Последний солдат
Часть 9 из 44 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Да в принципе всё, – пожимаю плечами, – я хочу снять с них налет безразличия, затронуть их души и заставить задуматься, а смогли бы они вот так сражаться в самых невероятных условиях, держать оборону в огненном аду, пережить гибель друзей и близких и, главное, победить такого врага, несмотря ни на что? Пусть одноклассники посмотрят на войну вашими глазами, человека, который прошел ее всю, от начала и до конца. Я надеюсь, что они поймут, какой ценой нам досталась победа. Верю, это осознание заставит многих измениться и стать лучше. А значит, если наступит миг, когда нашу Родину придется защищать снова, они не останутся равнодушными.
– А дед вас чем не устраивает? У него это получится гораздо интереснее и убедительнее. Все-таки генерал, и в войну тоже не в тылу отсиживался.
– Дед в Москве живет и сюда пока приезжать не планирует, – спокойно объясняю Леониду Романовичу ситуацию, – а так бы, конечно, к нему обратился.
Молчание. Я спокойно смотрю на собеседника и жду ответа. Леонид Романович встает и подходит к окну. Его глаза смотрят куда-то вдаль. Мысленно он сейчас находится далеко. Где-то на полях сражений Великой Отечественной. Наконец его голос нарушает повисшую над кухней тишину.
– Знаете, Алексей, – задумчиво говорит ветеран, – я, наверно, плохой рассказчик. Не люблю вспоминать войну. Некоторые моменты заставляют снова болеть сердце. Слишком многое я видел, и погибшие друзья и близкие до сих пор стоят перед глазами. Но вы абсолютно правы и мыслите верно. Рассказывать об этом нужно, чтобы знали и помнили. Молодежь должна сохранить память о погибших и этом страшном, но героическом времени. Поэтому я постараюсь. Можете на меня рассчитывать.
– Большое вам спасибо, – я очень рад ответу Шаховского. Все пока идет по нужному мне сценарию.
– Уточню время с нашим классным руководителем и согласую его с вами. Договорились?
Протягиваю ему руку, предлагая скрепить наше соглашение рукопожатием. В глазах Леонида Романовича мелькает удивление.
– Вы все-таки очень необычный молодой человек, – замечает он, – договорились.
Ладонь пожилого, но еще довольно бодрого мужчины сжимает мою, подкрепляя сказанное.
11 сентября 1978 года. Понедельник
На тренировку к Семеновичу я все-таки опоздал. Минут на десять. Даже немного расстроился, представляя, что Зорин сейчас посоветует приходить вовремя и отправит меня обратно. Но этого, к моему удивлению, не произошло.
Пока я смущенно топтался возле входной двери, ожидая неутешительного вердикта тренера, ребята и Вероника разминались под предводительством Сереги Мальцева. Они совершали круговые движения корпусом, подпрыгивали, высоко подбрасывая колени, кувыркались и совершали махи руками.
– Чего стоишь? Беги переодеваться, – командный голос Семеновича, неожиданно вышедшего из «тренерской», заставляет меня встрепенуться и радостно броситься в раздевалку.
Быстро переодеваюсь и выскакиваю в зал. Ребята уже стоят в парах. Отрабатывают классическую связку, боксерскую двойку и передний «маваши» по печени. Вероника работает на мешке, недовольно поглядывая на меня.
– Разминайся в темпе, – бросает наставник, – у тебя есть три минуты.
Семенович поворачивается к ребятам, а я усиленно разогреваю мышцы и связки. Три минуты пролетают быстро.
– Готов? – уточняет Зорин.
Молча киваю в ответ.
– Отлично. Нет, ты пока побей мешок, – сэнсей останавливает направляющуюся ко мне Веронику. Она фыркает, но вслух выражать недовольство не торопится. Приказы наставника здесь не обсуждаются.
– Ребята, – Семенович громко хлопает в ладоши, привлекая внимание, – вольный бой в стойке. Включаем голову, ищем возможности раскрыть и достать противника. Используем ударную технику единоборств и бокса. Работаем в легкий контакт. Остановка по моей команде. Шелестов, ты в паре со мной. Готовы? Поехали!
