Последний вечер в Лондоне

– Да, врачи говорят, что перевозить ее слишком опасно. Дэвид соорудил роскошное бомбоубежище в подвале их особняка, с водопроводом и электричеством. Он спускает ее вниз каждый вечер перед сном и возвращает в спальню наутро.

– Истинное подтверждение настоящей любви, правда? – проговорил Алекс тоном искушенного в этом вопросе человека.

– Да, правда.

Грэм сделал еще глоток, не отрывая глаз от лица Евы.

Она отвернулась, жалея, что у нее нет выпивки, хотя хорошо знала, что никакой выпивки не хватит, чтобы приглушить ее боль.

– Потанцуешь со мной?

Она повернулась к Грэму, гадая, не показалось ли ей.

– Извини, Сейнт-Джон. Ева уже обещала следующий танец мне. – Алекс обвил рукой ее талию. – Правда ведь, дорогая?

Грэм насмешливо склонил голову, ни на миг не сводя с нее глаз, а затем удалился в банкетный зал. Его волосы блестели в свете люстр и в бликах стеклянных заклепок на зеркальных стенах. Он шел без трости, но его хромота была практически незаметна. Ева представила себе, сколько мучений доставляла ему нога, как она не давала ему уснуть после дня, когда он ходил без трости.

Она увидела, как он остановился перед молодой женщиной в платье из красного шифона: одно ее плечо было обнажено, второе – едва прикрыто розой из шелкового креп-жоржета. Улыбаясь, она вложила свою руку в ладонь Грэма, и они вместе двинулись на танцплощадку. Ева смотрела на его руку, лежащую на спине этой женщины, и вспоминала свое ощущение. Словно чувствовала тепло его руки на собственной коже.

Алекс вертел ее во время танца, а всплеск красного на периферии ее зрения напоминал о том, где ей хотелось бы очутиться. Вдыхая дым дорогих сигарет, она вполуха слушала бурлящие вокруг разговоры и вкрадчивую музыку оркестра, и в то же время представляла, что находится в совершенно другом месте.

На середине песни с улицы послышался звук бомбардировки, грохот которой проникал даже сквозь шумоизоляцию стен. Танцоры остановились, глядя на дирижера в ожидании указаний. После второй волны взрывов оркестр грянул «Хор наковальни» из «Трубадура». Музыканты играли ноты через раз, рассчитывая промежутки так, чтобы взрывы бомб заменяли удары молота.

– Потрясающе, – прошептал Алекс ей на ухо.

Ева заметила, как Грэм улыбнулся своей партнерше, увидела милый румянец, распустившийся на ее щеках.

– Я хочу домой.

– Хорошо. – Алекс придвинулся ближе к ее уху. – Но сначала тебе нужно пойти в бар и попросить официанта с большими усами «Френч семьдесят пять». Когда он скажет тебе, что шампанского нет, попроси меню. Положи его в сумочку, и тогда мы уйдем.

– А почему ты сам не можешь этого сделать? – прошипела она.

– Потому что за мной наблюдают. Ты же им неинтересна. Пока.

– Им?

Он взглянул на нее, а потом, закинув голову назад, рассмеялся так громко, что танцующие рядом обернулись на него. Но когда Ева повернула голову посмотреть, нет ли среди них Грэма, их и дамы уже не было.





* * *


В прозрачном воздухе раннего ноябрьского вечера витали пропитанные дымом запахи взорванного бетона и горящей бумаги. Опустив затянутые в перчатки руки в карманы шерстяного пальто и ощущая там уголки пустого конверта, Ева прогуливалась по Риджентс-Парку в сторону Честер-Террас. До Дома Харли было не так уж далеко, и она уже прекрасно знала этот путь. С собой она несла маленький фонарик с наполовину закрашенным маникюрным лаком стеклом – она время от времени включала его, выхватывая из темноты развалины и воронки на своем пути. Всего неделю назад здесь в огромную воронку упал автобус, полный людей, – водитель не знал, что накануне вечером сюда попала бомба, расколов улицу пополам. Ева держала в руках белый платок, чтобы ее видели автомобилисты, когда она сходила с тротуара. Далекие огни на востоке окрасили горизонт в жуткий оранжевый цвет, ставший вражеской визитной карточкой. Звук шагов Евы эхом разносился по пустой улице; поежившись, она ускорила шаг. Ей всегда казалось, что во время этого задания за ней следят, словно у затемненных окон были глаза, а в трещинах мостовых – уши. Несколько раз ей чудилось, что она видит в сумраке мужчину – крупную фигуру, напоминающую Иржи. Она никогда не приближалась к этой фигуре, не зная, что страшнее: если это окажется он или кто-то другой.

