Поверхностное натяжение
Часть 22 из 67 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Металлическое ядро Литии значительно меньше земного, а базальтовая кора, соответственно, толще. Континентальные плиты, как и на Земле, составлены, по преимуществу, из гранитных пород, покрытых осадочными отложениями.
Малая распространенность калия приводит к практически полному отсутствию тектонической активности. Естественная радиоактивность калия-40 является главным источником геотермальной энергии на Земле, а на Литии калия-40 – на порядок меньше. В результате температура литианских недр существенно ниже, вулканизм слабовыражен, а геологическая активность – еще слабее. Складывается впечатление, будто эпоха бурного развития давным-давно позади, и никакие катаклизмы более невозможны. При составлении геологической истории приходится опираться на одни предположения, так как радиоактивные элементы крайне редки, и датировка слоев сопряжена с большими трудностями.
Атмосфера по составу близка к земной. Атмосферное давление составляет 815,3 мм ртутного столба на уровне моря, а в воздухе (при нулевой влажности) содержится:[50]
Азота – 66,26 % (объемных),
Кислорода – 31,27 % (объемных),
Аргона (и пр.) – 2,16 % (объемных),
Углекислого газа – 0,31 % (объемных).
Сравнительно высокая концентрация углекислого газа (парциальное давление – примерно в 11 раз выше, чем в земной атмосфере) приводит к ярко выраженному парниковому эффекту, и климат в экваториальных и приполярных областях различается незначительно. Средняя летняя температура составляет около 30 °C на полюсе и около 38 °C на экваторе; средние зимние температуры примерно на 15 °C ниже. Влажность, как правило, высока, часто конденсируется туман; почти постоянно моросит теплый дождь.
Около 700 миллионов лет климат планеты фактически не менялся. Поскольку вулканическая активность незначительна, она не может существенным образом повышать содержание в воздухе углекислого газа, и то его количество, что поглощается в процессе фотосинтеза буйной местной растительностью, компенсируется быстрым окислением мертвого растительного вещества, чему способствуют высокие температура, влажность и содержание кислорода в воздухе. Собственно, климатическое равновесие на планете не нарушалось в течение по меньшей мере полумиллиарда лет.
То же можно сказать и о географии. Континентов на планете три; самый крупный из них – южный – простирается по широте примерно между 15° ю.ш. и 60° ю.ш., а по долготе – почти на две трети планетной окружности. Оба северных континента имеют очертания, близкие к прямоугольным, и по площади отличаются незначительно. По широте оба простираются примерно между 10° ю.ш. и 70° с.ш., а по долготе – градусов на 80 каждый. Один из них расположен к северу от восточной оконечности южного континента, другой – к северу от западной оконечности. На диаметрально противоположной стороне планеты, между 20° с.ш. и 10° ю.ш., находится архипелаг из крупных островов, площади которых сопоставимы с площадью Англии или Ирландии. Таким образом, морей или океанов пять: Экваториальное море, отделяющее южный континент от северных; Центральное море, расположенное между северными континентами и соединяющее экваториальное море с Северным полярным; и Великое море, которое простирается от полюса до полюса и содержит только экваториальный архипелаг, занимающий по долготе около трети планетной окружности.
На южном континенте есть невысокая горная цепь (главная вершина – 2263 м над уровнем моря), которая тянется параллельно южной материковой оконечности и умеряет (и без того не слишком существенное) воздействие на климат южных ветров. На северо-западном континенте горных цепей две; одна тянется параллельно восточной материковой оконечности, другая – параллельно западной, так что полярным ветрам ничто не препятствует, и климат не столь стабилен по сравнению с южным континентом. На северо-восточном континенте горная цепь одна, вдоль его южной оконечности, и весьма низкая. На островах архипелага рельеф местности холмистый, а климат – океанического типа. Пассаты напоминают земные, но отличаются меньшими скоростями, благодаря не столь значительной, во всепланетном масштабе, разнице температур. На Экваториальном море отмечается фактически полное безветрие.
Не считая нескольких горных цепей, континентальный рельеф по преимуществу равнинный, особенно в прибрежных областях. Все реки в устьях чрезвычайно извилисты, а прилегающая местность сильно заболочена; весной реки разливаются на несколько миль.
Приливы не столь ярко выражены, как на Земле, но в Экваториальном море отмечается сильное приливное течение. Поскольку рельеф прибрежной полосы, как правило, равнинный (кроме тех мест, где горные цепи выходят непосредственно к океану), берег отделяют от открытого моря широкие приливные отмели.
Океанская вода по составу напоминает земную, но существенно менее соленая. Жизнь на Литии зародилась в море, и эволюция происходила примерно как на Земле. Различная микроскопическая морская живность чрезвычайно многочисленна (ближайший земной аналог – водоросли и морские губки); отмечено также изобилие ракообразных и моллюсков. Последние весьма высокоразвиты и разнообразны, особенно способные к передвижению. Рыбы – как по происхождению, так и по роли в биоценозе, да и по конкретным видам – напоминают земных.[51]
Растительный мир Литии представляется земному наблюдателю куда более необычным, хотя отнюдь не является непостижимым. Растений, явно похожих на земные, там не встретить, но определенное сходство с земной флорой все же наблюдается. Самое примечательное, что литианский лес – исключительно смешанный. Удивительным образом там соседствуют и мирно уживаются деревья цветковые и нецветковые, древовидные папоротники, кустарники и травы. Поскольку на Литии не было ни одного ледникового периода, преобладают, как правило – в отличие от Земли, – именно смешанные леса.
