также усилился. Два человека шагали вдоль длинного прямого коридора, по бокам которого находились закрытые двери. В коридоре было темновато, однако Суини позволил Руллману уйти чуть дальше вперед. На другом конце коридора жара стала немного спадать, к большому облегчению Суини, так как он ощущал нараставшее головокружение. Руллман же не выказывал ни усталости, ни каких-либо других признаков влияния перепадов температур.
В конце туннеля Руллман резко нырнул в боковой проход, оказавшийся выходом на каменную лестницу, ведущую вниз, куда также довольно ощутимо устремлялся теплый воздух. Суини знал, что под действием силы тяжести теплый воздух должен подниматься. Почему же здесь он шел в противоположном направлении? Этого Суини себе представить не мог, тем более что на этом уровне не видно было никаких воздуходувов. И так как поток воздуха теперь шел к Руллману, он мог донести до ученого и шум шагов Суини. Поэтому Суини пришлось, осторожничая, идти на цыпочках.
Когда Суини спустился с лестницы, Руллмана нигде не было видно, а Суини оказался в длинном коридоре с высоким потолком, который шел далеко, насколько было видно, а потом уходил вправо. На внутренней стороне туннеля через регулярные интервалы стояли низкие аппараты, за каждым из которых возвышались горизонтальные металлические змеевики. Именно от них и исходили те звуки, которые слышал Суини.
Здесь уже было холодно, даже слишком, несмотря на сильный поток теплого воздуха, дувшего вниз по лестничному пролету. Суини подумал, что с действием законов термодинамики в этом месте явно было что-то не так.
Он осторожно двинулся дальше. Через несколько шагов после первого же работающего механизма (да, самой холодной его частью были блестящие изгибы труб, как будто именно они испускали холод) он нашел люк, несомненно бывший воздушной шлюзовой камерой. Более того, ее использовали: внешняя дверь была герметично закрыта, но небольшой световой индикатор рядом с ней оповещал, что шлюз работает. Противоположную от шлюза стену занимал ряд шкафов для скафандров, которые, однако, были открыты настежь и пусты.
Однако все прояснила табличка на клапане шлюза. Надпись на ней гласила:
ЛАБОРАТОРИЯ ПАНТРОПИИ № 1
Опасно, не входить!
Суини в панике отпрянул от шлюзовой камеры, как человек, разыскиваемый за убийство, шарахается от знака «50 000 вольт». Теперь все стало ясно. Никаких особенных выкрутасов с термодинамикой в этом коридоре – ведь это типично для любого холодильника! Большие приводы были насосами, тепловыми насосами. Их змеевики не покрылись инеем только потому, что в воздухе Ганимеда отсутствовали водяные пары. Тем не менее они забирали тепло из окружающего воздуха и перекачивали его по ту сторону каменной стены, в лабораторию пантропии.
Поэтому неудивительно, что лаборатория была защищена от остального лабиринта шлюзовой камерой и что Руллману пришлось надеть космический скафандр, чтобы зайти в нее.
На другой стороне было жарко. Слишком жарко для приспособленного человека.
Но для какого приспособленного человека?
Зачем Руллману пантропия на Ганимеде? Этот исторический этап, казалось, уже пройден и остался далеко в прошлом. Однако происходившее в этой лаборатории было так же чуждо природной среде Ганимеда, как природная среда Ганимеда была чужда земной среде.
А относится к Б, как Б относится… к чему? К С? Или к A?
Пытался ли Руллман, несмотря на невозможность такого проекта, переприспособить своих людей к Земле?
На этой стороне стены должны были располагаться какие-то приборы или датчики, которые позволили бы определить, что происходит на той стороне. И они нашлись в небольшом углублении, пропущенном шокированным Суини при первом осмотре. На табло виднелись надписи:
059
Градусы F
047
Точка росы
0614–0030
Миллибары
0140
Давл. O2 мм. рт. ст.
