Последний вечер в Лондоне

Она хотела задать множество вопросов, но это первое, что она смогла выдавить.

Иржи усмехнулся.

– Мы хотели проверить, нет ли там чего-либо, что не бросается в глаза с первого взгляда.

Алекс протянул руку, выхватил у нее письмо, затем сложил его и засунул в конверт. – Советую тебе убрать их в сумочку и почитать без посторонних.

– Я не понимаю. Что он имел в виду? И как он достал эти?.. – Она увидела, что возвращается мистер Данек, и замолчала. Она не хотела, чтобы он заметил письма, чтобы спросил, почему она отдала их Алексу. Она не выдержала бы разочарования в его глазах.

Ева засунула письма в сумочку, а затем подняла глаза на мистера Данека, который вернулся на свое место, хлопнув газетой по столу – в ссутуленных плечах и морщинах вокруг глаз читалась какая-то неведомая раньше усталость. Она опустила взгляд на газету и сразу увидела броские буквы, набранные жирным черным шрифтом: «БРИТАНИЯ ДЕЛАЕТ ПОСЛЕДНЕЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ ГЕРМАНИИ». Мистер Данек расплющил окурок в почти полной пепельнице и с усталым вздохом откинулся на стуле.

Ева моргнула, не готовая поверить в увиденное до тех пор, пока не услышит подтверждения от мистера Данека.

– Это правда? Будет война?

– Без сомнения, – произнес спокойным тоном мистер Данек. – Герр Гитлер не любит ультиматумы. Он должен дать ответ сегодня до одиннадцати часов, но я уверен, что мистер Чемберлен ответ уже знает. Остается только надеяться, что он уже начал собирать военный кабинет.

– Твой Сейнт-Джон наверняка уже планирует, как спрятать тебя в сельской местности? – Алекс говорил медленно, словно они обсуждали погоду. – Хотя я слышал от Дэвида, что София записалась в Женскую добровольную службу. Прямо сейчас она помогает в сопровождении детей, которых эвакуируют из Лондона за город.

Ева кивнула.

– Да. Она говорила мне. Мы с Прешес тоже записались в «WVS [24]», чтобы помогать в бомбоубежищах, но первого собрания у нас еще не было.

Она пошла следом за Прешес и Софией в здание и записала свою фамилию в документе. Но она сделала это, словно была актрисой в постановке, и ее действия не казались ей особо осмысленными. Ева не верила, что все это будет иметь какое-то значение. Но слова на первой странице газеты внезапно сделали все поразительно реальным.

Она встала, припоминая раздобытые Прешес отрезки ткани, из которых та сшила светонепроницаемые шторы. Два противогаза на столе в фойе. Прешес заставляла Еву учиться надевать их.

– Мне нужно идти. Нам всем нужно идти. И подготовиться.

– Вы наверняка уже начали? – произнес Алекс с фальшивым удивлением. – Наша подруга Прешес говорила, что ей нужен кто-нибудь помочь повесить светонепроницаемые шторы. Я предложил Грэма, ведь он такой высокий… хотя он ведь проходит где-то подготовку в ВВС, да?

В его глазах мелькнула радость, которую она не разделяла. Проигнорировав его, она повернулась к мистеру Данеку и произнесла:

– Спасибо вам за вашу честность. Вы всегда расставляете для меня все по своим местам. – Она совершила ошибку, взглянув на Иржи, который с фальшивым сочувствием смотрел на нее, выдыхая облако дыма. Она бездумно повернулась в сторону двери, оступившись на каблуках. – Мне нужно идти.

Алекс положил ладонь ей на руку, придержав ее.

– Я провожу тебя до дома.

Ева хотела выдернуть руку, сказать ему «нет», но она не знала, остались ли в ее ногах силы, чтобы донести ее до квартиры.

– Co oči nevidí, to srdce nebolí, – сказал он мистеру Данеку и Иржи, открывая дверь перед Евой.

Перед тем, как дверь закрылась, она успела мельком увидеть пустое лицо мистера Данека, смотревшего в ее сторону.

– Что это означает? – спросила она, выйдя на тротуар. У нее кружилась голова; она не помнила, где находилась и куда направлялась.

– Это старая чешская пословица. Она означает: «Глаза не видят, сердце не болит». Ты так хорошо умеешь притворяться, Ева. Даже себя смогла обмануть.