Растительность в основном весьма пышная, и леса можно классифицировать как типичные тропические джунгли. Отмечены несколько разновидностей ядовитых растений, включая большинство клубневых, которые представляются съедобными. Корни их, напоминающие картофель, в больших количествах вырабатывают чрезвычайно токсичные алкалоиды, химическое строение которых еще не исследовано. Кроме того, несколько видов кустарников снабжены шипами, покрытыми гликозидами, которые оказывают сильное раздражающее действие на кожу большинства позвоночных.
На равнинах преобладают травы; на болотах – аналоги земных тростниковых. Пустынь мало; даже горы пологи и покрыты травами и кустарником. При наблюдении из космоса материковые массы представляются абсолютно зелеными. Голый камень встречается только в речных долинах, где течение источило породу до известняка и песчаника, и там, где на поверхность выходит каменный уголь, с частыми вкраплениями кремня, кварца и кварцита. В некоторых речных долинах встречаются месторождения глины со значительным содержанием алюминия; также широко распространен рутил (двуокись титана). Железорудных месторождений нет, а гематит (красный железняк) практически неизвестен.
Материковую фауну составляют виды, сходные с земными. Чрезвычайно разнообразны местные членистоногие, включая восьминогих насекомоподобных самых различных размеров, вплоть до псевдострекоз с двумя парами крыльев размахом (максимально зарегистрированным) до 86,5 см. Эта разновидность исключительно насекомоядная, но встречаются и другие, опасные для высших форм животного мира. Некоторые опасны своим укусом (яд, как правило, алкалоидный), а одно насекомое способно даже испускать ядовитый газ (источники утверждают, в основном HCN) в количестве, достаточном, чтобы обездвижить мелкое животное. Насекомые эти по природе общественные (вроде муравьев), живут колониями, и местные насекомоядные стараются держаться от них подальше.
Широко распространены также земноводные, напоминающие мелких ящериц – трехпалых (тогда как земным позвоночным свойственна пятипалость). В прибрежном биоценозе доминируют именно земноводные; некоторые виды их в зрелом возрасте достигают размеров крупного сенбернара. Что до материковой части, там доминирует класс, похожий на земных рептилий. А среди них доминирует один вид – крупное высокоразумное прямоходящее животное, балансирующее при ходьбе не очень гибким, тяжелым хвостом.
Две группы рептилий вернулись в море и составили успешную конкуренцию рыбам. Представители первой из этих групп в ходе эволюции приобрели совершенно обтекаемые формы и внешне представляют собой крупную, тридцатифутовую рыбу, чей хвостовой плавник, впрочем, горизонтален, и внутреннее строение его выдает происхождение от рептилий. Этим животным принадлежит абсолютный рекорд скорости в воде: если понадобится, они могут развивать скорость до 80 узлов (а ненасытный аппетит постоянно создает такую надобность). Представители второй группы больше похожи на крокодилов; ареал обитания их включает как открытое море, так и заиленные отмели – хотя ни там, ни там рекордами скорости они похвастать не могут.
Отдельные виды рептилий освоили воздушную среду – как некогда на Земле птеранодон. Наиболее крупные из них имеют размах крыльев до трех метров, но отличаются чрезвычайно хрупким скелетом. Гнездятся они в основном на прибрежных утесах южной оконечности северо-восточного континента; питаются главным образом рыбой и – если сумеют угнаться – головоногими летягами. Этих летающих рептилий отличает длинный зубастый клюв; зубы острые, частые, скошенные назад. Другая разновидность летающих рептилий представляет особый интерес, так как у них развилось нечто вроде перьев – разноцветная грива вдоль длинной шеи. Это украшение свойственно только взрослым особям; «молодняк» совершенно голый.
Около ста миллионов лет назад материковые рептилии оказались под угрозой вымирания благодаря усилиям самых мелких своих сородичей; те нашли простейший способ пропитания – поедать яйца крупных рептилий. В результате последние едва ли не поголовно исчезли с лица Литии; а те, что уцелели (например литианский аллозавр), встречаются крайне редко – примерно как на Земле слоны (если сравнить, например, с обилием подвидов слоновьих в плейстоцене). Менее крупные рептилии сохранились лучше, хотя и не в таких количествах, как когда-то.
Доминирующий вид является исключением. Их самки откладывали яйца в брюшную сумку, где и носили до тех пор, пока не начинали выводиться детеныши. Ростом это животное достигает двенадцати футов (считая по макушке); форма черепа такова, что зрение стереоскопическое. Большой палец на трехпалой кисти – отстоящий.