Группа начинает спарринги. Семенович берет в рот капу, надевает боксерские перчатки и отходит со мной в свободное место. Я тоже полностью готов к бою.
Наставник начинает неожиданно. Он прыжком покрывает пару метров, разделяющих нас. Его кулак «стреляет» в мое солнечное сплетение. Еле успеваю блокировать его сбивающим движением перчатки, и тут же получаю следующий удар – «маваши» в челюсть. Каким-то чудом, инстинктивно перекрываюсь предплечьем и отпрыгиваю назад, разрывая дистанцию. Но Зорин не дает мне этого сделать. Он продолжает движение вперед и аккуратно тюкает меня прямым в подбородок, обозначая удар. Один – ноль. Тяжелая у него все-таки лапа. Семенович работает со мной очень аккуратно и легко, но его попадание я прочувствовал. Сэнсей продолжает, не останавливаясь на достигнутом. Обманным движением обозначает джеб в лицо, заставляя мои руки взметнуться в защитном блоке, и достает меня «футбольным» ударом внутренней частью стопы по голени. Два – ноль. В глазах наставника мелькает усмешка. Это меня не на шутку заводит. Понятно, что в реальном бою шансов против него нет, но отыграться я все-таки попытаюсь.
Изображаю растерянность и начинаю пятиться назад. Игорь Семенович атакует меня двухударной комбинацией. От прямого правого в голову я защищаюсь уклоном корпуса, левый апперкот по печени блокирую подставкой локтя, скручиваясь за сведенными вместе руками. Наставник смещается налево, подбирая место для следующей неожиданной атаки. Одновременно с ним ухожу сайд-степом направо и, разгибаясь, достаю Семеновича коротким боковым по челюсти. Два – один.
Наставник останавливает бой движением перчатки, выплевывает капу на руку и командует группе «Стоп».
– Молодец, подловил, – негромко говорит мне Семенович. Он стягивает перчатки и поворачивается к парням.
– Отрабатываем бросок через бедро, поочередно в парах. Делаем все в высоком темпе, без перерывов. Время – четыре минуты, – в руках у сэнсея уже блестит секундомер. – Пошли!
– Шелестов, ты выполняешь упражнение с Вероникой, – уточняет Семенович, – но работаете так, ты два броска подряд, она – один. Все понятно?
– Да, – подтверждаю я.
Занятие продолжается по привычному сценарию. Отрабатываем борцовские приемы в стойке, ударные комбинации по «точкам», таскаем друг друга на спинах, отжимаемся на кулаках, тренируем болевые и удушающие в партере. Как пролетели два часа, я даже не заметил. Зато мое кимоно промокло от пота насквозь. Хоть выжимай его прямо в раздевалке.
Когда время тренировки заканчивается, Семенович отпускает группу переодеваться. Я дожидаюсь, когда парни скинут с себя кимоно и самбовки и убегут мыться в душ. Иду в тренерскую к наставнику. Зорин читает «Красную Звезду». Рядом с ним на столике дымится чашка чая. При моем появлении газета откладывается в сторону.
– Садись, – мне небрежным жестом указывают на стул рядом. – Чаю будешь?
– Нет, спасибо, – решительно отказываюсь. – Игорь Семенович, мне с вами надо поговорить.
– Я уже понял, – усмехается наставник. – Слушаю тебя.
Начинаю излагать Семеновичу свой план. Глаза тренера изумленно расширяются.
– Сам придумал? – интересуется сэнсей.
– Да, – подтверждаю его предположение. – Ну как, возьметесь?
– Да я не против, – задумчиво говорит он, – мысль хорошая, нужная. Но так это не делается. Надо получить разрешение райкома комсомола или партии. И очень важно «правильно подать» эту инициативу.
– Я думаю, с этим проблем не будет, – убеждаю тренера. – Завтра приезжает мой отец. Я с ним поговорю. Уверен, он нам поможет. Если возникнут какие-то сложности, подключу «тяжелую артиллерию» – деда. Думаю, все у нас получится.