Она вырвалась и побежала по тротуару. Но ее каблук попал в канализационную решетку и сломался. Она стянула туфли и продолжила идти, понимая, что Алекс сможет поспевать за ней, даже не переходя на бег.

Ей нужно было укрыться в своей комнате, успокоиться. Войдя в дом, она взбежала по лестнице, не дожидаясь лифта. Она чувствовала, как Алекс взбирается по ступенькам за ее спиной. Остановившись перед массивной дверью из красного дерева и переводя дыхание, она принялась искать в сумочке ключ, но из-за спешки выронила ее, и все содержимое рассыпалось на полу.

– Черт! – Она присела собрать свои вещи, как раз в тот момент, когда Алекс, даже не запыхавшись, добрался до ее этажа.

– Полагаю, это твое, – проговорил он, отдавая ей портсигар.

Она взяла его, не поблагодарив, затем сунула ключ в замочную скважину и открыла дверь. Она уже готова была сказать ему, что он может идти, что она в порядке, но замерла от звука смеха Прешес. И мужского голоса. Голоса, который она знала.

На вешалке для шляп с обратной стороны двери висела форменная фуражка Королевских ВВС.

– Грэм? – воскликнула Ева и, бросив туфли, помчалась в гостиную, но замерла на пороге, увидев, что Грэм в новой изящной голубовато-серой форме Королевских ВВС и Прешес сидят рядом на кушетке.

Грэм поднялся, и его улыбка поблекла, когда он увидел Алекса за спиной Евы. Ева бросилась через всю комнату к нему. Он колебался всего мгновение, а затем заключил ее в объятия, не заботясь о присутствии остальных.

– Ты здесь. Ты в самом деле здесь, – прошептала Ева. Она зарылась лицом ему в шею, вдыхая запах, присущий только ему, который теперь перемешивался с запахом натуральной шерсти. Она хотела остаться там навсегда, заставить исчезнуть Алекса, Прешес и весь остальной мир, чтобы остались только они вдвоем.

Вместо этого она услышала, как Алекс пересек комнату, почувствовала, как Грэм отодвинул ее в сторону, крепко держа за талию, и пожал протянутую руку Алекса.

– Рад видеть тебя в целости и сохранности, старина, – жизнерадостно приветствовал его Алекс. – Мы не ожидали, что ты появишься в Лондоне так скоро.

– И я не ожидал. Мне удалось договориться и получить увольнение на вечер. – Он перевел взгляд на Еву, отметив, что она в одних чулках, а затем его взгляд вернулся к Алексу. – Завтра меня отправляют на другую базу для дальнейшей подготовки.


– Куда, Грэм? – спросила Ева. – Поближе к Лондону?

Он помолчал, не сводя с нее взгляда.

– Я не вправе говорить об этом. – Он убрал руку с ее талии и взглянул на Алекса. – Не ожидал встретить тебя здесь.

Он произнес это беспечно, но что-то в его интонации заставило Еву вздрогнуть.

– Мы столкнулись в кафе «Хорват». Совершенно случайно.

Она оправдывалась, но не понимала почему. Может, из-за чувства вины от того, что она отдавала письма Грэма Алексу. Не то чтобы у нее оставался выбор, или она планировала встретиться с Алексом, или даже хотела сделать это. Но что-то в интонации Грэма заставляло ее объясняться.

– Уверен, так и было, Ева.

Голос Грэма звучал почти грубо, хотя он продолжал улыбаться.

У Евы упало сердце.

– Когда ты должен вернуться?

– Сегодня ночью. Я должен успеть на поезд в три десять с Юстона.

– Но это же даже не целый день.

Ева чувствовала, что вот-вот расплачется, хотя ее сердце пело от осознания того, что он проделал столь долгий путь, чтобы повидаться с ней.

Грэм быстро взглянул в сторону Алекса и Прешес.

– К сожалению, да. А если Германия проигнорирует ультиматум Чемберлена, то, боюсь, мы окажемся на войне.

– Нам лучше остаться здесь и послушать радио, – посоветовал Алекс. – Осталось меньше часа.

Грэм взглянул на небольшие каретные часы на каминной полке, и на его лице мелькнуло раздражение.

– Так и поступим.

– Принесу что-нибудь перекусить, – вставая, сказала Прешес. – Я приготовила шахматный пирог и сладкий чай. Думаю, сахар возглавит список продовольственных ограничений, так что вполне сможем насладиться им.

