Последняя комета

Теперь у меня нет ни тебя, ни его. И я даже себя саму больше не узнаю. Не знаю, кто я в этом мире.

Мне немного легче на душе, когда я пишу тебе, словно я уже сейчас разговариваю с тобой. Проблема в том, что ты не можешь ответить, а мне пригодилась бы твоя помощь.

Я боюсь постоянно, поэтому не могу стоять спокойно ни секунды. Я разговаривала со Стиной, матерью Симона. Она священница, ты знала? Мне нужно было узнать, что, по ее мнению, произойдет, когда мы все умрем. Папа связался с Истинной церковью, и он абсолютно убежден, что я попаду в ад, если не окрещусь у них. Представляешь? Мой добрый, трусливый и не самый умный папочка напоминает чокнутого святого отца из ужастиков. Но мы хорошо поговорили со Стиной. Я ее обожаю. Ей удалось успокоить меня сразу по нескольким пунктам. Потом она еще сказала, что ей хотелось бы, чтобы я верила в Бога, а когда я спросила, хочет ли она, чтобы я оказалась на небесах, она просто рассмеялась и заявила, что я попаду туда в любом случае, но что мне будет легче здесь и сейчас, если у меня будет кто-то, к кому я могла бы обратиться. По-моему, это было бы прекрасно. Я с удовольствием обратилась бы к кому-то, в кого могла бы верить. Но, честно говоря, небеса представляются мне почти такой же угрозой, как и ад, поскольку при одной мысли о ВЕЧНОСТИ меня сразу охватывает паника и мне хочется блевать. Я надеюсь, что все просто закончится и наступит темнота, и ты не будешь знать ничего больше, и никогда впредь не возникнет потребности думать.

Мне кажется, сейчас я понимаю, почему ты не хотела больше видеться со мной, когда заболела. До меня это не доходило тогда, мне было грустно, я чувствовала себя обиженной и пыталась ненавидеть тебя, но сейчас я знаю, что значит, когда тебе вынесен смертный приговор, и мне не хочется, чтобы кто-то постоянно таращился на меня и пытался спасать.

Но на самом деле мне, по-моему, необходимо, чтобы меня спасли. По-моему, я так долго старалась сбежать от самой себя, что смогу найти дорогу назад, только когда станет слишком поздно. Я просто не знаю, что случится, если я попытаюсь завязать. Ведь все продолжалось гораздо дольше, чем кто-то даже может себе представить.

Если не останавливаться и не думать, здесь нет ничего особо опасного. Я стараюсь не подпускать никого слишком близко, притворяюсь, что дружу с Элин и Амандой и другими, но там все не по-настоящему и не всерьез. В отличие от тебя.

Есть только один человек, с которым я действительно могу быть сама собой. Он заставляет меня смеяться, иногда не специально. Другие сказали бы, что он недостаточно хорош для меня, но он всегда слушает, не навязывая свои суждения, и я знаю, что он никогда ничего не разболтает другим. Я пишу это письмо у него дома, и ЕСЛИ ОН ПЫТАЕТСЯ ЧИТАТЬ ЧЕРЕЗ МОЕ ПЛЕЧО, ТО МОЖЕТ ПРЕКРАТИТЬ. Он немного (или СИЛЬНО?) одержим космосом, и это началось еще задолго до того, как мы узнали о комете. У него есть телескоп, и, если верить ему, мы скоро сможем увидеть ее приближение. Он рассказал, что несколько лет назад астрономы обнаружили планетную систему, вращающуюся вокруг карликовой звезды под названием Траппис-1, и там есть несколько планет, которые кажутся обитаемыми. Она находится на расстоянии сорока световых лет, что выглядит немыслимо далеко, но все равно близко, если вспомнить о БЕСКОНЕЧНОСТИ Вселенной (мне снова почти хочется блевать, это звучит так же ужасно, как и вечность), и люди из НАСА, смотря в свои телескопы, попытались понять, как все там выглядит. А я подумала, что если оттуда кто-то ТАРАЩИТСЯ НА НАС, то он видит Землю такой, какой она была 40 лет назад. Поскольку их достигает картинка такой давности. Они, наверно, могут видеть наших родителей, но в детском возрасте, когда мы еще не родились. Таким образом, мы как бы оказываемся в БУДУЩЕМ. Это сумасшедшая мысль, но все равно красивая, по-моему. В результате мы вроде даже получаем еще один шанс.

Мне надо заканчивать. Пожалуй, стоит все-таки немного поспать. Я перечитаю это письмо еще раз перед отправкой, но потом, потому что сейчас в голове полный бардак. Кому-то может показаться, что я понаписала всякой чуши. Но ты всегда понимала меня, когда я была немного не в себе, поскольку МЫ ОДНОГО ПОЛЯ ЯГОДЫ. Ха-ха.

