Поверь. Я люблю тебя

«Не суй пальцы в розетку», «Никогда не садись в машину к незнакомым», «Не бей брата», «Никогда не играй в «а спорим, я сейчас спрыгну на рельсы в метро». Конечно, некоторое количество запретов необходимо. Другие же куда менее оправданны, и у них одна цель – не тревожить покой родителей. «Я еще слышу, как мне твердят: „не клади локти на стол“, „держись прямее“ и так далее. И я мгновенно получал пощечину, если, как ты выражаешься, отказывался от повиновения». Слишком много запретов и указаний – «не делай того, не делай этого, доешь все с тарелки, убери свою комнату, положи прибор…» приводит к ограничению физического пространства ребенка. Количество приказов, которые каждый день отдают ребенку, поистине феноменально. От него строго требуют соблюдать формулы вежливости, – пожалуйста, спасибо, – слишком часто забывая о них сами и при этом требуя послушания. Если требовать чего-нибудь от ребенка кажется естественным, то важно уметь это сформулировать. Любой приказ воспринимается как отчуждение, проявление власти, ожидание повиновения, а не ответственного соучастия в семейной жизни. Приказы тем более болезненны, что никогда в достаточной мере не сопровождаются словами любви, нежности, знаками доверия и поддержки.

Совсем уж крошечным детям требуется разрешение на то, чтобы поползать на четвереньках или трогать все, что попадет в их поле зрения. А ведь это забота родителей – так обставить окружающую среду, чтобы ручонки малыша не хватались за хрупкие или опасные предметы. Если начиная с такого нежного возраста запретов оказывается больше, чем разрешений, – малыш отказывается от желания пережить приключения.

Запрещается разговаривать за столом, выходить из-за стола, съедать фрукт раньше мясного блюда, открывать шкаф, кусочничать в перерыве между семейными трапезами[7]. Есть семьи, в которых регламентируются даже самые простые нужды. Пописать и покакать нужно под бдительным оком, время расписано и это надо сделать именно в отведенный час. Слишком большое количество запретов, приказов и контроля ограничивает пространство для развития личности.

Однако надо сказать, что ребенку необходимо получать от родителей информацию о правилах жизни в обществе и о последствиях своих поступков. Родители Тео, боявшиеся запрещать, позволяли своему ребенку делать все, что тому заблагорассудится. В семилетнем возрасте он прыгал по дивану так, что взрослые с трудом могли разговаривать, приходил поесть, когда родители уже заканчивали трапезу, или хватал еду пальцами, устроившись под столом! Вседозволенность – это не свобода. Тео мог расстраивать своих родителей, не навлекая на себя их гнева. Он смог захватить себе пространство, не встречая сопротивления. Испытывать чрезмерную власть над родителями – это дестабилизирует ребенка, и на деле лишает его умения властвовать собой. При этом ребенок, разумеется, очень рад иметь в своем распоряжении родителей, и приходит в ярость, когда они устанавливают ему границы. Но ему необходимо столкнуться с настоящими личностями, такими взрослыми, которые знают собственные потребности и умеют заставить их уважать.

Начиная с двухлетнего возраста ребенок должен иметь известное количество выборов – как поступить, чтобы обрести веру в себя, узнать свои пределы и ощутить себя как личность. Некоторые родители выбирают одежду, которую должен носить их отпрыск. Одежда есть продолжение личности. Если ее каждый раз выбирает родитель, ребенок остается продолжателем его личности. Матери иногда доходят до того, что подстригают дочерей покороче против их воли – оттого только, чтобы не мучиться, их причесывая! Такое посягательство на тело ребенка, на его внешний вид, и называется «ты принадлежишь мне».

Ребенок, который «ест все, что подашь», «не трудный», действительно удовлетворяет многих родителей. Но это поистине недобрый знак для будущности. Такой ребенок, наверное, сможет адаптироваться, следовать общепринятым правилам… Но сможет ли он самоутвердиться? Отстоять собственные вкусы и потребности?

Подросток обустраивает пространство своей комнаты, покрывает стены рисунками, фотографиями и другими постерами, которые выдают нам, что он любит. Это не просто украшение – это персонализация пространства, пригодного для созидания веры в себя. Мирей не имела права воткнуть ни единой кнопки – это могло испортить стену. Сохранив обои, ее мать предпочла испортить дочь! И она могла проявить такую бесчувственность к потребностям своей девочки? Вполне вероятно. Ведь она и сама жила в культурной пустыне и не имела прав строить никакую личность. Как же ей было разглядеть такую потребность в дочери? А вот Мирей страдала и не могла утверждать себя среди других в такой чувствительный период отрочества. Сейчас ей сорок два, а она все еще с трудом понимает, чего ей хочется, что она любит и чего не любит. Она не осознает своих потребностей, поступает, скорее, повинуясь чувству долга, чем принципу удовольствия. Она не знает, кто она есть, и не ощущает радости жизни.