Вдали залаяла собака, заставив ее повернуться. Теперь видеть или слышать в городе домашних питомцев доводилось редко; бо́льшую их часть эвакуировали в более безопасные места. Или усыпили из милосердия, как сказала Фрея, когда Ева совершила ошибку, заметив вслух, как тихо стало в городе.

Она прошла под коринфской аркой с названием улицы; двигаясь вдоль кованой ограды, она положила руку на прутья и принялась считать просветы. Добравшись до третьего, она осторожно взобралась на две ступеньки. Ей показалось почти забавным, что она понятия не имеет, какого цвета дверь, поскольку видела дом только ночью.

Остановившись, она убедилась, что вокруг никого нет, вынула конверт из кармана и просунула его в обитое медью почтовое отверстие посередине двери. Придерживая медную крышку, она дождалась тихого хлопка упавшего на мраморный пол конверта, а затем аккуратно прикрыла ее. Она не шевелилась, пытаясь расслышать звук шагов или еще какой-нибудь признак жизни по ту сторону двери. Как всегда, ей ответила гробовая тишина, которая пугала сильнее крика.

Держась за перила, она вернулась на тротуар с одним-единственным желанием – вернуться в Дом Харли и наполовину опустошить бутылку, ожидавшую ее на прикроватном столике.

– Ева.

Она повернулась, прижав руку к сердцу. Во рту пересохло. Ева протянула руку в темноту, ее пальцы коснулись грубой ткани пальто.

– Грэм?

– Да.

Он ничего больше не произнес, но и не ушел.

Внутри нее боролись радость от того, что она слышит его голос, и испуг вперемешку с удивлением от того, чем вызвано столь внезапное его появление.

– Что ты тут делаешь?

– Я хотел тебя спросить о том же самом.

Чиркнула спичка, и вспыхнувший огонек на мгновение осветил лицо Грэма, пока он прикуривал. Он все еще был в вечернем костюме, галстук – развязан, ворот – расстегнут. Ева на мгновение закрыла глаза и за закрытыми веками увидела его такого, как сейчас.


Она подумала об Алексе и его угрозах, о том, что не могла сказать Грэму правды. Что значила на фоне всей остальной лжи еще одна?

– Я не могла уснуть. Мне нужно было проветриться.

– И мне тоже, – произнес он, и кончик его сигареты засветился оранжевым. – Я любовался архитектурой.

И, может быть, из-за того что она стала столь искушенной во лжи, Ева тут же распознала ее.

– В темноте?

Не выпуская сигареты изо рта, он улыбнулся, словно удивляясь тому, что его подловили.

– Ты знаешь, что Честер-Террас когда-то спроектировал Джон Нэш? К сожалению, Децимус Бертон изменил его планы почти до неузнаваемости. Он натворил такого, что Нэш потребовал снести и заново отстроить всю улицу. К сожалению, все его усилия оказались напрасными.

– Я не знала.

– Ты знаешь, кто здесь живет? – тихо спросил он.

Он стоял рядом, заслоняя ее от холодного ветра, согревая ее.

Она почувствовала облегчение, что ей не придется врать.

– Нет.

– А-а-а, – протянул он, затем затянулся и, бросив окурок на землю, раздавил его ботинком.

– Грэм, – произнесла она, и ее голос звучал чуть громче шепота. – Прошу тебя.

Прошу тебя, вернись ко мне. Прошу тебя, полюби меня снова. Прошу тебя, не уходи от меня. Она ничего из этого не сказала, и лишь одно его имя одиноко повисло в воздухе между ними, прежде чем упасть на землю.