– Хорошо, – кивает Семенович, – если у властей не будет возражений, считай, мое согласие у тебя есть. Думаю, с остальными вопросами твои родственники смогут нам серьезно помочь.
Обсудив все нюансы и дополнительные моменты, прощаюсь с тренером. Иду домой, вдыхая свежий воздух вечернего города. Окна девятиэтажек светятся теплым золотистым светом. Навстречу попадаются шумные компании молодежи, люди, идущие по своим делам. У большинства из них открытые, приятные лица. Они уверены в своем завтрашнем дне, мирной жизни, и не испытывают беспокойства за свое будущее. Разительный контраст с началом 90-х. Тогда заморозили вклады на сберкнижках, начались проблемы с выплатами зарплат на фабриках и заводах, закрывались НИИ, сидели без денег многочисленные государственные предприятия, разом обнищали пенсионеры. За исключением вороватых чиновников, некоторых предприимчивых граждан, окунувшихся в мелкий и средний бизнес, а также коммерсантов, делающих деньги на коррупционных схемах, большинство народа испытывало проблемы даже с заработком минимальных средств, необходимых для относительно нормального питания. Многих пожилых людей тогда спасали дачи с огородами. Но на лица большинства населения уже легла мрачная печать усталости и безразличия. Атмосфера злобы, раздражительности, взаимной ненависти витала в общественном транспорте, на станциях метро и городских улицах. Поэтому начавшееся противостояние парламента с Руцким и Хасбулатовым во главе и Ельцина с его «молодой командой демократов», с другой стороны, привлекло так много народу. Подавляющее большинство сторонников Белого дома отправились защищать не холеных чиновников, тоже внесших свой вклад в развал СССР. Они пошли сражаться против того беспредела, популизма, нарушений законов, коррупции и воровства государственной собственности, которые олицетворяли Ельцин с компанией приспешников.
И я сделаю все, чтобы сохранить Родину и избавить людей от будущих потрясений, войн и катаклизмов. Не знаю, получится ли у меня предотвратить падение страны в пропасть? «Озарение» в первый день помогло мне увидеть цельную картину происходящего. Закостенелая и уже порядком надоевшая партийная пропаганда, вызывающая уже не столько смех, сколько раздражение у значительной части населения, зажравшаяся партийная верхушка из глубоких старцев, постепенно впадающих в маразм. А еще есть теневые дельцы в некоторых регионах, уже крепко слившиеся с властью, мощная пропагандистская машина и спецслужбы Запада, работающие на развал своего идеологического противника, диссиденты, расшатывающие систему изнутри. Слишком много факторов против одиночки, желающего остановить разрушение государства, обусловленное определенными общественными процессами и ходом истории. И это еще не говоря о предателях на самом верху – в Политбюро.
Но… «Делай, что должен, и будь, что будет». У меня появилась возможность попробовать что-то изменить. Выполнить свою присягу и строки устава: «Военнослужащий Вооруженных сил СССР есть защитник своей Родины – Союза Советских Социалистических Республик», которые я, пусть невольно, но нарушил. И сейчас я отдам все силы, чтобы это исполнить. Я – последний солдат СССР, имеющий шанс повернуть в обратную сторону маховик истории.
Занятый своими мыслями, я не замечаю, как добираюсь до дома. После краткого общения с мамой за ужином, дежурных ответов на вопросы о школе и тренировке падаю в постель. Хочу как следует выспаться. Завтра предстоит важный разговор с отцом, мне нужна свежая голова.
12 сентября 1978 года. Вторник
– Представляешь, Быка и Трофима поломали, – возбужденно частит Пашка, – у одного перелом ключицы и переносицы, у другого – голени. Они сейчас в первой больничке лежат. У меня там сестра работает. Заходит на этаж травматологии, а там оба этих красавца с печальными рожами лежат в гипсе. Говорит, отбили их хорошо. К ним даже следователь приходил.
Так я и думал. Уже милиция засуетилась. Но меня они не должны сдать. Слишком много об этих моральных уродах знаю. А в колонию отправляться на несколько лет они не захотят. Думаю, ситуация пока под контролем.