А ведь помимо запретов, страхующих поддержку ребенка и других детей, есть еще и разрешения, более способствующие гармоничному развитию. Разрешения существовать, чувствовать, привязываться к чему-то, проявлять задушевность, быть собой, иметь и выражать собственные эмоции, мыслить, исследовать, испытывать удовольствие, быть ребенком, расти, преуспевать. Разрешения – более серьезные подпорки, стимулирующие рост, нежели запреты.

Какие разрешения среди вышеперечисленных были даны вам?

А какие из запретов до сих пор ограничивают вашу жизнь?





9. Алкоголизм, психическая неустойчивость и тревожные родители




«По утрам я собирался в школу более или менее спокойно – зная, что ты на работе. В полдень всегда надеялся, что ты не придешь домой обедать; и если так оно и было – неважно, что было в тарелках: то, что тебя не было, означало праздник для нас – у нас было право хотеть поесть, посмеяться, пошутить. А потом, когда в школе заканчивались занятия – сразу дурное предчувствие, что впереди вечер: я следил за тобой из-за штор столовой, и когда видел, что твоя машина подъехала, то сразу предупреждал всех. Это была паника, мы не знали, что делать, во всяком случае, мне каждый вечер очень хотелось провалиться сквозь землю. Если ты возвращался рано, меня постигало ужасное разочарование – значит, мои муки начнутся рано. А если проходили часы, а тебя все не было – тревога тисками сжимала мне внутренности, чем позже ты приходил, тем больше был пьяный и, конечно, склонный к насилию. Пережив самые ужасные сцены, я каждый вечер, укладываясь спать, боялся, что ты убьешь маму, и сколько раз все продолжалось там. Меня трясло уже в кровати, я плакал, кусал себе пальцы, вставал, одевался, и вдруг – несколько минут покоя, я опять ложился, и вдруг опять твои вопли, удары кулаком по столу, хлопанье дверей, и когда наконец после часов такого кошмара, ты уходил спать, я садился в кровати, часто одетый, и напряженно вслушивался, стараясь не засыпать как можно дольше, навострив уши, потому что боялся, что ты убьешь маму, когда она заснет».



Такое свидетельство говорит само за себя. В нем слышится ежедневный террор, которому подвергался этот ребенок.

Под воздействием наркотиков, алкоголя или по своей психической нестабильности родитель не может владеть собою. Его действия непоследовательны, самоуправны, их невозможно предсказать или предвидеть.



«Я помню безумные глаза матери: она начинала нести околесицу, говорила очень быстро, громко хохотала. Могла схватить меня и приласкать, а потом сразу ударить ногой. Я никогда не могла угадать, в каком она будет настроении. Бывало, что она валилась на стол в кухне и засыпала».



Перед подобной нестабильностью настроения ребенок чувствует свое полное бессилие. Поведение его родителя слишком странно. Он не может найти в нем смысл. И чаще всего чувствует виноватым себя. Ощущение собственной ответственности за состояние родителей добавляет ему и видимость контроля за тем, что происходит.

Вот что своему отцу написала Жюдит:

«Мне было так страшно, когда среди ночи к нам приехала неотложка, когда медбратья уволокли тебя насильно. Мне было стыдно перед соседями. И еще мне было стыдно, когда ты орал в окно. Я стыдилась самого твоего вида, когда штаны у тебя спускались до колен».



Ребенка заполняет в этом случае не только каждодневный страх и отсутствие защиты, но и стыд – он вносит разлад в социальные отношения. Стыд напрямую связан не с состоянием родителя, а с трудностями в коммуникации. Когда ребенок не понимает, что происходит, когда с ним не разговаривают, когда ему ничего не объясняют, он чувствует себя виноватым, совершившим ошибку, и ему становится стыдно. Можно стыдиться богатства, можно – бедности. Но ребенок не стыдится, если он счастлив, а родители у него любящие и приветливые. Стыд всегда связан с нехваткой позитивных эмоций.

Пил ли кто-нибудь из ваших родителей? Принимал ли снотворные или успокаивающие лекарства, изменявшие его поведение или настроение?

