Последний вечер в Лондоне

– Мы?

Шаги снова приблизились, но прежде чем Грэм успел отодвинуться обратно в тень, в дверном проеме возник Дэвид. Он коротко кивнул, поприветствовав Еву, и тут же повернулся к Грэму.

– Нам нужно идти.

Дэвид бросил на Грэма серьезный взгляд, а затем вернулся в коридор. Звук его быстрых шагов, отражаясь от кирпичей, эхом разносился вокруг. Грэм снова повернулся к Еве.

– Между нами так много недосказанного, Ева. У нас нет времени на это, но оно настанет. Позже, когда с делами Алекса будет покончено. – Он сжал ее руки. – Алекс не знает, что Джорджины нет, и нужно, чтобы так все и оставалось. Мне нужно, чтобы ты продолжала приносить конверты на Честер-Террас. Разве что их сначала будет забирать мой человек, а потом попадать к адресату.

Ее голова раскалывалась от бесконечно роящихся вопросов, которые пытались выбраться наружу.

– Они пустые, ты знал? Конверты. В них ничего нет. Я проверяла.

Уголок рта Грэма приподнялся.

– Вообще-то нет. В них лежат микроснимки, которые почти не видны человеческому глазу. Они спрятаны в сгибах. Когда они попадают в диапозитив, их можно рассмотреть под микроскопом.

– А что там за сведения?

Он покачал головой.

– Просто знай, что эти сведения поменяют, прежде чем передать дальше. – Он нежно обхватил ее лицо ладонями. – Я сообщу тебе, когда можно будет перестать это делать, но тебе никому нельзя об этом говорить. Особенно Алексу. Ты сможешь?

Она кивнула.

– Да.

– Ты гораздо отважнее и сильнее, чем думаешь, Ева. Никогда не забывай этого. И никогда не забывай, как многого ты достигла.

– Я не отважная и не сильная. – Она вцепилась в лацканы его смокинга, почувствовав, что он отстраняется. – Только скажи, что все еще любишь меня, – прошептала она. – Это все, что мне нужно.

Он ответил ей поцелуем – крепким, обжигающим поцелуем, от которого ей захотелось плакать и кричать одновременно. Выпрямившись, он просто смотрел на нее, словно хотел запомнить ее черты.

– Мы оба наделали ошибок, да? – Он не стал дожидаться ответа. – Давай надеяться, что, когда все закончится, мы найдем обратный путь друг к другу и научимся прощать то, что не прощается.

– Прощать…

Он прервал ее.

– Будь осторожна, Ева. Я однажды пообещал позаботиться о тебе, помнишь? И намерен сдержать свое обещание.

Он отвернулся.

– А ты на какой стороне? – спросила она онемевшими губами.

Он остановился и обернулся.

– На хорошей.

А затем исчез, и его неровные шаги растворились в темноте.

Ева дождалась сигнала отбоя тревоги, а затем поднялась наверх к остальным гостям, присоединившись к разговору двух женщин, поднимавшихся по лестнице, чтобы все выглядело так, словно она провела с ними все это время. Алекс стоял в вестибюле с ее шубой и сумочкой в руках; затем он проводил ее к ожидавшей машине. Ева с трудом могла смотреть на него; она все еще ощущала на губах вкус поцелуя Грэма, а в голове снова и снова крутились его слова. На полпути к Мэрилебон она заговорила.

– Почему вы предаете свою страну?

Алекс рассмеялся странным глухим смехом.

– В тебе проснулась совесть, моя дорогая?

Она отвернулась, не в силах смотреть на него – ей было трудно дышать от отвращения.

– А вам разве не все равно, даже если и проснулась?

Он хмыкнул.

– Нет.

Долгое время они молчали. Ева смотрела в окно на зарево тлеющих пожаров, которые уполномоченные мчались тушить; на груды обломков, под которыми были погребены жизни и истории людей лишь из-за того, что они не сдавались. Из-за того что они готовы были страдать, отстаивая свою правоту.

Они припарковались у ее дома. Когда Ева уже решила, что Алекс не ответит, он проговорил:

– Во мне течет слишком много немецкой крови, чтобы я мог отвернуться от своей родины. Англия падет. Кровосмешение ослабило их. А я никогда не ставлю на отстающую лошадь.


Она посмотрела на скрытое темнотой сиденье, чувствуя, как внутри из самой глубины души поднимается пламя, подбираясь ко льду, сковавшему ее сердце.

– Спокойной ночи, – сказала она и вышла из автомобиля.

Алекс не стал настаивать на том, чтобы проводить ее, и она обрадовалось тому, что ей не придется смотреть на него хотя бы секундой дольше.