Засеянные звезды
Программа засева
1
Звездолет снова зарокотал, но Суини не обратил на это внимания. Когда наконец голос капитана Майклджона раздался из громкоговорителя на стене, Суини все еще лежал пристегнутым к своей койке, упиваясь неведомым ему чувством спокойствия. Это новое чувство он не мог бы описать, даже мысленно. Если бы он не чувствовал свой пульс, то решил бы, что уже давно умер. Ему понадобилось несколько минут, чтобы ответить.
– Суини, слышишь меня? С тобой все в порядке?
Едва заметная нотка сомнения в голосе пилота заставила Суини улыбнуться. С точки зрения Майклджона, как, впрочем, и всего человечества, с ним все было не так. В сущности, он был мертв.
Тщательнейшим образом герметизированная кабина с собственным шлюзом наружу без возможности доступа Суини в какую-либо другую часть корабля была тому лучшим доказательством. Как и тон Майклджона: пилот явно обращался не к другому человеку, а к некоему существу, которое следует держать в бункере, надежно запертому на замки и засовы.
В бункере, созданном исключительно для защиты мироздания от того, что внутри, а вовсе не для защиты обитающего в нем существа.
– Естественно, со мной все в порядке, – ответил Суини, расстегнул пряжку и привстал. Он проверил термометр, который все так же показывал неизменные минус 90 градусов по Цельсию – среднюю температуру поверхности Ганимеда, третьей по счету луны Юпитера. – Я, кажется, немного вздремнул. Что случилось?
– Вывожу корабль на орбиту; сейчас мы примерно в тысяче милях от спутника. Я думал, ты захочешь взглянуть.
– Ну да. Спасибо, Майки.
Громкоговоритель на стене ответил:
– Ага. Ладно, до связи.
Суини взялся за поручень и подтянулся к единственному небольшому иллюминатору, ловко перемещаясь по кабине. Для человека, привыкшего к одной шестой гравитации Земли, невесомость, то есть полное отсутствие какой-либо силы тяжести, казалась просто исключительным случаем.
Впрочем, таковым был и Суини. Человеком, однако, исключительным его образцом среди остального человечества.
Суини посмотрел в иллюминатор. Он точно знал, что увидит, так как исчерпывающе изучил все по фотографиям, пленкам с записями телепрограмм, по картам, да и просто глядя в телескоп как у себя дома на Луне, так и на Марсе. Когда вы подлетаете к Ганимеду с нижней точки солнцестояния, как сейчас делал Майклджон, первое, что бросается в глаза, – это огромное овальное пятно под названием «Трезубец Нептуна». Так его назвали первые исследователи Юпитера, так как на старой сводной карте Хоува оно было помечено греческой буквой «пси». И это название пришлось очень кстати: пятно оказалось глубоким морем с несколькими зубцами, самый большой из которых располагался с восточной стороны, этот зубец простирался от 120-го до 165-го градуса долготы и от 10-го до 33-го градуса северной широты. Море чего? Воды, разумеется. Твердой как камень, навечно замерзшей воды, покрытой слоем каменной пыли примерно в три дюйма толщиной.
К востоку от Трезубца, прямо на север до самого полюса простиралась огромная треугольная область, которая называлась Бороздой, – всклокоченная, непроходимая, распаханная всеми лавинами долина, не заканчивавшаяся на полюсе, а уходившая вверх, в другое полушарие, все больше и больше разветвляясь на своем пути. (Вверх, потому что для космических пилотов, как и для астрономов, север – это низ.) Ни на одной планете нет ничего похожего на Борозду, хотя глядя с нижней точки солнцестояния, когда ваш корабль спускается к Ганимеду в районе 180-го градуса меридиана, скорее всего, она будет походить на марсианский Большой Сырт.
Но на самом деле у них мало общего. Большой Сырт – это, должно быть, прекраснейшее место Марса. А Борозда… всего лишь большая уродливая борозда.
На восточном краю этого огромного шрама на 218-м градусе долготы и 32-м градусе северной долготы возвышается одинокая гора, примерно на 9 000 футов. У нее названия не было, насколько помнил Суини; на карте Хоува она была помечена буквой «пи». Так как гора одна-одинешенька, ее легко увидеть в хороший телескоп с Луны, когда граница света и тени во время восхода приходится на эту долготу, и вершина горы начинает светиться во тьме как маленькая звездочка. Полукруглый выступ тянется к западу над Бороздой прямо от основания буквы «пи» на карте Хоува. Его края отвесно вертикальные, что довольно странно для мира без каких-либо других признаков складчатых формаций.
Именно на этом выступе жили другие приспособленные люди.
Суини долго смотрел на гору-невидимку с ее горящей, как звезда, вершиной, удивляясь, почему это зрелище не вызывает в нем никаких чувств. Ну, хоть бы какие-нибудь эмоции: раздражение, тревога, готовность… хоть что-то, пусть даже страх. В конце концов, два месяца, проведенных взаперти внутри своеобразного сейфа, должны были пробудить в нем неимоверное стремление не просто вырваться на свободу, а присоединиться к другим приспособленным людям. Вместо этого он оставался совершенно спокойным. Так и не смог вызвать в себе ничего, кроме мимолетного любопытства к пи Хоува, прежде чем его взгляд как магнитом привлек к себе сам Юпитер, нависавший чудовищной громадой и переливавшийся сумасшедшими цветами всего в 600 000 плюс-минус пара-тройка тысяч миль. Но даже этот гигант привлек его только потому, что был ярче. Во всем остальном – ну, планета и планета.