Есть ли в истории болезни одного из ваших родителей психические заболевания?

Нагоняют ли ваши родители на вас страх?

Стыдитесь ли вы родителей? По какой причине?

Что бы позволило вам стыдиться меньше?





10. Когда потребности игнорируются




«Рождение детей ничего не изменило в моей жизни», – с гордостью хвалится Натали. Она много работает и дома бывает нечасто. Мало видится со своими малышами, уверенная, что качество присутствия гораздо важнее количества. Няня – вот кто выполняет все неблагодарные работы – или те, что Натали кажутся таковыми: купает их, меняет подгузники, кормит. На долю Натали выпадают только ласки, улыбки и игры. Как у большинства пап! Это уже нельзя назвать мамой – если с ней не делят повседневные потребности. С тем, кто их с вами разделяет, и с тем, кто общается с вами лишь ради удовольствия, разговаривают по-разному. Флоре и Жюстин было понятно: мама любит их, когда они не создают проблем, когда они счастливы. Они приучились носить маски на своих мордашках и никогда не показывали матери своих истинных лиц.


Имея дело с такой мамой, которая, скорее, может показаться папой, ощущаешь потребность в защите, чтобы иметь возможность проявить себя полностью. Чтобы можно было сказать «так не пойдет», «мне необходимо то-то или то-то». Чтобы иметь, кому поверить свои несчастья, пожаловаться на жизненные трудности. Натали искренне кажется, что у нее прекрасные отношения с детьми, но она игнорирует их потребности.

И наоборот – в отличие от Натали, Иван и Элоиза никогда не выходят из дома. Они отказываются от всех приглашений и не зовут гостей, и все из-за младенца. Их дитяте уж два года, но им не хочется нарушать его привычный ритм жизни. Поесть он должен в 18 часов, спать – в 19 часов. На первый взгляд такие родители по-настоящему заботятся о благополучии своего младенца. Вся их жизнь крутится вокруг него, поставлена в зависимость от него. Притом что это уже не младенец, и любое человеческое существо в состоянии развития нуждается в разрывах ритма и разнообразии влечений. Иван с Элоизой игнорируют известное количество потребностей их сына.

«Мама, мне бы так было нужно, чтобы ты меня обняла». Потребность в нежности и интимности – одна из первейших. Прочтем отрывок из письма Фатимы:



«Во мне до сих пор живы печальные воспоминания о том, как ты каждый вечер заходила поцеловать мою малышку-сестренку в соседнюю спальню. И каждый вечер я надеялась, что, может быть, в виде исключения, ты зайдешь поцеловать и меня… Я ждала, но все напрасно… Ибо ты каждый вечер спускалась к нам, а дверь моей комнаты даже не приоткрывала… Тогда я в отчаянии зарывалась лицом в простыни и безмолвно рыдала, пока сон не снисходил к моему горю… Сколько вечеров я проплакала так, хотя была бы счастлива от самой маленькой ласки… А еще я писала для тебя записки, письма или открытки, пахнувшие цветами, где говорила тебе о своей любви; вот только не смела тебе их показать – заранее зная, что ты меня оттолкнешь! Если бы ты только умела меня выслушать, взглянуть на меня, но нет, я действительно на это не рассчитывала…»



Какая тоска в этих словах! Как эта мать смогла прожить столько лет, оставаясь бесчувственной к потребностям дочери? Она так и не узнала, что дочь всей душой любила ее, несмотря на ее безразличие. По большей части угнетатель вызывает ненависть, которая еще и возрастает. Чем больше она игнорирует свою дочь, тем больше та ненавидит ее за причиненную ей боль.

«И не стыдно тебе? Все на тебя смотрят». Бабушка шлепает своего внука. «Перестань плакать, эй ты, сейчас же перестань плакать». Малышу, кажется, не больше трех лет. Я не знаю, почему он плакал. И не знаю, почему его слезы вызывали такой гнев у бабушки. Но ничто не может оправдать желания пристыдить ребенка, а тем более на глазах у людей. Весьма вероятно, что стыдно было бабушке. Она опасалась того, что люди посмотрят на нее, а не на внучка. А может быть, бабушке и впрямь слезы казались неоправданными, – но при этом они ведь выражали потребность, которая не была понята. Ребенок страдает вдвойне – из-за неудовлетворенности своей потребности, но еще и из-за чувства, что его унизили. Наверное, он проглотил свои слезы, но возненавидит бабушку за то, что она не смогла его услышать.