Обнимаю. Люблю. Все такое.

Тильда».



Я не плакала, когда читала послание Тильды у Каролин. Мозг не позволил. Я знала, что это мой единственный шанс выяснить больше, и у меня не было времени размышлять, правильно я поступаю или нет. Поэтому я подождала, пока Каролин занялась чем-то на кухне, и влезла на страницу Тильды в социальной сети. Она не закрыла ее, и я могла просмотреть все сообщения. Возможно, полиция проделала то же самое и искала такие же вещи, как и я, вроде явных угроз убить ее или плана встретиться с кем-то в Hoppe. Но ничего подобного там не оказалось. Зато нашлось другое. Как до смерти Тильды, так и после нее. Кто-то забрал телефон моей подруги и выдавал себя за нее, так что никто не начал искать Тильду всерьез. Я посмотрела мое собственное послание. Оно так и не удостоилось ответа. Тело Тильды нашли на следующий день. Больше не имело смысла притворяться.

Я сфотографировала все, что хотела обдумать и, пожалуй, проверить, а потом попрощалась с Каролин и поблагодарила ее за то, что она позволила мне прочитать письмо. Я обнимала ее, пока она плакала, но по-прежнему ничего не чувствовала. Смогла даже утешить ее, когда речь зашла о случившемся в Линдгордене накануне. Сама же я дала волю слезам, только вернувшись домой.

Даже не помню, когда я плакала так в последний раз. Уже не верила, что еще могу это делать. Потом силы полностью оставили меня, словно я пробежала марафон.

А ты умеешь плакать или у вас есть другие способы отводить душу?

Я поговорила с Симоном. Он скоро придет сюда. Ему стоит знать, что Тильда пишет о нем, сколь много он значил для нее.

Мы, пожалуй, сможем помочь друг другу. Он нужен мне, а я ему.

И он не убивал Тильду. Теперь я точно это знаю.

В дверь звонят. Напишу еще потом.





СИМОН


Дверь мне открывает маленькая девочка десяти-одиннадцати лет. Она выглядит точно как Люсинда на старых фотографиях Тильды.

– Привет. Я пришел встретиться с Люсиндой, – говорю я, стараясь воздержаться от наигранного псевдовзрослого тона, который сам ненавидел в ее возрасте.

– Кто ты? – спрашивает она и скептически смотрит на меня. – Ты из Истинной церкви?

– Нет, я ее друг.

Она явно не верит мне. И до меня доходит, что не так много людей навещало Люсинду за последний год.

– Меня зовут Симон, – добавляю я и вижу, как искорки любопытства вспыхивают в ее глазах.

– Ты же был вместе с Тильдой?

Меня охватывает нетерпение.

– Люсинда позвонила мне и попросила прийти, – говорю я. – Ты же можешь, наверное, сходить за ней?

– Подожди здесь.

Дверь захлопывается, а потом мне слышно, как девочка зовет Люсинду. Я окидываю взглядом сад, где яблони увешаны спелыми плодами. Закат подкрасил даже воздух в золотистый цвет. Настурция с желтыми, оранжевыми и огненно-красными цветами свешивается за край клумбы, словно она знает, что цветет в последний раз, и пытается сделать это как можно лучше.

Я смотрю в сторону дома Тильды. Но его не видно сквозь листву.

«Скоро все исчезнет».

Тильда поняла это, пока я еще пытался тешить себя надеждой. Она не закрывала глаза на то, что должно было случиться. Интересно, о чем она размышляла, пока мы лежали на полу в ее комнате в первый день, когда узнали о комете? Она молчала тогда, и в какой-то момент я даже подумал, что она спала, а она смотрела выпуск новостей. Может, она уже решила положить конец нашим отношениям, пока я обнимал ее? Когда я в очередной раз признавался ей в любви?

За моей спиной опускается дверная ручка.


– Входи, – говорит Люсинда.

Даже в доме она ходит в теплой кофте и шапке.

Люсинда выглядит усталой. Похоже, она плакала. Я следую за ней в прихожую и разуваюсь. Внутри приятно пахнет. Чисто. Прохладно. Наверно, недавно проветривали. Стена напротив полки для шляп украшена фотографиями членов семьи из разных поколений. Фотографии висят так тесно, что почти касаются рамками друг друга. Посередине находится снимок молодоженов, стоящих на берегу. У мужчины белокурые волосы с рыжеватым оттенком. У него очки в едва заметной тонкой оправе. Составляющая ему компанию женщина выше его ростом. Она, скорее всего, на последнем месяце беременности и в простом белом платье. На заднем плане виднеются празднично одетые гости и чиновник, совершавший обряд бракосочетания.

Родители Люсинды выглядят счастливыми на своем свадебном снимке. В тот день они наверняка были полны надежд на будущее и даже представить не могли ожидавшего их впереди. Что данный берег, где бы он ни находился, скоро исчезнет навсегда.