– Майки? – сказал он, заставив себя снова посмотреть на Борозду.
– Да, я здесь, Суини. Что там видно?
– Рельеф … только и всего. Все планеты так выглядят. Где ты меня высадишь? Согласно инструкциям, мы ведь сами можем выбрать место?
– Да. Однако выбор вполне очевиден, – сказал Майклджон уже без тени сомнений. – Вот на том большом плато – букве «эйч» Хоува.
Суини осмотрел овальное пятно с некоторой неприязнью. Его появление посреди этой безлюдной территории наверняка вызовет подозрение, как если бы его высадили посреди Моря Кризисов на Луне. Он не преминул об этом сказать.
– А вот у тебя нет выбора, – спокойно ответил Майклджон.
Он по чуть-чуть увеличил мощность ракетных двигателей. Суини на мгновение почувствовал, как вернулся его вес, и пытался решить, в какую бы сторону ему лучше упасть, но затем снова пришла невесомость. Корабль вышел на орбиту, но было непонятно, решил ли Майклджон остаться над текущими координатами или же пролететь над всей поверхностью спутника. Суини не стал спрашивать. Чем меньше информации, тем лучше.
– Что ж, путь вниз тяжел и долог, – сказал Суини. – И не сказать, что атмосфера самая плотная в системе. Конечно, гора прикроет меня, но не хотелось бы тащиться пару сотен миль по плато «эйч» Хоува.
– С другой стороны, – сказал Майклджон, – если приземлишься слишком близко к нашим друзьям, они заметят парашют. Может, тебя и вправду надо было выкинуть в Борозду? Там полным-полно всякой всячины, и отражения сигналов радара не обнаружат такую мелочь, как человек на парашюте.
– Нет, спасибо. Никто не отменял оптического слежения, и фольгированный парашют ничуть не похож на каменную глыбу, даже для приспособленных людей. Мне нужно оставаться за горой – и в оптической, и в радарной тени одновременно. Кроме того, как я смогу выбраться из Борозды на тот выступ? Они же не просто так поселились на самом краю скалы.
– Все верно, – сказал Майклджон. – Ладно, координаты на катапульте выставлены. Сейчас оденусь и присоединюсь к тебе.
– Хорошо. Расскажи-ка еще раз, чем ты собираешься заняться, пока меня не будет, чтобы я не начал паниковать, если вдруг тебя не окажется поблизости.
Через громкоговоритель донесся едва различимый звук открывающегося шкафа для снаряжения. Суини уже нацепил парашют, а респиратор и ларингофоны – дело пары секунд. Никакой другой защиты не понадобится.
– Я подожду тебя здесь в течение 300 дней. Двигатели буду включать только в особых случаях технического обслуживания, – голос Майклджона казался теперь очень далеким, и эхо словно бы повторяло его слова. – Предположим, за это время у тебя все сложится удачно с нашими друзьями, там, внизу, и мы поймем, что к чему. Я буду ждать сообщения от тебя на фиксированной частоте. Требуется лишь послать несколько кодовых букв; я введу их в компьютер, и он покажет мне, что делать, после чего я предприму все необходимые меры. Если я не услышу тебя через 300 дней, то прочту краткую, исполненную пыла молитву и отправлюсь домой. Что до всего остального, да поможет мне Господь, я остаюсь в полном неведении.
– Хорошо, – ответил Суини. – Погнали.
Суини вылетел из своего личного шлюза. Подобно всем межпланетным судам, корпус корабля Майклджона не был сплошным, а состоял из базовых компонентов, включая отсек экипажа, имевший сферическую форму, окруженную опорной конструкцией из балок и двутавров. Одна из таких балок, длиннее прочих, была направлена в сторону плато «эйч» Хоува и служила «катапультой».
Суини смотрел на круглый шар спутника. На мгновение к нему вернулось знакомое с давних пор чувство свободного падения: он посмотрел вниз, попытался ощутить движение корабля и постепенно снова обрел чувство равновесия. Уже совсем скоро он отправится туда, вниз.
Майклджон вышел из бокового отсека экипажа, тяжело волоча ботинки по металлу. В своем массивном уродливом скафандре именно он из них двоих меньше всего походил на человека.
– Готов? – спросил он.
Суини кивнул и лег лицом вниз на двутавр, прикрепив направляющие на своем снаряжении к фиксаторам на корпусе. Он почувствовал, как Майклджон крепит к его спине блок стартового реактивного ускорителя, теперь ему ничего не было видно, кроме деревянных салазок, которые должны были защищать его тело от металлической балки.
– Нормально, – сказал пилот. – Удачи, Суини.
– Спасибо! Начинай отсчет, Майки.
– Пуск через пять секунд. Пять. Четыре. Три. Два. Один. Поехали.
Реактивный ускоритель вздрогнул и нанес Суини практически парализующий удар между лопаток. На мгновение ускорение вдавило его в собственный костюм, а салазки словно распластались по металлу двутавра.
