Потерянный ребенок

Прибрежные волны вспенились, поблескивая в свете луны, и она разглядела их – пару черных туфель, которую узнала бы из тысячи. Гарриет вскрикнула и бросилась к ним, когда одна из разбившихся о берег волн уже была готова их унести в море. Она упала на колени и вцепилась в них онемевшими от холода пальцами, а в ее голову хлынули мысли о том, какую же роль она сыграла в смерти Ребекки, и о том, как Сесилия несла беспомощную малышку на руках все дальше в море.

Ее ботинки и пальто насквозь промокли от ледяных волн, но Гарриет все стояла на коленях у самой кромки воды, не в силах поднять взгляд, словно боясь подумать о том, что натворило море. Но вот полная луна пробилась сквозь облака, и она увидела его – крошечный белый домик, выстроенный на неприветливом утесе, словно маяк, манящий Гарриет к себе. Ее сердце было разбито, а боль в теле от нескончаемого дождя, пронизывающего до костей, была настолько сильной, что ей казалось, что она тонет. Гарриет с трудом встала на ноги и начала медленно брести по влажному песку по направлению к дому. В голове с усмешкой прозвучал голос Джейкоба: «Ребенка нет и не будет, потому что между нами нет любви», потом перед ее глазами будто бы возник силуэт Сесилии, которая прижимала к груди Ребекку и умоляла ее: «Пожалуйста, помоги нам, Гарриет. Ты единственная, на кого я могу положиться».

Когда она приблизилась к концу тропинки, пронзительный, воющий ветер уступил место другому звуку. Звуку, который она знала так хорошо, что сперва была уверена, что он ей послышался. Это был плач малышки Ребекки. Гарриет остановилась, оглядываясь по сторонам. Слабый крик раздался снова, и она замерла, прислушиваясь, тщетно пытаясь определить, откуда он доносится. Ребекка была где-то совсем недалеко.

Гарриет пошла в сторону, откуда доносился едва слышный плач, изо всех сил стараясь расслышать в завывающем ветре слабый голосок крошки Ребекки. Постепенно она различила в темноте очертания пещеры, и когда она подошла к ее входу, изнутри донеслись крики малышки и вторившее им гулкое эхо. Гарриет бросилась в пещеру, и чем глубже она пробиралась внутрь, тем отчетливее был слышен плач Ребекки.

– Где ты, родная, скажи! – звала она. – Ребекка! Ребекка!

В кромешной темноте раздался протяжный вой девочки. Гарриет бросилась вперед, спотыкаясь и падая на землю, на острые камни, и наконец, вытянувшись всем телом вперед, нащупала в темноте холодную детскую ручку.





Глава двадцать третья




Я кашляю, кашляю и все не могу остановиться. Меня начинает тошнить. Я не могу дышать, меня мучит страх. Рози нажимает тревожную кнопку, чтобы позвать на помощь, и вскоре палата наполняется людьми. Они надевают мне на лицо маску и пытаются помочь мне наклониться вперед, чтобы я могла дышать, но я падаю обратно на кровать, и все вокруг меня темнеет. Мне кажется, что я нахожусь под водой. Мою голову обвивают морские водоросли, я вдыхаю соленую черную воду.

Я снова тону, погружаясь все ниже и ниже – все глубже и глубже, прямо в ад. Я закрываю глаза и жду, когда же все закончится. На мгновение воцаряется тишина, а затем я чувствую боль в плече.

Меня дергают за руку и вытаскивают на поверхность. Ледяной ветер дует мне в лицо, и я делаю глоток воздуха.

– Держись! – кричит на меня мужчина, но я почти его не слышу. В моих ушах морская вода.

Он обхватывает мою шею рукой и начинает вытаскивать меня из воды. Волны налетают на нас со всех сторон. Каждый раз, когда я пытаюсь вдохнуть, одна из них накрывает нас. Я хочу, чтобы он сдался. Я закрываю глаза и молюсь, чтобы он выдохся и бросил меня.

– Ты меня слышишь? Очнись!

Приглушенный мужской голос приводит меня в чувство, хотя мои веки настолько тяжелые, что я едва могу открыть глаза. Волна с шумом разбивается рядом со мной, и я с ужасом осознаю, что не знаю, где моя малышка. Я оставила ее в пещере, я пытаюсь ему об этом сказать, но мне так холодно, что я не могу выговорить ни слова.

Я возле самой воды. Она прибывает, омывая мое тело, и отходит обратно. Прилив тянет меня в море. Я слышу, как плачет моя девочка, и смотрю назад. Там никого нет, она совсем одна. Совсем одна в темной и холодной пещере.

Я снова закрываю глаза. Мужчина кричит на меня, и я отворачиваюсь, борясь с приступом тошноты. Вдруг меня наотмашь бьют по щеке, и я прихожу в себя от боли и открываю глаза.

Мужчина стоит надо мной. Вокруг темно, но луна светит достаточно ярко, чтобы я смогла его разглядеть. У него круглое лицо, темные волосы и густая борода. Я узнаю его. Он был со мной в воде.

– Ты меня слышишь? Как тебя звать?