Когда она вошла в квартиру, часы показывали почти четыре утра. Она заметила, что в коридоре и ванной горит свет, а дверь в комнату Прешес приоткрыта. Она осторожно постучалась и, не дождавшись ответа, толкнула дверь и включила верхний свет.

Прешес лежала на боку в постели, всхлипывая. Ее лицо опухло от слез. В комнате пахло несвежими простынями, грязными волосами и чем-то кислым, напомнившим Еве о матери. Ева всегда отождествляла это с запахом отчаяния, если такой вообще существовал.

Она бросилась к Прешес, приложила ладони ко лбу и щекам, как когда-то делала ее мать. Они были холодными и влажными настолько, что Ева забеспокоилась.

– Я вызову врача.

Она начала подниматься, но Прешес схватила ее за запястье.

– Не нужно. Прошу тебя, не нужно. Я не больна.

– Конечно, больна. Посмотри на себя – ты явно не в порядке.

Прешес слабо улыбнулась.

– Я явно не в порядке, но не больна.

Ева присела на край кровати, смахнув со лба Прешес свалявшиеся, грязные волосы.

– Я не понимаю.

Прешес закрыла глаза и глубоко вдохнула.

– Я не больна, – повторила она. – У меня будет ребенок.





Глава 36




Лондон

май 2019 года

В больничном лифте к нам с Колином присоединилась женщина с прямой, как кочерга, спиной, державшая перед собой, словно таран, большую сумку. Ее профиль напомнил мне наскальные изображения на Стоун-Маунтин, разве что гранит, наверное, помягче.

– Миссис Понсонби? – спросил Колин, когда двери лифта раскрылись на этаже, где находилась Прешес, и они вышли из кабины.

Женщина повернулась к нам, и я с удивлением обнаружила, что она гораздо моложе, чем мне казалось. Я представляла себе человека с именем Гиацинт Понсонби старше – лет около шестидесяти – и ниже ростом. Или даже миниатюрной. Казалось, ее репутация добавляла телу высоты и ширины. На ней была плиссированная клетчатая юбка, застегнутый на все пуговицы кардиган, жемчуг и лоферы – именно так я себе и представляла ее одеяние. Я непроизвольно улыбнулась.

Она посмотрела на Колина ярко-голубыми глазами из-под строгих очков и улыбнулась.

– Это ты, Колин Элиот? Не могу поверить, я не видела тебя с последнего Рождества, а кажется, что еще вчера ты соревновался с моей Джессикой в местном манеже. Ты ведь тогда чуть не свалился с лошади, да? Ты все еще занимаешься верховой ездой?

– К сожалению, нет. Боюсь сломать себе что-нибудь. Гиацинт Понсонби, позвольте представить вам мою подругу, Мэдисон Уорнер. Это она пишет статью про Прешес.

Гиацинт крепко пожала мне руку.

– Очень приятно. Я много о тебе слышала от моей дорогой подруги Пенелопы, – проговорила она с многозначительным видом. Я думала, что она еще и пошевелит бровями, но вместо этого ее лицо приобрело серьезный вид. – Очень жаль, что с мисс Дюбо так произошло. Есть какие-нибудь новости?

Колин покачал головой.

– Она проснулась и разговаривает, но еще не совсем в себе, судя по тому, что говорит моя мама. Вы приехали проведать ее?

– Если честно, я только что из роддома – Джессика родила там моего нового внука, Генри. Я решила принести медсестрам домашних булочек – они были такими отзывчивыми и добрыми. – Она просияла так, словно первой в мире стала бабушкой. – И раз уж я здесь, то хочу сообщить твоей матери кое-какую новую информацию. Только что нарыла.

– Чудесно, – сказал Колин. – По-моему, родители в приемном покое.

– Жду не дождусь, когда расскажу им, что нашла Грэма!

Она быстро зашагала по коридору. Мы с Колином обменялись взглядами и поспешили за ней. Несмотря на ее недлинные ноги, нам пришлось буквально бежать, чтобы поспеть за ней.

Пенелопа поднялась поприветствовать Гиацинт, а Джеймс, который смотрел в окно, повернулся к нам. Я открыла было рот, чтобы поздороваться, но тут же закрыла. Я не слышала, о чем говорили вокруг. Я знала, что откровенно пялюсь на Джеймса, но не могла ничего с собой поделать. Я вспомнила тот день, когда впервые встретила его, как что-то в его лице напомнило мне о ком-то, но не о Колине. Это «что-то» никак не давало покоя, и я все еще не могла понять, что же это. Пока не могла.