«Не плачь», «не кричи», «не бойся»… «Не звоните ему эту неделю, пока он в летнем лагере, не пишите ему, а то он из-за вас плакать будет». Взрослые не любят прислушиваться к чувствам детей.

В каждом ребенке живет потребность чувствовать, что его принимают, признают, выслушивают, любят, уважают, ценят. У него есть потребность иметь право выразить себя и быть понятым. «Не проси, это невежливо», «Будешь требовать – вообще ничего не получишь!», «Чем больше просишь, тем меньше будешь иметь». Привыкнув к подавлению своих ожиданий, личность, ставшая взрослой, испытывает трудности с признанием своих потребностей и формулированием своих требований.

Были ли ваши родители внимательными к вашим потребностям?

Как они откликались на них?

Имели ли вы право требовать?

Как ваши родители реагировали на выражение ваших чувств? Они выслушивали или одергивали вас, заставляя замолчать?





11. Секреты и недосказанности




В не столь уж далекие времена родители знать не знали, что маленькие дети понимают так много. Не отдавали себе отчета в том, что зародыши могут понимать мысли матери. Не знали, что груднички откликаются на эмоции родителей. Маленькое существо воспринималось лишь на уровне пищеварительного тракта. Нужно было накормить его, возможно, поставить на ноги, и соблюсти его «невинность».

Детям почти ни о чем не говорили. Ребенка не ставили в известность, когда папа терял работу или у мамы случался выкидыш. Так же молчали и о самоубийстве дяди Марселя, раке тети Мари, обворовывании дачного домика, пожаре на заводе, где работает отец, болезни, потом и кончине младшего братика, прабабушке, попавшей в психбольницу, дедушке-коллаборационисте, любовнике бабушки или денежных затруднениях в семье. Ребенка не готовили к запланированному переезду. Его перевозили туда-сюда. А если б секреты еще и имели возможность расти и развиваться!

В повседневной жизни не было места для разговоров с ребенком. Малыша везли к бабушке, не сообщая ему, сколько времени он там проведет, даже не сказав, когда вернется мать! Если бабушка любящая, все проходит прекрасно. Считалось, что малышу в четыре года все равно, и его можно оставить у тетушки, не уточнив, когда за ним придут. Оставляя ребенка без поддержки, в страхе, что его, не способного к самостоятельности, совсем бросили.

Существуют простые недосказанности, то есть вещи, которые взрослые не считают полезной информацией для детей: им кажется, что детям это неважно, или же они полагают, что дети все равно не поймут да и не имеют потребности об этом знать. А существуют еще и секреты – то есть тщательно скрываемая информация. Недосказанности запрещают ребенку облекать некоторые из своих эмоций в слова. Секреты отрезают часть его самого. Секрет чаще всего бесполезен и имеет разрушительные последствия. Он ни от чего не защищает детей. Скорее, наоборот – лишает их чувства уверенности. Дети чувствуют эмоции взрослых, они понимают: есть нечто такое, о чем им не сказали. И говорят сами себе: если нам про это не сказали – значит, в этом что-то чудовищно страшное. Так вокруг секретов рождаются всевозможные фантазии. А фантазия всегда тяготеет к тому, чтобы оказаться куда страшнее реальности.

О секретах ребенку нельзя говорить в резкой форме. Прежде всегда нужно его выслушать, выяснить, что он знает, что он себе напридумывал, навоображал. Секрет, высказанный без подготовки, либо не будет услышан, либо будет воспринят как взлом психической жизни ребенка. Ребенок сам создает себе свою истину. Чтобы воспринять нечто иное, ему сначала нужно «вычистить» свои уверенности. Роль взрослых или психотерапевта – в том, чтобы помочь ребенку задать самому себе вопросы, заставить его высказать тот вопрос, который он сможет задать родителям и который будет для него иметь смысл. Тогда родители и смогут ответить, приоткрыв завесу тайны. Ребенок будет готов воспринять ее.

Секрет означает подозрение – были обдуманы и другие следы, а симптом так и остался непонятым. Под симптомом я понимаю повторяющееся и вынужденное поведение или же внезапное происшествие, оставшееся без объясненной причины. Жюлю было два месяца, когда мама Элен уронила его на землю. Почему так случилось? Это было слишком странно, и ей хотелось понять.