Изо рта у него пахнет пивом, и мне становится хуже.

Мои глаза точно выжгло солью. Вода набрасывается на нас обоих, такая спокойная под поверхностью и такая неистовая над ней; она проникает нам в горло, в уши, в глаза, а он кладет меня на спину и мучительно медленно тащит обратно к берегу.

– Держись! Скорая в пути.

Он заливается кашлем и наклоняется, опираясь руками на колени и пытаясь отдышаться. Я поднимаю на него глаза. Знаю, из-за меня он чуть не утонул, но я не просила его идти за мной. Было бы лучше, если бы он этого не делал. Было бы лучше, если бы он оставил меня там.

Я отворачиваюсь, пытаюсь понять, где я, и в растерянности понимаю, что это место мне незнакомо. Моя кожа ледяная на ощупь, вся одежда порвана, но мне тепло.

– Кто ты вообще и какого черта там делала? – рявкает он, словно выплевывая слова. Его трясет от холода, и он тяжело дышит.

Я хочу прокричать ему, чтобы он помог моей малышке, но ничего не выходит, и меня только рвет морской водой. Я снова закрываю глаза, и он берет меня за плечи и трясет меня так долго, что у меня начинает болеть шея. Он кричит на меня, требует, чтобы я говорила с ним, но я не знаю, что ему ответить. Было бы лучше, если бы он ушел. Было бы лучше, если бы он вообще не приходил за мной. Я слышу плач своей девочки.

– Пожалуйста, принесите мою дочь, она в пещере, – шепчу я, но он не слышит и только кричит: «На помощь!»

Мысли путаются, словно огромные щупальца. Помню, как я отправилась с дочкой в бухту Уиттеринг. Помню, стояла на балконе, держа ее на руках, и мать звала меня со стороны моря. Помню, как я оставила дочь в пещере. Я собиралась вернуться за ней.

Когда я зашла в море, то увидела, что впереди стояла моя мать и махала мне рукой. Но вода выглядела странно, она двигалась по-другому и была похожа на густую черную смолу, готовую засосать меня на дно. Мне стало страшно. Я оглянулась на пещеру, я не хотела оставлять свою дочь, но мать звала меня и манила к себе. Я больше не держала дочку на руках. Я не взяла ее с собой.

Она была в безопасности, лежала в пещере, завернутая в одеяло.

– Она замерзает! Кто-нибудь, дайте одеяло! Одеяло, черт бы вас побрал!

Я смотрю на мужчину. Он стал бледнее. Он смотрит вверх на огни, приближающиеся к нам, затем вниз, на меня. Раздается свисток, длинный и продолжительный. Люди бегут к нам – разбегаются, как муравьи. «Вам в другую сторону, – думаю я. – Помогите моей малышке. Она совсем одна. Ей слишком холодно».

Я поднимаю голову, смотрю на силуэт скалы, озаренный лунным светом. Огни все ближе и ближе.

Меня захлестывает приступ тошноты, я отворачиваюсь, и меня рвет на мокрый шероховатый песок. Я снова слышу крик мужчины, на этот раз более настойчивый, но его голос становится слабее, чем дальше он убегает от меня в сторону света. Меня тошнит морской водой. Живот сводит от боли, но мне все равно. Кто-то появляется рядом со мной и придерживает меня, чтобы меня не трясло так сильно. Я пытаюсь оттолкнуть их, но у меня не хватает сил, и я по-прежнему чувствую на себе их руки. И правда, когда умираешь, тело тебе неподвластно.

Несмотря на заложенные водой уши, я различаю пронзительные женские крики.


– Снимайте куртки, вы все, и кладите их на песок. Нужно поднять ее с холодной земли, нужно ее вытереть. Где скорая, ради всего святого?

– Я ее слышу. Сирена, вон там, – отвечает еще один мужской голос.

Вокруг меня собирается толпа. Я не могу поднять глаза, но замечаю несколько пар обуви – красной, черной, коричневой. Кто-то укрывает меня своим пальто, но я его скидываю с себя.

– Моя дочь в пещере, – говорю я. – Прошу, помогите ей.

Пытаюсь встать. Мне нужно добраться до моей малышки. Мне хочется плакать, но у меня нет сил даже на это. У меня нет голоса, у меня ничего нет. Рядом со мной появляется женщина в шерстяной шапке. Ее глаза поблескивают в свете луны. У нее кривые зубы, но лицо доброе. Перед моими глазами все плывет. Я указываю ей в сторону пещеры, но она смотрит на приближающиеся огни синих фар.

– Скорая приехала. Сейчас вам принесут носилки. Что же вы делали в воде в такую холодную ночь? Зачем вы так с собой?

Снова звучат свистки, раздаются чьи-то крики. Я ложусь на бок и смотрю на воду. Я вижу себя в детстве и маму, вижу, как мы бежим навстречу волнам, а те обрушиваются нам навстречу, и мы кричим от восторга. Мама берет меня за руку, чтобы я не боялась, вода все выше, и вот мы ныряем. Она быстро плывет вперед, и я едва поспеваю за ней. Я зову ее. Она оборачивается и протягивает мне руку. Скорей!