Я стараюсь быстро избавиться от этой мысли. Люсинда спрашивает, нет ли у меня желания чего-нибудь выпить, но я только отрицательно качаю головой. Мне хочется как можно скорее узнать, что написано в письме.

Мы входим на кухню, где половые доски скрипят и еле заметно прогибаются под ногами. Стены до половины закрывают покрашенные в белый цвет деревянные панели. Окна многостворчатые, на старый манер. Люсинда шествует впереди меня по коридору, и мы проходим столовую, идем вдоль встроенных в стену сервантов. Дом явно старый. В прошлом по нему, возможно, бегала прислуга в аккуратной униформе. Молодые девицы, которым приходилось молча терпеть, когда кто-то шлепал их по заднице. Это самая фешенебельная часть города, здесь селились люди, разбогатевшие за счет леса и земли. Мне внезапно приходит в голову, что семейство, жившее в таком доме, в те времена никогда не стало бы общаться ни с кем из жильцов моего квартала.

– Я подумала, мы можем подняться ко мне, – говорит Люсинда.

Мы идем вверх по лестнице, и я мельком вижу большую комнату на втором этаже. Дизайн мебели и светильников выглядит богато, и только специалист своего дела осмелился бы так смешать узоры. Люсинда продолжает подниматься по лестнице, которая заканчивается площадкой с двумя покрашенными белой краской дверями. Она открывает одну из них и входит внутрь, пытаясь незаметно восстановить сбившееся во время подъема дыхание.

Я окидываю взглядом ее комнату. У одной стены стоит заполненный бумагами и ручками письменный стол, на котором лежит стопка чего-то вроде старых дневников. Небольшой диван и два маленьких кресла занимают часть пространства посередине. Кровать небрежно застелена. Закрытый ноутбук лежит на покрывале, и я слышу тихий гул его вентилятора. Наверно, она писала в TellUs, когда я пришел, но это только моя догадка.

Тильда, скорее всего, была здесь множество раз. Даже ночевала. Я подхожу к одному из маленьких окон. Между веток виднеется крыша ее дома. Мне становится интересно, как чувствует себя Каролин. Там ли она сейчас?

Я оборачиваюсь. Книжные полки покрывают половину стены вокруг двери, через которую мы вошли. Книги стоят вплотную одна к другой или лежат стопками. Неужели Люсинда прочитала их все?

Она берет ноутбук и садится в одно из кресел. Я опускаюсь на диван напротив нее. Он оказывается на удивление мягким.

– Я надеюсь, Тильда не стала бы возражать против того, что я это тебе показываю, – говорит Люсинда и ставит компьютер на разделяющий нас круглый столик.

Мне хочется подтащить его к себе. Но я сижу неподвижно, пока она не поворачивает экран ко мне.

Глаза автоматически ищут мое имя в тексте.

«Симон тоже пришел. Он думает, что по-прежнему любит меня…»

«Я разговаривала со Стиной, матерью Симона…»

Я делаю глубокий вдох. Начинаю читать сначала. Перечитываю весь текст снова и снова, пока строчки не начинают сливаться.

«… Сейчас я должна отшить его так…»

«… Он один из лучших среди всех известных мне людей…»

Когда я откидываюсь на спинку дивана, Люсинда насторожено смотрит на меня:

– С тобой все нормально?

– Я не знаю, – отвечаю я.

Как со мной все может быть нормально? Как я могу снова чувствовать себя в полном порядке, даже если бы впереди оставалась целая жизнь?

Я фыркаю. Это напоминает всхлипывание, но потом до меня доходит, что я смеюсь. Это похоже на ситуацию, когда ты суешь палец в холодную воду и тебе кажется, что ты обжигаешься. Я даже сам не понимаю своих эмоций.

Рад ли я тому, что Тильда пишет обо мне? Или в результате все только становится хуже?

Я продолжаю смеяться, хохочу так, что слезы начинают литься из глаз, не могу остановиться. Люсинда взволнованно смотрит на меня. Я сам чувствую, как страх потихоньку закрадывается в душу. Это не мой смех. Какое-то существо проникло ко мне в тело, заставило меня подчиняться ему.

Но внезапно оно исчезает, остается только ощущение пустоты и шум в ушах.

– По-моему, я схожу с ума, – говорю я.

– Ты точно не одинок в этом.

Щеки жжет, когда я вытираю глаза, словно соль разъела кожу.

– По словам Тильды должно было произойти что-то ужасное. Как будто она знала.

Люсинда решительно смотрит на меня:

– Мы не должны так думать. Она не знала. Ты не мог знать.

– Я понимал, что ей требовалась помощь.

Люсинда вынимает свой телефон из кармана кофты.

– Я хочу помочь ей сейчас, – говорит она. – Хочу знать, что произошло. И мне нужен ты.