Затем внезапно вибрация остановилась. Он летел. Несколько запоздало дернул за кольцо.
Малая распространенность калия приводит к практически полному отсутствию тектонической активности. Естественная радиоактивность калия-40 является главным источником геотермальной энергии на Земле, а на Литии калия-40 – на порядок меньше. В результате температура литианских недр существенно ниже, вулканизм слабовыражен, а геологическая активность – еще слабее. Складывается впечатление, будто эпоха бурного развития давным-давно позади, и никакие катаклизмы более невозможны. При составлении геологической истории приходится опираться на одни предположения, так как радиоактивные элементы крайне редки, и датировка слоев сопряжена с большими трудностями.
Атмосфера по составу близка к земной. Атмосферное давление составляет 815,3 мм ртутного столба на уровне моря, а в воздухе (при нулевой влажности) содержится:[50]
Азота – 66,26 % (объемных),
Кислорода – 31,27 % (объемных),
Аргона (и пр.) – 2,16 % (объемных),
Углекислого газа – 0,31 % (объемных).
Сравнительно высокая концентрация углекислого газа (парциальное давление – примерно в 11 раз выше, чем в земной атмосфере) приводит к ярко выраженному парниковому эффекту, и климат в экваториальных и приполярных областях различается незначительно. Средняя летняя температура составляет около 30 °C на полюсе и около 38 °C на экваторе; средние зимние температуры примерно на 15 °C ниже. Влажность, как правило, высока, часто конденсируется туман; почти постоянно моросит теплый дождь.
Около 700 миллионов лет климат планеты фактически не менялся. Поскольку вулканическая активность незначительна, она не может существенным образом повышать содержание в воздухе углекислого газа, и то его количество, что поглощается в процессе фотосинтеза буйной местной растительностью, компенсируется быстрым окислением мертвого растительного вещества, чему способствуют высокие температура, влажность и содержание кислорода в воздухе. Собственно, климатическое равновесие на планете не нарушалось в течение по меньшей мере полумиллиарда лет.
То же можно сказать и о географии. Континентов на планете три; самый крупный из них – южный – простирается по широте примерно между 15° ю.ш. и 60° ю.ш., а по долготе – почти на две трети планетной окружности. Оба северных континента имеют очертания, близкие к прямоугольным, и по площади отличаются незначительно. По широте оба простираются примерно между 10° ю.ш. и 70° с.ш., а по долготе – градусов на 80 каждый. Один из них расположен к северу от восточной оконечности южного континента, другой – к северу от западной оконечности. На диаметрально противоположной стороне планеты, между 20° с.ш. и 10° ю.ш., находится архипелаг из крупных островов, площади которых сопоставимы с площадью Англии или Ирландии. Таким образом, морей или океанов пять: Экваториальное море, отделяющее южный континент от северных; Центральное море, расположенное между северными континентами и соединяющее экваториальное море с Северным полярным; и Великое море, которое простирается от полюса до полюса и содержит только экваториальный архипелаг, занимающий по долготе около трети планетной окружности.
На южном континенте есть невысокая горная цепь (главная вершина – 2263 м над уровнем моря), которая тянется параллельно южной материковой оконечности и умеряет (и без того не слишком существенное) воздействие на климат южных ветров. На северо-западном континенте горных цепей две; одна тянется параллельно восточной материковой оконечности, другая – параллельно западной, так что полярным ветрам ничто не препятствует, и климат не столь стабилен по сравнению с южным континентом. На северо-восточном континенте горная цепь одна, вдоль его южной оконечности, и весьма низкая. На островах архипелага рельеф местности холмистый, а климат – океанического типа. Пассаты напоминают земные, но отличаются меньшими скоростями, благодаря не столь значительной, во всепланетном масштабе, разнице температур. На Экваториальном море отмечается фактически полное безветрие.
Не считая нескольких горных цепей, континентальный рельеф по преимуществу равнинный, особенно в прибрежных областях. Все реки в устьях чрезвычайно извилисты, а прилегающая местность сильно заболочена; весной реки разливаются на несколько миль.
Приливы не столь ярко выражены, как на Земле, но в Экваториальном море отмечается сильное приливное течение. Поскольку рельеф прибрежной полосы, как правило, равнинный (кроме тех мест, где горные цепи выходят непосредственно к океану), берег отделяют от открытого моря широкие приливные отмели.
Океанская вода по составу напоминает земную, но существенно менее соленая. Жизнь на Литии зародилась в море, и эволюция происходила примерно как на Земле. Различная микроскопическая морская живность чрезвычайно многочисленна (ближайший земной аналог – водоросли и морские губки); отмечено также изобилие ракообразных и моллюсков. Последние весьма высокоразвиты и разнообразны, особенно способные к передвижению. Рыбы – как по происхождению, так и по роли в биоценозе, да и по конкретным видам – напоминают земных.[51]
Растительный мир Литии представляется земному наблюдателю куда более необычным, хотя отнюдь не является непостижимым. Растений, явно похожих на земные, там не встретить, но определенное сходство с земной флорой все же наблюдается. Самое примечательное, что литианский лес – исключительно смешанный. Удивительным образом там соседствуют и мирно уживаются деревья цветковые и нецветковые, древовидные папоротники, кустарники и травы. Поскольку на Литии не было ни одного ледникового периода, преобладают, как правило – в отличие от Земли, – именно смешанные леса.