Некоторые из показателей ничего не значили для Суини: он понятия не имел, что давление может выражаться в миллибарах, не говоря уже о том, что не видел, как значения давления выводятся вот так на приборах; тем более он не знал, как вычислить относительную влажность по точке росы. С шкалой Фаренгейта он был знаком очень смутно, настолько смутно, что не помнил, как пересчитать градусы Фаренгейта в градусы Цельсия. Но…
Давление кислорода!
Существовала только одна-единственная планета, где этот показатель мог иметь хоть какое-то значение.
Суини повернулся и бросился наутек.
Когда он добрался до офиса Руллмана, то уже едва плелся, так что и силы, и дыхание были на исходе. Зная, что никогда не сможет самостоятельно вернуться к лаборатории пантропии, чувствуя упадок сил из-за жары и не осознавая до конца, что же он такое увидел, Суини пошел в противоположном направлении вдоль гигантских теплообменников и вышел на противоположной стороне колонии. Так он протопал более трех беспокойных миль, и сделал несколько новых открытий, потрясших его ничуть не меньше, чем первое.
Суини уже ни в чем не был уверен. Но ему нужно было знать. Не осталось на свете ничего настолько важного, как ответ на главный вопрос, который основательно подкрепил бы или полностью разрушил бы надежды, питавшие его всю жизнь.
Руллман уже вернулся в офис и был окружен своими помощниками. Суини пробрался к нему через ряды колонистов и предстал перед ученым со скошенной набок челюстью и высоко вздымающейся грудью, не в состоянии перестать задыхаться.
– В этот раз мы закроем все запасные выходы, – сказал Руллман в трубку телефона. – Фронты давления будут достаточно протяженными, поэтому мы не можем полагаться исключительно на внешние шлюзы. Нужно дать четкие инструкции каждому, чтобы люди знали, где должны находиться, когда прозвучат сигналы тревоги, и в этот раз все должно пройти без ошибок: мы ведь не хотим, чтобы кто-либо все это время просидел между дверями. В этот раз непогода обрушится на нас без предупреждения.
Телефон, промурлыкав что-то в ответ, отключился.
– Халлам, как идут заготовительные работы? У тебя осталось меньше недели.
– Да, доктор Руллман, все успеем к сроку.
– И еще одно… А, привет, Дональд. Что случилось? Какой-то ты бледный. Я сейчас очень занят, поэтому …
– Я только спросить, – сказал Суини. – Можем мы поговорить наедине? Всего несколько секунд.
Красноватые брови Руллмана поползли вверх, но, должно быть, разглядев что-то в лице Суини, ученый кивнул и поднялся с места.
– Ну тогда пройдем вон в ту дверь… Итак, молодой человек, в чем дело? Приближается буря, и у нас нет времени на всякие пустяки.
– Хорошо, – сказал Суини, глубоко вздохнув. – Вот мой вопрос: можно ли превратить приспособленного человека обратно в нормального человека? В по-земному нормального человека?
Глаза Руллмана сузились. Он смотрел на Суини ничего не выражающим взглядом и молчал. Молчание продолжалось, наверное, целую вечность. Суини испытывал страх, но вместе с тем и облегчение. Он больше не боялся Руллмана.
– Ты был там внизу, что ж, понятно, – сказал наконец ученый, барабаня по подбородку двумя пальцами. – И судя по используемой тобою терминологии, похоже, что методы обучения Ширли Леверо подали тебе… что ж, в голову лезут одни штампы… большие надежды. Ладно, лучше поздно, чем никогда.
В любом случае, ответ на твой вопрос один: нет. Ты никогда не сможешь нормально существовать в каком-либо другом месте, кроме Ганимеда, Дональд. И я скажу еще кое-что, о чем твоя мать должна была поведать тебе: ты должен искренне радоваться этому.
– Почему это?
– Потому что у тебя, как и у любого другого человека в этой колонии, джей-положительный тип крови. Когда мы это обнаружили в первый же день твоего прибытия сюда, то ничего от тебя не скрывали, но, очевидно, что ты этого не запомнил или же это не имело для тебя никакого значения. Джей-положительная кровь ничего не значит на Ганимеде – это бесспорно. Однако джей-положительная кровь у обычных земных людей означает, что они предрасположены к раку. Так же предрасположены, как страдающие гемофилией – к смерти от потери крови, столь же быстро и внезапно.
