Повелитель войн

– У меня был сын от первого брака, – пояснил я. – Он умер во младенчестве.

– Соболезную. Я не знал.

– Потом погибла Стиорра.

Про третьего Этельстан предпочел не спрашивать, так как знал, что я имею в виду епископа Освальда. А мой старший сын и вправду стал епископом и получил диоцез в Сестере. Он по-прежнему сидел слева от Этельстана, но мы делали вид, что не замечаем друг друга. Когда я взобрался на помост, мой сын поприветствовал меня холодным кивком, но я не ответил, даже не посмотрел ему в глаза. Затем, когда Этельстан отвлекся, я обратился к епископу Оде.

– Почему ты мне не сказал? – спросил я вполголоса.

Оде не требовалось ничего растолковывать. Он пожал плечами.

– Король желал удивить тебя. – Священник смотрел на меня спокойными, умными глазами, храня непроницаемое выражение лица.

– Ты хочешь сказать ошарашить?

– Я хочу сказать, что он молится о вашем примирении. Все мы молимся. Твой сын – хороший человек.

– Это не мой сын.

Гнев и обида сделали меня раздражительным. Этельстан мог рассыпаться в приветствиях, но я все равно чувствовал себя загнанным в капкан. Убить Колфинна было просто, но это гостеприимство в заново отстроенном зале вселяло в меня ужас.

– Принц Эдмунд выказывает большие способности! – с восторгом произнес Этельстан. – Из него вырастет могучий воин. Он хотел поехать с нами на север, но я возложил на него командование в Винтанкестере.

Я промычал что-то в ответ и обвел взглядом освещенный свечами зал. Сидевшие в нем люди смотрели на меня. Я знал многих из них, но для молодого поколения я был чужаком, реликвией, именем из прошлого. Они слышали обо мне, слышали истории о побежденных врагах и разбитых армиях, видели блестящие браслеты на моих руках, боевые шрамы на щеках. Еще юнцы видели седую бороду и глубокие морщины, избороздившие мое лицо. Я был прошлым, а они – будущим. Меня как бы больше не существовало.

Этельстан поднял глаза на закрытые ставни.

– Мне кажется, солнце пытается проглянуть, – сказал он. – Я не прочь немного проехаться. Составишь мне компанию?

– Я этим утром уже проехался, государь, – нелюбезно ответил я.

– В такой-то дождь?

– Был один человек, которого следовало убить, – буркнул я.

Король просто смотрел на меня глубоко посаженными глазами. Враги дали ему ехидное прозвище Мальчик-Красавчик, но все они были теперь мертвы, а мальчик-красавчик повзрослел и возмужал, превратившись в привлекательного и даже внушительного мужчину.

– И он теперь покойник, – закончил я.

На его губах мелькнула тень улыбки. Этельстан понимал, что я пытаюсь вывести его из себя, но не поддался на мою грубость. Он строго-настрого запретил поединки, отдал приказ не носить в лагере оружия. И вот я открыто признаюсь, что совершил убийство, а ему вроде как все равно.

– Мы проедемся, – твердо заявил он. – И захватим с собой пару соколов. Идет?

Король хлопнул в ладоши, привлекая внимание всех собравшихся в зале:

– Солнце выглянуло! Не поохотиться ли нам? – Он оставил скамью, подавая всем пример тоже подняться.

Нам предстояло отправиться на охоту.





* * *


Епископы с нами не поехали, и это было хоть каким-то утешением. Ода сказал, что Этельстан хочет моего примирения со старшим сыном, и я боялся, что меня заставят все полдня терпеть его общество, но вместо этого большую часть времени сам Этельстан ехал рядом со мной, тогда как свита держалась позади. Сопровождали нас два десятка облаченных в кольчуги воинов – суровых парней в алых плащах, с длинными копьями и верхом на крупных скакунах.

– Опасаешься нападения? – спросил я у Этельстана, когда мы выехали из монастыря.

– Врагов я не боюсь, – весело молвил он. – Потому что меня хорошо охраняют.

– Как и меня, – заметил я. – И все же вчера один лучник попытался меня убить.

– Я слышал! Думаешь, он и меня попробует нашпиговать стрелами?

– Быть может.

– Это был кто-то из людей Хивела?

Вопрос дал мне понять, что ему доложили о моем визите в шатер Хивела накануне ночью.

– У валлийцев в ходу длинные охотничьи луки, – сказал я. – Но Хивел клянется, что это был не его человек.


– Уверен, так и есть! Хивел никогда с тобой не ссорился, а мы с ним заключили мир. Я ему доверяю. – Этельстан улыбнулся. – Пробовал когда-нибудь натянуть длинный охотничий лук? Я вот однажды попробовал. Для этого нужна немалая сила! Тетиву натянуть я сумел, но от напряжения правая рука ходуном ходила. – Он повернулся к Элдреду, скакавшему слева от него. – Лорд Элдред, тебе доводилось иметь с таким дело?

– Ни разу, государь, – отозвался тот. Элдред был не рад, что ему навязали мое общество, и отказывался глядеть на меня.

