Последний вечер в Лондоне

Я была слишком ошарашена его прямотой, чтобы найтись с ответом.

– Я храню ее, потому что это была единственная вещь, которую ты оставила. Ты же даже не попрощалась. И я подумал – глупо, как оказывается, – что ты можешь за ней вернуться.

Я кивнула – на большее меня не хватило.

А затем вспомнила другое фото – с Колином в коляске и его родителями в аэропорту Атланты. Мне захотелось сказать ему, что он не был для меня невидимкой, как бы я этого ни хотела.

– Ты был очень милым мальчиком, – сказала я, подумав, звучат ли мои слова для него так же глупо, как для меня.

Он вопросительно склонил голову.

– Другая фотография в рамке на твоем столе – та, что с твоими родителями. Там вы, похоже, в аэропорту Атланты. Ты был просто прелесть в своих носочках и шортиках.

Моя улыбка тут же угасла, когда я увидела его вмиг осунувшееся лицо.

– Это был не я, – сказал он. Он оторвался от кухонного стола. – Попрошу Анну принести тебе чаю.

Я хотела ему сказать, чтобы он не волновался, но он уже ушел.





Глава 17




Несмотря на солнечный свет, покрывший нежным глянцем дом и все вокруг, вторая половина дня выдалась холодной, вынудив нас сесть за стол в столовой, по размеру скорее напоминавшей банкетный зал, а не на свежем воздухе. Конечно, ничего плохого в том, чтобы обедать жареной курочкой с картофельным пюре, фасолью «Черный глаз» и кукурузным хлебом в комнате, где королева Елизавета чувствовала себя как дома, нет, и все же… Если бы я была азартным человеком, то побилась бы об заклад, что в истории этой столовой впервые сухари поливали подливкой, а салат-желе подавался в качестве гарнира.

Я надела единственное взятое с собой платье – простое темно-синее платье-футляр из материала, который не мнется в чемодане. Прешес настояла на том, чтобы одолжить мне шелковый шарф – уверена, «Эрме», – и завязала его в изящный бант сбоку на шее. Я получила одобрительные отзывы от всех, кроме Колина – он лишь скользнул по мне взглядом и сразу уставился на угощение.

Мы с Прешес сели напротив него с Арабеллой, чему я внутренне порадовалась, потому что мне было на кого смотреть, кроме Колина. Анна, стоя у нас за спиной, раскладывала по тарелкам жареную курицу с большого блюда. Держа сервировочную вилку, она остановилась за спиной Прешес.

– Белое мясо или темное, мисс Дюбо?

Я сдержалась, чтобы не облизнуться, – мы так делали в детстве, когда готовили жареную курицу, сколько бы мама ни просила нас перестать.

– Не хочу настаивать, но лично я люблю костыли.

– И я тоже. Будь любезна, костыль.

Анна замерла в нерешительности. Прешес ясности не внесла, поэтому пришлось объяснить мне.

– Ножка. Просто она похожа на костыль, – объяснила я.

– А, ну конечно, – сказала молодая женщина, кладя одну ножку на тарелку Прешес. – Вот еще бедрышко, а то в ножке мяса не так много.

Я взяла два «костыля» и потянулась за картофельным пюре. Я поняла, что все ждут от меня комментария, поэтому постаралась объяснить весь процесс.

– Когда вы положили картошку, сделайте посередине небольшую ямку. А затем просто наполняете ее подливкой так, чтобы немного стекала по краям. Вот так. И не забудьте полить подливкой и сухари.

Затем я посоветовала всем намазать маслом кукурузный хлеб, умолчав о том, как мой папа любил делать из фасоли, хлеба и картошки сборную солянку. Это стоило отложить на другой раз – на сегодня явно было достаточно поедания жареной курицы руками, пусть Анна и поставила каждому небольшую чашу с лимоном и водой для мытья рук.