Ева тоже вскочила, не желая сидеть на месте и слушать, как часы отсчитывают потерянные минуты – время, которое она и Грэм не могли провести наедине, – и ждать новостей, которые предрешат судьбы их всех.

– Я помогу, – пробормотала она и пошла на кухню вслед за Прешес.

Грэм подошел и включил радиоприемник, словно и сам ощущал то же беспокойство. Из кухни Ева расслышала, как диктор описывает эвакуацию лондонских детей, которая уже вовсю шла, словно война была уже делом решенным.

Когда Прешес и Ева вернулись, мужчины стояли возле радиоприемника – в комнате повисло напряжение, хотя и Алекс, и Грэм сохраняли пристойное спокойствие. Прешес расставила на столе закуски, и все из вежливости взяли тарелки и бокалы, но к еде так и не притронулись.

Текли минуты. Ева села на диван, к ней тут же присоединился Алекс. Грэм, похоже, этого не заметил; он сел рядом с Прешес в одно из двух мягких кресел, которые подругам подарила София.

Почувствовав острую необходимость в свежем воздухе и голубом небе, обеспокоенная Ева снова вскочила с места и пошла открывать створчатое окно в передней части комнаты. Звук уличного движения внизу должен был доказать, что жизнь продолжается, идет своим чередом. Потому что день за окном, без сомнений, был чересчур хорош для объявления войны. Она ни с кем не поделилась этой мыслью, понимая всю ее абсурдность, и все же не могла избавиться от желания верить в то, что подобное возможно.

Неподалеку церковный колокол пробил одиннадцать часов. Минуты продолжали течь в полном молчании, а от премьер-министра так ничего и не было. А затем безымянный диктор с безупречным произношением, которое Ева отрабатывала день за днем, произнес:

– Это Лондон. Сейчас вы прослушаете заявление премьер-министра.

Ева посмотрела на Грэма через всю комнату. Она жалела, что не сидела рядом с ним, держа его за руку и чувствуя его уверенность и надежность. Она посмотрела на часы. Минула четверть часа. Словно по невысказанному соглашению они снова сосредоточились на радиоприемнике, поглядывая на него так, словно из него внезапно мог появиться премьер-министр и присоединиться к ним в гостиной.

«Этим утром британский посол в Берлине вручил германскому правительству ноту, в которой указывалось: если до 11.00 они не сообщат нам, что готовы немедленно вывести войска из Польши, Англия объявит Германии войну. Вынужден вам сообщить, что такой гарантии мы не получили; следовательно, Англия с настоящего момента находится в состоянии войны с Германией».

Заиграли «Боже, храни короля», и все четверо уставились друг на друга в молчаливом оцепенении. Когда песня закончилась, Грэм поднялся и выключил радио. Он заметно побледнел.

– Значит, она началась.

Спустя всего несколько минут воздух разорвал вой сирен воздушной тревоги. Они все так же сидели на своих местах, а перед ними стояли нетронутые тарелки. Грэм пришел в себя первым.

– Быстро берите противогазы. Бежим в метро, укроемся на станции «Риджентс-Парк».

Алекс посмотрел на него с таким видом, словно хотел что-то сказать, но промолчал. Дрожащими руками Ева обулась; затем она, Алекс и Прешес послушно вслед за Грэмом вышли из квартиры, даже не остановившись, чтобы запереть дверь. Ева ощущала странное спокойствие, словно все происходило не с ней.

Они выбежали из здания. Сирены продолжали завывать; машины на Мэрилебон-Роуд замедлили свой ход; люди выходили из домов, оглядываясь в замешательстве по сторонам.

Ева почувствовала, как Грэм взял ее за руку. Пока он уводил ее от толпы, направляющейся к станции метро, она оглядывала чистое небо над головой в поисках самолетов, не в силах выкинуть из головы успокоительный самообман: в такое прекрасное воскресное утро не может происходить таких ужасных вещей. Грэм потянул ее влево, отделившись от Алекса и Прешес. Оглянувшись, Ева увидела, как толпа уносит ее подругу и Алекса.

– Куда мы идем? – спросила она, едва не переходя на бег, чтобы поспеть за Грэмом.

– Нянюшкин туннель под Юстон-Роуд. О нем немногие знают.