Если каким-то чудом ты и стал бы обычным земным человеком, Дональд, то это был бы незамедлительный смертный приговор. Поэтому я утверждаю, что ты должен радоваться тому, кем являешься, искренне радоваться!
3
Кризис на Ганимеде (который конечно же не являлся бы чем-то необыкновенным, если бы здесь совершенно не было людей) происходил каждые одиннадцать лет и девять месяцев. В конце этого периода Юпитер, а значит, и все его семейство лун и мини-лун – всего в количестве пятнадцати штук – ближе всего подходили к Солнцу.
Эксцентриситет орбиты Юпитера составляет всего 0,0484, что ничтожно мало для эллипса со средним расстоянием от фокальных точек в 483 300 000 миль. Тем не менее в перигелии Юпитер примерно на десять миллионов миль ближе к Солнцу, чем в афелии, и погода на Юпитере, которая обычно является сущим адом, становится при этом приближении просто кошмарной. То же происходит в меньшей, но достаточной степени и с погодой на Ганимеде.
Температура в перигее на Ганимеде никогда не повышается настолько, чтобы растопить лед на Трезубце Нептуна, однако поднимается на несколько жалких градусов, которых достаточно, чтобы привести лед III в воздухе Ганимеда в состояние упругости. Никому из землян не пришло бы в голову назвать это состояние «влажностью», однако погода на Ганимеде значительно портилась после таких микроскопических перемен; атмосфера, не содержавшая воды, быстро реагировала на появление малейших испарений. Во-первых, она больше нагревалась. Этот цикл повторялся не чаще двух раз, затем ослабевал, однако результат был катастрофическим.
Колония, как понял Суини, уже пережила один такой период, испытав лишь незначительные трудности, полностью укрывшись под горой, но вследствие ряда причин такое больше не представлялось возможным. Теперь повсюду располагались полустационарные сооружения: метеорологические станции, обсерватории, радиомаяки, долговременные пункты обслуживания и другие объекты наблюдения, демонтаж которых стал бы потерей времени перед кризисом, а повторное возведение – по его окончании – еще большей потерей. Более того, некоторые из этих станций нужны были для регистрации хода самого атмосферного кризиса, поэтому все их необходимо было оставить на местах.
– И не надо думать, – сказал Руллман на общем собрании колонистов в самой большой пещере лабиринта, – что гора и на этот раз сможет нас защитить. Я уже говорил вам, но повторю снова: кульминационная точка в нынешнем году совпадает с пиком цикла солнечных пятен. Вы все видели, что в это время происходит с погодой на Юпитере. Мы можем ожидать тех же результатов в соответствующем масштабе на Ганимеде. Проблемы возникнут, как бы хорошо мы ни подготовились. Мы можем надеяться только на то, что неминуемый ущерб будет минимальным. Все, кто считает, что мы выйдем из всего этого целыми и невредимыми, слушайте меня очень внимательно.
Последовала хорошо рассчитанная драматическая пауза, встреченная единодушным молчанием. Ветер был слышен даже здесь, он выл в выпускных и входных отверстиях вентиляционной системы, усиливался и дополнялся бесконечными отзвуками металлических воздуховодов, простиравшихся под горой на долгие мили. Шум служил напоминанием о том, что в разгаре приближающейся бури внешние входы и выходы будут закрыты, и все под горой будут дышать рециркулирующим воздухом. Через мгновение всеобщий вздох, непроизвольная реакция на столь легко прогнозируемое будущее, прошелся по рядам аудитории Руллмана. Он улыбнулся:
– Не хотел вас напугать. Верьте, у нас все получится. Но не стоит недооценивать ситуацию, и, имейте в виду, я не потерплю никакого разгильдяйства во время подготовки. Особенно важно сейчас сохранить все внешние конструкции, так как они понадобятся нам к концу следующего юпитерианского года. На самом деле даже задолго до конца следующего юпитерианского года, если все пойдет по плану.