Растительность в основном весьма пышная, и леса можно классифицировать как типичные тропические джунгли. Отмечены несколько разновидностей ядовитых растений, включая большинство клубневых, которые представляются съедобными. Корни их, напоминающие картофель, в больших количествах вырабатывают чрезвычайно токсичные алкалоиды, химическое строение которых еще не исследовано. Кроме того, несколько видов кустарников снабжены шипами, покрытыми гликозидами, которые оказывают сильное раздражающее действие на кожу большинства позвоночных.
На равнинах преобладают травы; на болотах – аналоги земных тростниковых. Пустынь мало; даже горы пологи и покрыты травами и кустарником. При наблюдении из космоса материковые массы представляются абсолютно зелеными. Голый камень встречается только в речных долинах, где течение источило породу до известняка и песчаника, и там, где на поверхность выходит каменный уголь, с частыми вкраплениями кремня, кварца и кварцита. В некоторых речных долинах встречаются месторождения глины со значительным содержанием алюминия; также широко распространен рутил (двуокись титана). Железорудных месторождений нет, а гематит (красный железняк) практически неизвестен.
Материковую фауну составляют виды, сходные с земными. Чрезвычайно разнообразны местные членистоногие, включая восьминогих насекомоподобных самых различных размеров, вплоть до псевдострекоз с двумя парами крыльев размахом (максимально зарегистрированным) до 86,5 см. Эта разновидность исключительно насекомоядная, но встречаются и другие, опасные для высших форм животного мира. Некоторые опасны своим укусом (яд, как правило, алкалоидный), а одно насекомое способно даже испускать ядовитый газ (источники утверждают, в основном HCN) в количестве, достаточном, чтобы обездвижить мелкое животное. Насекомые эти по природе общественные (вроде муравьев), живут колониями, и местные насекомоядные стараются держаться от них подальше.
Широко распространены также земноводные, напоминающие мелких ящериц – трехпалых (тогда как земным позвоночным свойственна пятипалость). В прибрежном биоценозе доминируют именно земноводные; некоторые виды их в зрелом возрасте достигают размеров крупного сенбернара. Что до материковой части, там доминирует класс, похожий на земных рептилий. А среди них доминирует один вид – крупное высокоразумное прямоходящее животное, балансирующее при ходьбе не очень гибким, тяжелым хвостом.
Две группы рептилий вернулись в море и составили успешную конкуренцию рыбам. Представители первой из этих групп в ходе эволюции приобрели совершенно обтекаемые формы и внешне представляют собой крупную, тридцатифутовую рыбу, чей хвостовой плавник, впрочем, горизонтален, и внутреннее строение его выдает происхождение от рептилий. Этим животным принадлежит абсолютный рекорд скорости в воде: если понадобится, они могут развивать скорость до 80 узлов (а ненасытный аппетит постоянно создает такую надобность). Представители второй группы больше похожи на крокодилов; ареал обитания их включает как открытое море, так и заиленные отмели – хотя ни там, ни там рекордами скорости они похвастать не могут.
Отдельные виды рептилий освоили воздушную среду – как некогда на Земле птеранодон. Наиболее крупные из них имеют размах крыльев до трех метров, но отличаются чрезвычайно хрупким скелетом. Гнездятся они в основном на прибрежных утесах южной оконечности северо-восточного континента; питаются главным образом рыбой и – если сумеют угнаться – головоногими летягами. Этих летающих рептилий отличает длинный зубастый клюв; зубы острые, частые, скошенные назад. Другая разновидность летающих рептилий представляет особый интерес, так как у них развилось нечто вроде перьев – разноцветная грива вдоль длинной шеи. Это украшение свойственно только взрослым особям; «молодняк» совершенно голый.
Около ста миллионов лет назад материковые рептилии оказались под угрозой вымирания благодаря усилиям самых мелких своих сородичей; те нашли простейший способ пропитания – поедать яйца крупных рептилий. В результате последние едва ли не поголовно исчезли с лица Литии; а те, что уцелели (например литианский аллозавр), встречаются крайне редко – примерно как на Земле слоны (если сравнить, например, с обилием подвидов слоновьих в плейстоцене). Менее крупные рептилии сохранились лучше, хотя и не в таких количествах, как когда-то.
Доминирующий вид является исключением. Их самки откладывали яйца в брюшную сумку, где и носили до тех пор, пока не начинали выводиться детеныши. Ростом это животное достигает двенадцати футов (считая по макушке); форма черепа такова, что зрение стереоскопическое. Большой палец на трехпалой кисти – отстоящий.
Засеянные звезды
Программа засева
1
Звездолет снова зарокотал, но Суини не обратил на это внимания. Когда наконец голос капитана Майклджона раздался из громкоговорителя на стене, Суини все еще лежал пристегнутым к своей койке, упиваясь неведомым ему чувством спокойствия. Это новое чувство он не мог бы описать, даже мысленно. Если бы он не чувствовал свой пульс, то решил бы, что уже давно умер. Ему понадобилось несколько минут, чтобы ответить.