– Если хотите есть с помощью вилки и ножа, то ничего страшного. Осуждать не буду, – сказала я. – Но если вы снова окажетесь на Юге, используйте пальцы. Я слышала, что в Гейнсвилле, Джорджия, использовать столовые приборы для жареной курицы незаконно. Возможно, так же еще в некоторых местах на Юге.

Я взяла ножку пальцами, глядя на то, как все – в том числе и Прешес, – медлили, как их руки в нерешительности застыли над столовыми приборами. Я положила кусок курицы на свою тарелку.

– Я, кстати, тоже совершенно не против кушать с помощью вилки и ножа. Когда ты в Риме и все такое, – смутившись, пробормотала я.

– Глупости, – заявил Джеймс, беря пальцами курицу. – Ты приложила столько усилий, чтобы приготовить для нас такое восхитительное блюдо, и мы должны вкусить его так, как это было задумано.

Пенелопа последовала его примеру и, отставив мизинцы, взяла кусок.

– Всегда мечтала есть руками, – сказала Арабелла, буквально вгрызаясь в курицу.

– Когда ты в Риме, – сказал Колин, в первый раз взглянув на меня, и тоже сдался перед соблазном брать пищу руками.

Прешес отложила приборы последней, ее пальцы застыли над тарелкой.

– В самом деле, Прешес, – сказала я, – если вам удобнее использовать вилку и нож, то ничего страшного. Вы так долго жили за границей. Трудно перешагнуть через свои привычки в питании, особенно по прошествии почти восьмидесяти лет.

– Так и есть, – согласилась она и аккуратно подняла вилку и нож со стола. – Я просто очень не люблю портить макияж.


Улыбнувшись, она принялась разрезать бедрышко.

Когда все закончили и я получила столько комплиментов, что чуть было не позвонила тете Люсинде, чтобы ее могли поблагодарить лично, Пенелопа предложила съесть десерт в библиотеке.

– Хорошая мысль, – сказала я. – После всего съеденного прогулка через весь дом мне просто необходима. Я того и гляди лопну.

Джеймс рассмеялся, удивив меня.

– Верно подмечено, Мэдди. Думаю, мы все в таком же состоянии.

– У нее еще много всяких присказок в запасе, – проговорил Колин. Он встал и выдвинул стул для своей матери. – Как там было? Когда человек раздражает, он похож на что-то, что никак не смахнешь…

Повернувшись, я ответила достаточно сухо.

– Ни малейшего понятия, о чем ты. – Я помогла Прешес встать со стула, взяла ее под руку, и мы вышли из столовой. – На десерт у нас «амброзия» [19], – прошептала я ей. – Я хотела сделать сюрприз, но раз уж вы все равно сразу ее узнаете, решила не делать из этого секрета.

– «Амброзия»… Как мило.

Она сказала это абсолютно без выражения. И я решила, что, возможно, она не любила амброзию, но из вежливости не сказала мне этого.

Пытаясь заинтересовать ее, я сказала:

– Тетя Люсинда всегда добавляла коктейльную вишню и орех-пекан, так как обычно готовила «амброзию» на Рождество и думала, что красный цвет придаст блюду праздничности.

– Уверена, что мне понравится.

Я похлопала ее по ладони, покоящейся на сгибе моего локтя.

– Я думала, что было бы неплохо подать к столу «Мунпайз», но их тяжело найти в Великобритании, насколько я могу судить, и у меня не было столько времени, чтобы их доставили из дома.

Мы вошли в библиотеку, и я усадила Прешес на кушетку возле огня.

– Не знаю, что такое «Мунпай», – призналась Пенелопа, – но звучит довольно вкусно.

– О, поверьте мне, так и есть. Шоколад, маршмеллоу и грэм-крекеры. Их готовят в Теннесси, родном штате Прешес, уже больше века. Это буквально визитная карточка Юга, у них даже есть огромный макет «Мунпай», который устанавливают на Новый год.

– А я-то наивно полагал, что полуночный бой Биг-Бена – это самое захватывающее зрелище. Как я ошибался, – вмешался Колин.