– И что, узнали, кто их так? – изображаю слабый интерес к проблемам отморозков.
– Не знаю, – Паша пожимает плечами, – моей сестре, сам понимаешь, об этом никто не докладывает. Но мент злой из палаты вылетел. Ругался матом.
Это хорошо, что злой. Похоже, сявки с ним держатся, как партизаны на допросе в гестапо. Не спешат откровенничать. Значит, я все правильно рассчитал.
– Ты, Лешка, везунчик, как-то все очень вовремя произошло, – продолжает свой спич Амосов, – теперь им долго не до тебя будет.
– Кто ищет приключений, тот всегда находит их на свою голову, – флегматично отвечаю товарищу, – закон жизни.
– Интересно, кто их так? – задумчиво произносит Волков. – Вроде у них был какой-то конфликт с зареченской шпаной. Но те вроде не должны, жидковаты больно против Быка выступать.
– Да какая разница, Вань? – хлопаю его по плечу. – Побили уродов, ну и черт с ними. Меньше головной боли. Пусть лечатся, может, поумнеют хоть немного.
Пронзительно верещит звонок.
Через минуту мы уже в кабинете химии. Алина Петровна что-то рассказывает о предельных углеводородах, но я учительницу не слушаю. Выстраиваю в голове линию защиты, если милиция все же получит сведения обо мне, обдумываю, как буду реализовывать свой дальнейший план действий.
Посреди урока открывается дверь. В кабинет заходит завуч. Нина Алексеевна окидывает взглядом класс. Ее глаза останавливаются на мне. Она что-то тихо говорит, вплотную подойдя к химичке. Та так же негромко отвечает.
– Шелестов, подойди, – повелительным тоном приказывает завуч.
Послушно иду к ним под заинтригованными взглядами одноклассников. Такие визиты и просьбы мне не нравятся. Подозреваю, что этот визит связан с разборкой в гаражах.
– Алексей, пойдем со мной, – командует Нина Алексеевна.
Выходим из класса и идем к ее кабинету. Там уже стоит, широко расставив ноги, крепкий парень лет двадцати семи в потертой кожаной куртке. Его сомкнутые на животе руки сжимают дерматиновую коричневую папку. Он сразу вонзает в меня свой цепкий тяжелый взгляд.
Мои ожидания неприятностей оправдываются. Чувствую неприятный холодок в сердце. Мне не нужно гадать, кто это. Профессия уже четко отпечаталась на его лице. Вот и милиция сюда пожаловала. Это опер – сто процентов. За свою прошлую жизнь я научился моментально определять работников органов. Характерные взгляды и поведение не скроешь.
Лихорадочно прокручиваю линию поведения и выстраиваю возможные сценарии разговора. Видимо, информация о моей разборке с отморозками все-таки просочилась к оперу.
Завуч заходит в приемную, игнорируя вставшую секретаршу, открывает ключом кабинет и жестом предлагает нам пройти. Середину небольшого помещения захватил стол с несколькими стульями, на шкафу и подоконниках множество цветов в красивых разноцветных горшочках. Все блестит стерильной чистотой. Видно, что Нина Алексеевна тщательно следит за этим.
– Алексей, с тобой хочет поговорить товарищ милиционер, – отрывает меня от разглядывания кабинета завуч.
– Максим… эээ… – она вопросительно смотрит на мужчину.
– Иванович, – подсказывает ей опер. – Нина Алексеевна, можете оставить нас с Шелестовым на несколько минут. Хочу с ним поговорить наедине.
Завуч что-то хочет сказать, но передумывает. Она недовольно поджимает губы и, гулко стуча каблучками, выходит из кабинета.
– Слушаю вас, товарищ милиционер, – безмятежно смотрю в глаза оперу, показывая, что мне скрывать нечего.
– Ты ничего не хочешь мне сказать, Шелестов? – опер в ответ сверлит меня тяжелым взглядом. – Хорошо подумай, прежде чем ответить. От этого зависит твоя дальнейшая судьба.
– А дед вас чем не устраивает? У него это получится гораздо интереснее и убедительнее. Все-таки генерал, и в войну тоже не в тылу отсиживался.