– Суини, слышишь меня? С тобой все в порядке?
Едва заметная нотка сомнения в голосе пилота заставила Суини улыбнуться. С точки зрения Майклджона, как, впрочем, и всего человечества, с ним все было не так. В сущности, он был мертв.
Тщательнейшим образом герметизированная кабина с собственным шлюзом наружу без возможности доступа Суини в какую-либо другую часть корабля была тому лучшим доказательством. Как и тон Майклджона: пилот явно обращался не к другому человеку, а к некоему существу, которое следует держать в бункере, надежно запертому на замки и засовы.
В бункере, созданном исключительно для защиты мироздания от того, что внутри, а вовсе не для защиты обитающего в нем существа.
– Естественно, со мной все в порядке, – ответил Суини, расстегнул пряжку и привстал. Он проверил термометр, который все так же показывал неизменные минус 90 градусов по Цельсию – среднюю температуру поверхности Ганимеда, третьей по счету луны Юпитера. – Я, кажется, немного вздремнул. Что случилось?
– Вывожу корабль на орбиту; сейчас мы примерно в тысяче милях от спутника. Я думал, ты захочешь взглянуть.
– Ну да. Спасибо, Майки.
Громкоговоритель на стене ответил:
– Ага. Ладно, до связи.
Суини взялся за поручень и подтянулся к единственному небольшому иллюминатору, ловко перемещаясь по кабине. Для человека, привыкшего к одной шестой гравитации Земли, невесомость, то есть полное отсутствие какой-либо силы тяжести, казалась просто исключительным случаем.
Впрочем, таковым был и Суини. Человеком, однако, исключительным его образцом среди остального человечества.
Суини посмотрел в иллюминатор. Он точно знал, что увидит, так как исчерпывающе изучил все по фотографиям, пленкам с записями телепрограмм, по картам, да и просто глядя в телескоп как у себя дома на Луне, так и на Марсе. Когда вы подлетаете к Ганимеду с нижней точки солнцестояния, как сейчас делал Майклджон, первое, что бросается в глаза, – это огромное овальное пятно под названием «Трезубец Нептуна». Так его назвали первые исследователи Юпитера, так как на старой сводной карте Хоува оно было помечено греческой буквой «пси». И это название пришлось очень кстати: пятно оказалось глубоким морем с несколькими зубцами, самый большой из которых располагался с восточной стороны, этот зубец простирался от 120-го до 165-го градуса долготы и от 10-го до 33-го градуса северной широты. Море чего? Воды, разумеется. Твердой как камень, навечно замерзшей воды, покрытой слоем каменной пыли примерно в три дюйма толщиной.
К востоку от Трезубца, прямо на север до самого полюса простиралась огромная треугольная область, которая называлась Бороздой, – всклокоченная, непроходимая, распаханная всеми лавинами долина, не заканчивавшаяся на полюсе, а уходившая вверх, в другое полушарие, все больше и больше разветвляясь на своем пути. (Вверх, потому что для космических пилотов, как и для астрономов, север – это низ.) Ни на одной планете нет ничего похожего на Борозду, хотя глядя с нижней точки солнцестояния, когда ваш корабль спускается к Ганимеду в районе 180-го градуса меридиана, скорее всего, она будет походить на марсианский Большой Сырт.
Но на самом деле у них мало общего. Большой Сырт – это, должно быть, прекраснейшее место Марса. А Борозда… всего лишь большая уродливая борозда.
На восточном краю этого огромного шрама на 218-м градусе долготы и 32-м градусе северной долготы возвышается одинокая гора, примерно на 9 000 футов. У нее названия не было, насколько помнил Суини; на карте Хоува она была помечена буквой «пи». Так как гора одна-одинешенька, ее легко увидеть в хороший телескоп с Луны, когда граница света и тени во время восхода приходится на эту долготу, и вершина горы начинает светиться во тьме как маленькая звездочка. Полукруглый выступ тянется к западу над Бороздой прямо от основания буквы «пи» на карте Хоува. Его края отвесно вертикальные, что довольно странно для мира без каких-либо других признаков складчатых формаций.
Именно на этом выступе жили другие приспособленные люди.
Суини долго смотрел на гору-невидимку с ее горящей, как звезда, вершиной, удивляясь, почему это зрелище не вызывает в нем никаких чувств. Ну, хоть бы какие-нибудь эмоции: раздражение, тревога, готовность… хоть что-то, пусть даже страх. В конце концов, два месяца, проведенных взаперти внутри своеобразного сейфа, должны были пробудить в нем неимоверное стремление не просто вырваться на свободу, а присоединиться к другим приспособленным людям. Вместо этого он оставался совершенно спокойным. Так и не смог вызвать в себе ничего, кроме мимолетного любопытства к пи Хоува, прежде чем его взгляд как магнитом привлек к себе сам Юпитер, нависавший чудовищной громадой и переливавшийся сумасшедшими цветами всего в 600 000 плюс-минус пара-тройка тысяч миль. Но даже этот гигант привлек его только потому, что был ярче. Во всем остальном – ну, планета и планета.