Как и все мамы, она иногда амбивалентна по отношению к своему маленькому мальчику… Но чтобы просто уронить!.. Невозможно. Мы исследуем проблему вместе. Она рассказывает мне, что ночью ей приснился сон: она потеряла сумку. Интуиция подсказывает мне: а не могло ли быть так, что зародышей в чреве ее матери было двое – был еще и ее близнец? Предпринимаем расследование. Ее мать все отрицает, но все же упоминает о том, что за два месяца беременности потеряла много крови, так что предполагала выкидыш! Гипотеза о близнеце нашла подтверждение. А главное – она о многом сказала Элен. Она придавала смысл многим ощущениям. Этот канувший в небытие близнец имел потребность быть признанным. И он символически снова возник в жизни Элен в этом падении Жюля.



Молодая женщина по имени Грас встречается только с женатыми мужчинами… Отважившись понемножку вытащить из матери кое-какие подробности, она наконец понимает: ее отец постоянно обманывал мать. Любовницы были несомненно удачливее супруги, униженной, недооценнной. Сигнал, услышанный бессознательным Грас, был ясен: «Лучше быть любовницей, чем женой». Ей удалось поговорить об этом с отцом – и тот без обиняков рассказал ей историю четы и все свои любовные похождения.

Между ними возникли искренность, интимность и взаимное уважение, которого она никогда не чувствовала в папином отношении к ней. Она лучше поняла его жизнь и смогла отринуть ее. Ее чувства нашли понимание. Через месяц после снятия секрета ей удалось встретить свободного мужчину.

Изауре было двадцать семь, когда она узнала, что ее отец – гомосексуалист. Конечно, это было печальным открытием, но главное – как грустно было осознать, до чего же она была чужой для этого человека все свое детство и немалую часть юности. Она страшно разобиделась на отца и мать за то, что те ничего ей не сказали. Она-то видела в них пару, составлявшую единое целое. Не знал никто из четверых детей. Никому из них не удалось создать семью.

Никто не говорил Хулиане (четыре годика) о том, что ее бабушка умерла. Но ведь она ее так редко видела… При этом после похорон Хулиану стали преследовать ужасные кошмары. Она каждую ночь просыпалась и не успокоилась до тех пор, пока ей обо всем наконец не рассказали.

Ирен с самого рождения чувствовала себя виноватой. Ее мучил жуткий стыд. После долгих изысканий она узнала тайну своего рождения. Она – плод инцеста ее дедушки с ее матерью. Новый ужас, который тем не менее принес ей облегчение. Все наконец выяснилось. Почему дедушка обращался с ней как с дочерью, за что ее так ненавидела бабушка, почему мать всегда предпочитала ей сестренку, почему она так мало похожа на мужчину, которого называла папой, и почему этот последний был с ней таким жестоким, и еще – почему ее так и не окрестили, в отличие от ее младшей сестры.

Свойство секрета – быть тайным. Если вы подозреваете, что в вашей семье есть секрет, поговорите о нем с несколькими людьми. «У меня впечатление, что в семье что-то от кого-то скрывают. Ты ничего не можешь объяснить?» Если раскрытия тайны не происходит сразу же, прибавьте: «А если бы так и было, ты бы мне сказал?» Если вы подозреваете, что речь о поступке или ситуации, за которую вашим родителям может быть стыдно, заговорите об этом в беседе о телепередаче, о книге. Найдите повод. Скажите вашим родителям, как это важно для вас и чему послужит в вашей жизни такая информация. Большинство людей скрывают что-нибудь из чувства стыда или потому, что не понимают, какое сильное влияние это может иметь на близких. Они опасаются, что, раскрыв тайну, нарушат равновесие в семье. Однако, как только секрет раскрыт, немедленно наступает облегчение.

Одни семейные тайны могут касаться рождения детей (усыновленных или удочеренных, брошенных, настоящих или незаконнорожденных), брака (развод, несчастная первая любовь, любовница, любовник…). Другие – национального происхождения, отвергнутых отношений, психических болезней, алкоголизма, самоубийства, тюрьмы… Мы бессознательно принимаем на себя неизвестные нам страдания наших предков. Как хорошо выразилась Мартин о свей прабабушке по отцовской линии: «Мне кажется, никто не понял ее мучений, никто не соизволил поставить себя на ее место. Сегодня на ее месте я – и заново переживаю те же симптомы».

Подозреваете ли вы о существовании тайн в вашей жизни? Есть ли в вашем прошлом провалы, отсутствие логической последовательности?

Есть ли ответвление семьи, о котором говорить не принято? Всех ли ваших прабабушек, дядей и тетей вы знаете?

Свойственно ли вашей семье умалчивать о каких-либо фактах? Как в семье говорят об умерших, несчастных случаях, личных проблемах?