– Дед в Москве живет и сюда пока приезжать не планирует, – спокойно объясняю Леониду Романовичу ситуацию, – а так бы, конечно, к нему обратился.
Молчание. Я спокойно смотрю на собеседника и жду ответа. Леонид Романович встает и подходит к окну. Его глаза смотрят куда-то вдаль. Мысленно он сейчас находится далеко. Где-то на полях сражений Великой Отечественной. Наконец его голос нарушает повисшую над кухней тишину.
– Знаете, Алексей, – задумчиво говорит ветеран, – я, наверно, плохой рассказчик. Не люблю вспоминать войну. Некоторые моменты заставляют снова болеть сердце. Слишком многое я видел, и погибшие друзья и близкие до сих пор стоят перед глазами. Но вы абсолютно правы и мыслите верно. Рассказывать об этом нужно, чтобы знали и помнили. Молодежь должна сохранить память о погибших и этом страшном, но героическом времени. Поэтому я постараюсь. Можете на меня рассчитывать.
– Большое вам спасибо, – я очень рад ответу Шаховского. Все пока идет по нужному мне сценарию.
– Уточню время с нашим классным руководителем и согласую его с вами. Договорились?
Протягиваю ему руку, предлагая скрепить наше соглашение рукопожатием. В глазах Леонида Романовича мелькает удивление.
– Вы все-таки очень необычный молодой человек, – замечает он, – договорились.
Ладонь пожилого, но еще довольно бодрого мужчины сжимает мою, подкрепляя сказанное.
11 сентября 1978 года. Понедельник
На тренировку к Семеновичу я все-таки опоздал. Минут на десять. Даже немного расстроился, представляя, что Зорин сейчас посоветует приходить вовремя и отправит меня обратно. Но этого, к моему удивлению, не произошло.
Пока я смущенно топтался возле входной двери, ожидая неутешительного вердикта тренера, ребята и Вероника разминались под предводительством Сереги Мальцева. Они совершали круговые движения корпусом, подпрыгивали, высоко подбрасывая колени, кувыркались и совершали махи руками.
– Чего стоишь? Беги переодеваться, – командный голос Семеновича, неожиданно вышедшего из «тренерской», заставляет меня встрепенуться и радостно броситься в раздевалку.
Быстро переодеваюсь и выскакиваю в зал. Ребята уже стоят в парах. Отрабатывают классическую связку, боксерскую двойку и передний «маваши» по печени. Вероника работает на мешке, недовольно поглядывая на меня.
– Разминайся в темпе, – бросает наставник, – у тебя есть три минуты.
Семенович поворачивается к ребятам, а я усиленно разогреваю мышцы и связки. Три минуты пролетают быстро.
– Готов? – уточняет Зорин.
Молча киваю в ответ.
– Отлично. Нет, ты пока побей мешок, – сэнсей останавливает направляющуюся ко мне Веронику. Она фыркает, но вслух выражать недовольство не торопится. Приказы наставника здесь не обсуждаются.
– Ребята, – Семенович громко хлопает в ладоши, привлекая внимание, – вольный бой в стойке. Включаем голову, ищем возможности раскрыть и достать противника. Используем ударную технику единоборств и бокса. Работаем в легкий контакт. Остановка по моей команде. Шелестов, ты в паре со мной. Готовы? Поехали!
Группа начинает спарринги. Семенович берет в рот капу, надевает боксерские перчатки и отходит со мной в свободное место. Я тоже полностью готов к бою.
Наставник начинает неожиданно. Он прыжком покрывает пару метров, разделяющих нас. Его кулак «стреляет» в мое солнечное сплетение. Еле успеваю блокировать его сбивающим движением перчатки, и тут же получаю следующий удар – «маваши» в челюсть. Каким-то чудом, инстинктивно перекрываюсь предплечьем и отпрыгиваю назад, разрывая дистанцию. Но Зорин не дает мне этого сделать. Он продолжает движение вперед и аккуратно тюкает меня прямым в подбородок, обозначая удар. Один – ноль. Тяжелая у него все-таки лапа. Семенович работает со мной очень аккуратно и легко, но его попадание я прочувствовал. Сэнсей продолжает, не останавливаясь на достигнутом. Обманным движением обозначает джеб в лицо, заставляя мои руки взметнуться в защитном блоке, и достает меня «футбольным» ударом внутренней частью стопы по голени. Два – ноль. В глазах наставника мелькает усмешка. Это меня не на шутку заводит. Понятно, что в реальном бою шансов против него нет, но отыграться я все-таки попытаюсь.
