Потому что ты мой

2. Внутреннее беспокойство, вызванное подозрениями или страхом соперничества, неверности в любви



Я всегда была ревнивой.

Ребенком.

Подростком.

В двадцать.



И сейчас.



Все думают, что я такая спокойная.

Считают меня достойной (ненавижу это слово), но они понятия не имеют, какой я бываю злобной.



Впрочем, приходится проявлять осторожность… Шекспир был прав: ревность и впрямь чудище с зелеными глазами, которое поднимает свою уродливую голову, когда этого меньше всего ожидаешь.



И не знаю, слышали ли вы об этом, но…



Ревность убивает.





Вторник




17

Грейс




«Я должна ей рассказать. Сил больше нет. Эта тайна сведет меня с ума».

Грейс ждет, надеясь услышать от телефонного собеседника что-нибудь ободряющее. Ее губы беззвучно шепчут инструкции из открытой поваренной книги: Грейс пытается разговаривать и одновременно готовить ужин. Скоро Лука вернется домой с тренировки по футболу.

– Чего ты так боишься?

Она вытирает руки о кухонное полотенце.

– Ничего. Всего. Вдруг Ли перестанет со мной общаться? Сама не знаю.

– Ты же ее лучшая подруга.

Грейс швыряет полотенце на кухонный стол.

– Вот именно. О том и речь. Я ведь у нее лучшая подруга.

После недолгого колебания:

– Просто признайся ей, и все.

Помешивая мясо и рис деревянной ложкой, Грейс добавляет еще немного соевого соуса.


– Я все понимаю, но, пожалуй, лучше подождать поездки. Пусть расслабится и почувствует себя счастливой.

– Но буквально минуту назад ты говорила, что должна ей рассказать.

– Знаю. У меня от всего этого голова кругом. – Грейс тихо вздыхает. Скорей бы все кончилось. Плевать на последствия. Пусть Ли закатывает концерт, лишь бы тайна не лежала на груди камнем.

На подъездной дорожке появляется пикап Чэда, и Грейс машет через кухонное окно.

– Только что вернулся Лука. Мне пора.

– Ясно. Не накручивай себя. Все будет хорошо.

– Спасибо.

И все же тревога никуда не исчезает. Грейс нажимает на кнопку, прерывая связь. С крыльца уже доносятся шаги ее сына, бутсы с шипами грохочут, как бегущее в страхе стадо.

– Привет, милый! – Грейс моет руки с мылом и вытирает их о влажное кухонное полотенце.

Лука сразу отправляется в гостиную, но Грейс останавливает сына.

– А ну-ка разуйся! И, будь добр, помой руки. Ужин почти готов.

Чэд разворачивает машину. Он даже не зашел в дом, но для Грейс так даже лучше. Хвостовые огни его автомобиля стремительно удаляются по Эстес-роуд, и она едва удерживается, чтобы не послать ему эсэмэску «не гони, ты ведь в жилом районе!».

Задумчиво глядя на окрестности в окно, Грейс бросает в чугунную сковороду нашинкованный сладкий перец. Стоимость здешних домов с легкостью достигает семизначных цифр, но она купила свой много лет назад, сразу после развода, предложив гигантский первоначальный взнос, а потом перекроила все по своему вкусу. Элис живет чуть дальше по этой же улице в огромном викторианском особняке. Раньше по выходным они выискивали антиквариат по распродажам частных коллекций или встречались по субботам поболтать о домашнем хозяйстве. Славные деньки, когда она еще вила свое гнездышко. Жизнь изменилась за такое короткое время. Раньше Грейс была как открытая книга, а теперь секреты чуть ли не ото всех.

– Я умираю с голоду, – говорит Лука.

Лицо у него раскраснелось, форма в траве и земле.

– Ступай переоденься.

Он открывает шкаф и, запихнув одежду в корзину для грязного белья, принимается выдвигать и задвигать ящички в поисках чистой пижамы.

Грейс накладывает обжаренные овощи на тарелки ему и себе и несет их к задней двери.

– Поедим снаружи?

– Конечно, – бросает Лука, натягивая футболку.

Они устраиваются во внутреннем дворике. Лука делится с ней рассказами о футболе и Чэде. Она выслушивает терпеливо, не сказав о бывшем ни одного плохого слова, затем откидывается на спинку стула и поднимает лицо к звездам.

– Здорово, правда?

Неожиданно Грейс охватывает удовлетворение – своей жизнью, будущей поездкой, тайной, – и она улыбается в темноту. Все пройдет как по нотам. Она столько работала ради таких вот мгновений. Ничто не помешает ее плану.

Ничто не отнимет у нее счастья.





Среда




18

Ноа




Зря не признался. Ему не нравится держать что-либо в себе, не нравится притворяться, говорить одно, чувствуя другое. Почему бы попросту не сказать Ли обо всем? Конечно, она нервничает из-за поездки. Конечно, еще смущается из-за недавнего признания. Уж он-то лучше любого другого понимает, как тяжело оставить того, кому нужен.

Во время последнего урока с Мейсоном Ноа ловит себя на мысли об Уайатте. Брат приснился ему вчера ночью… в кошмаре.

Мейсон пишет. Тикают часы. Ноа меняет позу, и деревянный пол скрипит под его стулом. Они работают над мелкой моторикой. Простые навыки: держать карандаш, застегивать и расстегивать рубашку, передавать предметы через срединную линию тела – все это за последние месяцы у Мейсона значительно улучшилось. Он останавливается, стирает и пишет снова.

– Хорошо. Давай попробуем вот эту фразу. – Ноа старается сосредоточиться на мальчике, но мысли об Уайатте затягивают в прошлое.

– Я этого не понимаю, – жалуется Мейсон. – Скажи, как еще это можно сделать?

Мейсон смотрит на Ноа. Мальчик как две капли воды похож на брата. Те же курчавые волосы. Те же задумчиво сведенные брови. Та же привычка постукивать по столу ручкой. Будто все время смотришь в зеркало, которое переносит в прошлое, бередя душу.