Он оперся локтем на каминную полку и принял бокал бренди от отца, который разносил по комнате бокалы с янтарной жидкостью, «способствующей пищеварению».

– А я помню «Мунпайз», – сообщила Прешес. – Во время войны их присылали за границу американским военнослужащим. Один или два бывали в этом самом доме. Те милые американские летчики из Милденхолл – базы неподалеку – приходили сюда время от времени. София, несомненно, умела устраивать приемы.

Она сидела, опустив глаза, с загадочной улыбкой на губах; отблеск огня придавал мягкости ее напудренным щекам.

– Я помню, однажды она принимала целую эскадрилью польских пилотов. Она всегда чувствовала, что обязана быть гостеприимной, поддерживать их моральный дух. Они сыграли важную роль в победе в Битве за Британию [20], вы это знали? Безвестные герои, так и не получившие положенного признания. Мне кажется, именно поэтому София и старалась получше развлечь их между боевыми вылетами.

– Вы позволите? – спросила я, вынимая блокнот.

– Конечно. Обожаю говорить про красивые наряды, «Мунпайз» и приемы Софии. Потому что несмотря на все трудности того времени, была и красота, и добродетель. Одна моя подруга сказала мне, что любовь и красота – единственное, что стоит хранить.

– Кто это сказал? – спросила я. – Ева?

Она направила на меня взгляд, преисполненный огня.

– Да. А ей сказал один мудрый мужчина, визажист Дома Луштак. Ева решила, что мысль достаточно важная, чтобы поделиться ею со мной, и я рада, что она это сделала. Она помогла мне преодолеть наступавшие тяжелые времена. – Сделав глубокий вдох, она расправила плечи, словно вернулась к образу модели и приготовилась выйти на подиум. Она улыбнулась, ее взгляд прояснился, а лицо изменилось. – Я подумала еще кое о чем, что могло бы быть интересно для статьи.

Арабелла выпрямилась, а я занесли карандаш над блокнотом.

– Вам на выставке понадобится форма Королевских ВВС.

– Зачем? – спросила Арабелла.

– Затем, что с ней связана одна замечательная история. Когда сделали первые эскизы для только что возникших военно-воздушных сил в 1918 году, одна фирма в Йоркшире предложила использовать остатки серо-голубой шерстяной ткани, заказанной русским императором для пошива обмундирования казаков. Бедному императору они не понадобились, и, на счастье, Королевские ВВС решили, что этот цвет идеально им подходит. Мне рассказала моя бывшая работодательница, мадам Луштак.

– Восхитительная история, – сказала Арабелла. – Мы можем использовать фотографию Грэма в этой форме. Нужно проверить, не осталась ли его форма на чердаке.

– Увы, мы обшарили его вдоль и поперек и не нашли ее, – произнесла Пенелопа. – Но на всякий случай попрошу Джеймса посмотреть еще раз.

Прешес пристально смотрела на свои крепко сплетенные пальцы, унизанные кольцами.

– Ее нужно выставлять вместе с очаровательным зеленым приталенным платьем из хлопка с бантом на шее. Оно принадлежало Еве. Я помню, как она однажды надела его на их свидание.

– Поняла, – сказала я, записав ее предложение в блокнот. – Форма просто отличная. Никогда не видела ее вблизи, но судя по фотографии Грэма, должна согласиться, что выбор хороший. Конечно, трудно судить о цвете на черно-белой фотографии. Просто из любопытства, Прешес – возможно, вы и не вспомните, – какого цвета были у Грэма глаза?

Прежде чем она смогла дать ответ, появилась Анна, толкая перед собой тележку с кофейником, чайными приборами и «амброзией» в небольших стеклянных креманках. Пока Анна передавала их по кругу, я наблюдала, как все с подозрением рассматривали десерт, поднимали ложками вязкую массу, а затем рассекали его посередине, чтобы посмотреть, что спрятано внутри.