Улыбка внезапно погасла.
– Надеюсь, мне не нужно повторять некоторым из вас, насколько важно для нас плановое завершение этого проекта, – тихо сказал Руллман. – Возможно, времени у нас в обрез, и копы Порта скоро решатся на штурм. Меня удивляет, почему они до сих пор на это не пошли, особенно с тех пор, как мы дали пристанище беглецу, которого они преследовали вплоть до нашей атмосферы. И не нужно думать, что они оставят нас в покое.
Тем из вас, кто наслышан о проекте лишь в общих чертах, я могу только сказать, что все это гораздо серьезнее, чем кажется на первый взгляд. Существование всего человечества в условиях космоса может определиться по результатам этого проекта; и мы не имеем права допустить, чтобы нас кто-нибудь или что-нибудь остановило, будь то Земля или погода. В противном случае вся наша отчаянная борьба за выживание бессмысленна. Я рассчитываю, что каждый из вас готов сделать все возможное, чтобы этого не произошло.
Суини с трудом понимал, о чем говорил Руллман, когда упоминал о «проекте». Было очевидно, что это как-то связано с лабораториями пантропии, а также имело отношение к тому космическому кораблю, на котором прибыли сюда первые колонисты. Суини нашел его в тот же день: он стоял в пусковой шахте и практически в точности походил на тот корабль, который увез его с Луны, чтобы он мог начать новую, свободную жизнь. Этот корабль колонистов, насколько Суини смог определить, в общих чертах осмотрев его (если, конечно, вообще можно было доверять такой оценке), был предназначен для длительного путешествия нескольких человек или для короткого путешествия многочисленного экипажа.
А больше Суини ничего не знал о «проекте», кроме еще одного факта, казавшегося случайным: это было как-то связано с долгосрочными планами колонии по решению проблемы потери незафиксированных генов. Возможно (никто не был в состоянии оценить возможности лучше, чем Суини), единственной связью между этим фактом и самим «проектом» была их долгосрочность.
В любом случае, Суини знал, что лучше не задавать вопросов. Буря, бушевавшая внутри него, представляла собой проблему посильнее бурь, опустошавших Ганимед, или гигантских штормов, которые в предсказуемом будущем могли разрушить этот мир дотла, не оставив ничего живого. Он не умел мыслить категориями общества, пусть даже и небольшого. Упоминания Руллмана об общественном идеале были совершенно непонятны Суини. Во всей Солнечной системе он оказался самым что ни на есть рафинированным индивидуалистом – не по природе, а по замыслу.
Возможно, Руллман обратил на это внимание. Но в любом случае задание, данное им Суини, скорее всего, было рассчитано на то, чтобы заключить одиночку в пространство полной изоляции, которой он так боялся; возложить бремя агонизирующего решения исключительно на плечи человека, вынужденного сделать свой выбор; или же необходимостью послать предполагаемого шпиона Порта туда, где тот нанес бы наименьший вред, тогда как все внимание колонии сосредоточится на чем-то важном. А возможно, и даже скорее всего, ученый вообще не задумывался о каких-либо мотивах; в любом случае, имели значения лишь его действия.
Он послал Суини на метеорологическую станцию южного полюса, где тот должен был оставаться на протяжении всей экстренной ситуации.
Там абсолютно нечем было заняться, кроме как следить через иллюминаторы за «снежным» банком кристаллов метана и поддерживать станцию в порядке. Приборы сами сообщали на базу все необходимые показатели, поэтому в особом присмотре не нуждались. Возможно, в разгар кризиса Суини и придется некоторое время чем-то заниматься, а возможно и нет. Это все будет зависеть от обстоятельств.
А пока в его распоряжении была уйма времени, чтобы задавать вопросы, но увы, их некому было задавать, кроме как самому себе и воющему, постоянно усиливающемуся ветру.