– Сюда!

Я слышу, как по мокрой гальке ко мне бегут люди. Они резко останавливаются, и из-под их ног в мою сторону прилетает несколько маленьких камешков.

– Кто она?

Меня кладут на носилки и несут вдоль берега. Я тяжелая, а песок слишком мягкий. Несколько раз они спотыкаются, я чуть не падаю. Я понимаю, что меня уносят от моря, и меня охватывает паника.

– Никто не знает, кто она такая, – снова говорит женщина в шапке. – Кто ее нашел?

На море по-прежнему шумно, и всем приходится кричать.

– Я. – Мужчина, который достал меня из воды, выныривает откуда-то совсем рядом. – Я шел домой из паба по тропинке и увидел, как она уходит в море. Я со всех ног за ней побежал, но она уже была довольно далеко.

– Господи, да у нее кровь! – звучит опять женский голос. – Все ноги в крови, смотрите!

Не успевает она сказать это, как мой живот сводит от боли, и я вскрикиваю, впервые чувствуя, что у меня внутри все словно горит. Когда меня подносят к скорой, я слышу еще одну сирену, неловко поворачиваю голову и вижу, как у края утеса останавливается полицейская машина. Синие сигнальные огни вращаются, словно глаза следящей за мной акулы.

Прежде чем они закрывают двери скорой, я успеваю бросить последний взгляд на «Сивью». Я хватаю какого-то мужчину за руку, умоляю его не оставлять ее, но меня так сильно трясет, что он ничего не понимает и вводит мне в руку иглу.

У меня в ушах стоит ее плач, когда водитель заводит двигатель, сирена снова начинает завывать, и машина трогается.





Глава двадцать четвертая




Ребекка

Пятница, 14 ноября 2014 года

Джесси смотрела на лежавший у нее на коленях альбом с газетными вырезками и медленно перелистывала страницы, в то время как Ребекка внимательно следила за ее реакцией.

ДОМ УЖАСОВ, кричал заголовок газеты «Дейли миррор».

Джесси начала читать одну из статей вслух:

– Идиллическая картина жизни в домике у моря сменилась сценами из жуткого кошмара, когда ветеран войны забил жену до смерти и свел счеты с жизнью, в то время как их маленькая дочь спала в соседней комнате, – закончив, она подняла глаза. – Поверить не могу, что тебе пришлось остаться на ферме «Сивью». Это же так близко к тому дому, где все произошло… Словно тебе приходилось проживать эту ночь снова и снова?

– В самом доме я больше никогда не бывала. Кроме того, на тот момент мне было всего тринадцать, – возразила Ребекка. – У меня был выбор – остаться с Харви и его отцом или отправиться в детдом, но я не представляла себе жизни без Харви, да и Тед хотел, чтобы я жила у них. Думаю, в какой-то степени он чувствовал себя виноватым, – добавила она.

– Что ты имеешь в виду?

Больше всего на свете Ребекка хотела бы просто закрыть альбом. Ей казалось, что большие печатные буквы карабкались к ней по дивану, словно пауки. Но Джесси пристально смотрела на нее, вцепившись в пожелтевшие статьи, словно они были ее последней надеждой, поэтому она заставила себя продолжить.

– В ту ночь, когда умерли мои родители, я лежала в кровати в своей комнате. В бухте поднялся жуткий шторм. Дом всегда с трудом выдерживал такие испытания, и тонкие рамы в окнах дребезжали так громко, словно стекла вот-вот должны были разбиться. Мне послышалось, будто кто-то зашел в дом; началась ссора. Я так и не увидела, кто это был, и, когда я спустилась, никого уже не было, но я была уверена и думаю до сих пор, что это был Тед или Харви. В тот день я приехала к Харви на работу и сообщила ему о том, что мы больше не будем жить в «Сивью». Я думала, что кто-то из них пришел просить моего отца, чтобы я осталась с ними на ферме. Конечно же это легко могло повлечь за собой ссору. Мой отец знал, что Тед был влюблен в мою мать, а теперь Робертсы хотели забрать у него еще и дочь – ясное дело, он бы впал в ярость. – Ребекка замолчала, вспоминая, как услышала из кровати два стука дверного молотка. – С другой стороны, Харви клялся, что это не мог быть ни он, ни его отец, и полиция подтвердила, что у них обоих было алиби, поскольку они находились в тот момент в пабе. Может, это и был шторм, а мне просто послышалось… Но, честно говоря, я до сих пор теряюсь в догадках.

Джесси прикусила губу.

– Я не могу перестать думать о том, как ты спустилась в гостиную и обнаружила свою мать. Тебе было всего тринадцать. Тебе предложили какую-то психологическую помощь?

Ребекка покачала головой.

– Тогда все было совсем по-другому. Меня допрашивали в полицейском участке сразу после того, как все произошло, и со мной даже не было никого из взрослых. Полицейский, детектив Гиббс, не давал мне даже выйти в туалет. В конце концов меня стошнило прямо на него.

– Не может быть, чтобы у них была такая инструкция. Тогда же был 1960 год, не Средневековье.