– Стоит попробовать! – жизнерадостно посоветовал Этельстан. Он держал накрытого колпачком сокола, резко вертевшего головой во время нашей беседы. – Самец, – сказал он и приподнял кисть, показывая мне птицу. – Лорд Элдред предпочитает самок. Они крупнее, понятное дело, но слово даю, этот маленький мерзавец более свиреп.

– Они все свирепые. – У меня птиц не было. Я предпочитал ходить с рогатиной на вепря, зато сын обожал соколиную охоту. Я оставил на него Беббанбург и надеялся, что никакой мерзавец не попытается захватить крепость, пока я торчу на противоположном краю Нортумбрии.

Мы подъехали к лагерю, и Этельстан остановил коня рядом с большим каменным кругом, в котором стоял его шатер. Он указал на здоровенный валун, возвышающийся у входа.

– Никто не может объяснить, что это за камни.

– Их поставили тут древние, – ответил я.

– Да. Но зачем?

– Потому что ничего лучшего не придумали, государь, – ляпнул Элдред.

Глядя на валун, Этельстан слегка нахмурился. Заметив, что мы остановились, к нам начали подтягиваться люди, но верховые стражники отогнали толпу прочь.

– Их так много, – проговорил король, имея в виду камни. – По всему королевству. Это большие каменные круги, и мы не знаем, зачем их возвели.

– Языческое суеверие, – презрительно бросил Элдред.

– Твой сын, – Этельстан смотрел на меня и имел в виду моего первенца, – предложил повалить все эти камни.

– Почему?

– Потому что они языческие, ясное дело!

– Те боги мертвы, – сказал я, кивнув в сторону камня. – И не причинят нам вреда.

– Лорд Утред, они не жили никогда, ибо есть только один Бог! – Этельстан махнул начальнику охраны. – Не прогоняйте этих людей! Они не замышляют ничего дурного!

Он говорил о тех, кто подошел посмотреть на короля. Этельстан направился к ним, остановился и сказал что-то. Я слышал, как люди засмеялись.

У него есть дар. Народ его любит. Он выглядит как истинный вождь, конечно, и это помогает, но к очарованию короны Этельстан добавляет и свое собственное. Сейчас, отправляясь на соколиную охоту, он надел простой золотой обруч, блестевший в робких лучах солнца. Его коня, здоровенного серого жеребца, покрывала попона из мягкой кожи с вытесненными золотом королевскими гербами, сапоги государя украшали золотые шпоры, а длинный черный плащ окантовывала золотая нить. Я вглядывался в лица и видел, как они рады, что их король остановился поговорить с ними. Все посмеивались, улыбались, хохотали над его шутками. Слухи до них доходили – кто же их не знал? Молва гласила, будто король отказывается жениться, предпочитая общество юных красавцев, но людям было все равно, потому что Этельстан выглядел как король, вел их в бой и делом доказал, что не уступит доблестью и отвагой лучшим из воинов. И еще потому, что любил своих подданных. Доверял им. Теперь король шутил с ними, и они веселились.

– Он хорош. – Элдред поравнял своего коня с моим.

– Как всегда, – ответил я, по-прежнему глядя на Этельстана.

Последовала неловкая пауза, потом Элдред кашлянул, прочищая горло.

– Лорд, мне следует извиниться перед тобой.

– За что?

– Вчера вечером я не знал, что это был ты.

– Теперь знаешь, – отрезал я и ударил коня шпорами.

Я поступил грубо. Я это понимал, но ничего не мог с собой поделать. Слишком много вокруг было тайн, слишком много развелось властолюбивых юнцов, с жадностью глядящих на Нортумбрию, а я ведь нортумбриец. Я – ярл Утред Нортумбрийский, мои предки отвоевали эту землю у бриттов, и мы защищали ее от них, от данов и от норманнов. Теперь, как я понимал, мне снова предстоит оборонять ее. Вот только от кого?

Не обращая внимания на Элдреда, я повернул коня и увидел, что Эгил оживленно беседует со своим сородичем-норманном, Ингильмундром. Ингильмундр, заметив, что я смотрю на них, склонил голову. Я не ответил, но в глаза бросился висящий у него на груди большой золотой крест. Ко мне подъехал Финан.

– Вызнал что-нибудь? – поинтересовался он вполголоса.

– Ничего.

– А я вызнал, – так же тихо продолжил он, – что Ингильмундр крестился.

– Я видел крест.

– Его трудно не заметить! На таком кресте овцу распять можно. И он заявил, что поведет всех норманнов Вирхелума в Сестер, чтобы и они тоже крестились.

– В Сестер? – недоуменно повторил я.

– Потому что епископ Освальд открыл им путь к истине, – без выражения произнес Финан, предпочитая не упоминать, что епископ – это мой сын. – А может быть, так оно и есть? – добавил он с сомнением.

Я кивнул. Обращение язычников бывает искренним, конечно. Свидетельство тому – епископ Ода. Вот только я скорее запустил бы волка в овчарню, чем доверился Ингильмундру.

– А еще Ингильмундр мне заявил, что мы все теперь энглийцы, – продолжил Финан.