– Тебе нужно домой, – проговорил он нежно, словно знал, насколько безжалостно прозвучат для нее эти слова. – Нас не должны видеть вместе. Я буду держаться в квартале от тебя, чтобы удостовериться, что ты благополучно добралась.

Вместо этого она шагнула к нему, ощутив его дыхание на своем лице. Обвив пальцами его шею, она притянула его к себе. Он не стал сопротивляться, и это простое действие подсказало ей, что он тоже не забыл. Его руки обвились вокруг нее, он прижал ее к себе; его губы, завладевшие ее ртом, были горячи и настойчивы. Она хотела вернуться в их потаенный туннель, в место, где они вверили свою любовь друг другу, но Грэм резко шагнул назад. Еще несколько мгновений он удерживал ее, но затем его руки опустились. Его дыхание участилось, и она представила себе, как над ним поднимаются в холодный воздух облачка пара.

– Тебе нужно идти. Лондон опасен в ночное время. Никогда не знаешь, кто может таиться в темноте.

Уязвленная и смущенная, она повернулась и пошла обратно. Всю дорогу до Дома Харли она слышала за спиной его сбивчивые шаги и постукивание трости.

Даже когда она вошла в квартиру, на ее губах оставался вкус его поцелуя, а на кончиках пальцев – ощущение его тела. Она проигрывала их разговор раз за разом, припомнив, что он спросил ее, кто живет в доме под номером тридцать семь. Она не солгала, сказав, что не знает. Но он совершенно точно знал. Она догадывалась, что ее проверяли и что она – так или иначе – не прошла эту проверку.

В комнате Прешес стояла тишина. Ева на цыпочках прокралась мимо ее двери и аккуратно закрыла за собой дверь. Взяла с прикроватного столика бутылку и открутила пробку, стремясь поскорее погасить свое сознание, сделать так, чтобы не вспоминать поцелуи Грэма и не видеть его лицо. И не гадать, откуда он знал, кто живет в доме тридцать семь по Честер-Террас.





Глава 34




Лондон

май 2019 года

Такси привезло меня в самое сердце Челси, в опрятный жилой квартал Кадоган-Сквер. Высокие особняки из красного кирпича, жавшиеся друг к другу, словно старики, смотрели на закрытый сад в центре; белоснежная лепка на арках верхних окон каждого здания вздымалась, словно вздернутые брови.

Я бывала здесь несколько раз с Арабеллой во время учебы в Оксфорде – на унылых вечеринках, которые устраивал Колин, когда его родители уезжали в Суррей. Их таунхаус не был поделен на квартиры, как у многих соседей, хотя родители Колина сдавали апартаменты в подвале. По словам Арабеллы, Колин выступал в роли управляющего домом, чтобы оправдать отказ родителей брать с него арендную плату.

Мы припарковались у центрального дома на восточной стороне сквера. Солнце ласкало своими первыми лучами кованую ограду, бросая редкие блики на желто-коричневые кирпичи и окрашивая их коралловым. Колин встретил меня у такси, настояв не только на том, чтобы заплатить водителю, но и на том, чтобы нести мои сумки. Я позволила ему это сделать, не понимая, почему. Возможно, это было как-то связано с тем, как его влажные волосы завивались вокруг воротника рубашки, и с тем, как улыбались вместе с губами его голубые глаза. Я не хотела торчать у такси и смотреть на все это, поэтому первой поднялась на парадное крыльцо и открыла дверь.

Джордж приветствовал меня с привычным неуемным энтузиазмом, который тут же был компенсирован последовавшей враждебностью Оскара. Мой телефон завибрировал – на этот раз без звука, так как мне не хотелось показывать всем, какими еще рингтонами одарил меня мой братик, – и я без удивления увидела, что это тетя Кэсси. Остальные обычно предпочитали спать в три часа ночи.

Я ответила на звонок именно в тот момент, когда в дверь вошел Колин, и Джордж принялся, приветствуя его, лаять, словно не видел его целый месяц.

– Доброе утро, тетя Кэсси. Я тут занята немного – могу попозже перезвонить?

– Конечно, – сказала она и отключилась.

Я начала убирать телефон, когда на экране появилось сообщение.



Кто лает?