– Майки? – сказал он, заставив себя снова посмотреть на Борозду.
– Да, я здесь, Суини. Что там видно?
– Рельеф … только и всего. Все планеты так выглядят. Где ты меня высадишь? Согласно инструкциям, мы ведь сами можем выбрать место?
– Да. Однако выбор вполне очевиден, – сказал Майклджон уже без тени сомнений. – Вот на том большом плато – букве «эйч» Хоува.
Суини осмотрел овальное пятно с некоторой неприязнью. Его появление посреди этой безлюдной территории наверняка вызовет подозрение, как если бы его высадили посреди Моря Кризисов на Луне. Он не преминул об этом сказать.
– А вот у тебя нет выбора, – спокойно ответил Майклджон.
Он по чуть-чуть увеличил мощность ракетных двигателей. Суини на мгновение почувствовал, как вернулся его вес, и пытался решить, в какую бы сторону ему лучше упасть, но затем снова пришла невесомость. Корабль вышел на орбиту, но было непонятно, решил ли Майклджон остаться над текущими координатами или же пролететь над всей поверхностью спутника. Суини не стал спрашивать. Чем меньше информации, тем лучше.
– Что ж, путь вниз тяжел и долог, – сказал Суини. – И не сказать, что атмосфера самая плотная в системе. Конечно, гора прикроет меня, но не хотелось бы тащиться пару сотен миль по плато «эйч» Хоува.
– С другой стороны, – сказал Майклджон, – если приземлишься слишком близко к нашим друзьям, они заметят парашют. Может, тебя и вправду надо было выкинуть в Борозду? Там полным-полно всякой всячины, и отражения сигналов радара не обнаружат такую мелочь, как человек на парашюте.
– Нет, спасибо. Никто не отменял оптического слежения, и фольгированный парашют ничуть не похож на каменную глыбу, даже для приспособленных людей. Мне нужно оставаться за горой – и в оптической, и в радарной тени одновременно. Кроме того, как я смогу выбраться из Борозды на тот выступ? Они же не просто так поселились на самом краю скалы.
– Все верно, – сказал Майклджон. – Ладно, координаты на катапульте выставлены. Сейчас оденусь и присоединюсь к тебе.
– Хорошо. Расскажи-ка еще раз, чем ты собираешься заняться, пока меня не будет, чтобы я не начал паниковать, если вдруг тебя не окажется поблизости.
Через громкоговоритель донесся едва различимый звук открывающегося шкафа для снаряжения. Суини уже нацепил парашют, а респиратор и ларингофоны – дело пары секунд. Никакой другой защиты не понадобится.
– Я подожду тебя здесь в течение 300 дней. Двигатели буду включать только в особых случаях технического обслуживания, – голос Майклджона казался теперь очень далеким, и эхо словно бы повторяло его слова. – Предположим, за это время у тебя все сложится удачно с нашими друзьями, там, внизу, и мы поймем, что к чему. Я буду ждать сообщения от тебя на фиксированной частоте. Требуется лишь послать несколько кодовых букв; я введу их в компьютер, и он покажет мне, что делать, после чего я предприму все необходимые меры. Если я не услышу тебя через 300 дней, то прочту краткую, исполненную пыла молитву и отправлюсь домой. Что до всего остального, да поможет мне Господь, я остаюсь в полном неведении.
– Хорошо, – ответил Суини. – Погнали.
Суини вылетел из своего личного шлюза. Подобно всем межпланетным судам, корпус корабля Майклджона не был сплошным, а состоял из базовых компонентов, включая отсек экипажа, имевший сферическую форму, окруженную опорной конструкцией из балок и двутавров. Одна из таких балок, длиннее прочих, была направлена в сторону плато «эйч» Хоува и служила «катапультой».
Суини смотрел на круглый шар спутника. На мгновение к нему вернулось знакомое с давних пор чувство свободного падения: он посмотрел вниз, попытался ощутить движение корабля и постепенно снова обрел чувство равновесия. Уже совсем скоро он отправится туда, вниз.
Майклджон вышел из бокового отсека экипажа, тяжело волоча ботинки по металлу. В своем массивном уродливом скафандре именно он из них двоих меньше всего походил на человека.
– Готов? – спросил он.
Суини кивнул и лег лицом вниз на двутавр, прикрепив направляющие на своем снаряжении к фиксаторам на корпусе. Он почувствовал, как Майклджон крепит к его спине блок стартового реактивного ускорителя, теперь ему ничего не было видно, кроме деревянных салазок, которые должны были защищать его тело от металлической балки.
– Нормально, – сказал пилот. – Удачи, Суини.
– Спасибо! Начинай отсчет, Майки.
– Пуск через пять секунд. Пять. Четыре. Три. Два. Один. Поехали.
Реактивный ускоритель вздрогнул и нанес Суини практически парализующий удар между лопаток. На мгновение ускорение вдавило его в собственный костюм, а салазки словно распластались по металлу двутавра.
Затем внезапно вибрация остановилась. Он летел. Несколько запоздало дернул за кольцо.