Изображаю растерянность и начинаю пятиться назад. Игорь Семенович атакует меня двухударной комбинацией. От прямого правого в голову я защищаюсь уклоном корпуса, левый апперкот по печени блокирую подставкой локтя, скручиваясь за сведенными вместе руками. Наставник смещается налево, подбирая место для следующей неожиданной атаки. Одновременно с ним ухожу сайд-степом направо и, разгибаясь, достаю Семеновича коротким боковым по челюсти. Два – один.
Наставник останавливает бой движением перчатки, выплевывает капу на руку и командует группе «Стоп».
– Молодец, подловил, – негромко говорит мне Семенович. Он стягивает перчатки и поворачивается к парням.
– Отрабатываем бросок через бедро, поочередно в парах. Делаем все в высоком темпе, без перерывов. Время – четыре минуты, – в руках у сэнсея уже блестит секундомер. – Пошли!
– Шелестов, ты выполняешь упражнение с Вероникой, – уточняет Семенович, – но работаете так, ты два броска подряд, она – один. Все понятно?
– Да, – подтверждаю я.
Занятие продолжается по привычному сценарию. Отрабатываем борцовские приемы в стойке, ударные комбинации по «точкам», таскаем друг друга на спинах, отжимаемся на кулаках, тренируем болевые и удушающие в партере. Как пролетели два часа, я даже не заметил. Зато мое кимоно промокло от пота насквозь. Хоть выжимай его прямо в раздевалке.
Когда время тренировки заканчивается, Семенович отпускает группу переодеваться. Я дожидаюсь, когда парни скинут с себя кимоно и самбовки и убегут мыться в душ. Иду в тренерскую к наставнику. Зорин читает «Красную Звезду». Рядом с ним на столике дымится чашка чая. При моем появлении газета откладывается в сторону.
– Садись, – мне небрежным жестом указывают на стул рядом. – Чаю будешь?
– Нет, спасибо, – решительно отказываюсь. – Игорь Семенович, мне с вами надо поговорить.
– Я уже понял, – усмехается наставник. – Слушаю тебя.
Начинаю излагать Семеновичу свой план. Глаза тренера изумленно расширяются.
– Сам придумал? – интересуется сэнсей.
– Да, – подтверждаю его предположение. – Ну как, возьметесь?
– Да я не против, – задумчиво говорит он, – мысль хорошая, нужная. Но так это не делается. Надо получить разрешение райкома комсомола или партии. И очень важно «правильно подать» эту инициативу.
– Я думаю, с этим проблем не будет, – убеждаю тренера. – Завтра приезжает мой отец. Я с ним поговорю. Уверен, он нам поможет. Если возникнут какие-то сложности, подключу «тяжелую артиллерию» – деда. Думаю, все у нас получится.
– Хорошо, – кивает Семенович, – если у властей не будет возражений, считай, мое согласие у тебя есть. Думаю, с остальными вопросами твои родственники смогут нам серьезно помочь.
Обсудив все нюансы и дополнительные моменты, прощаюсь с тренером. Иду домой, вдыхая свежий воздух вечернего города. Окна девятиэтажек светятся теплым золотистым светом. Навстречу попадаются шумные компании молодежи, люди, идущие по своим делам. У большинства из них открытые, приятные лица. Они уверены в своем завтрашнем дне, мирной жизни, и не испытывают беспокойства за свое будущее. Разительный контраст с началом 90-х. Тогда заморозили вклады на сберкнижках, начались проблемы с выплатами зарплат на фабриках и заводах, закрывались НИИ, сидели без денег многочисленные государственные предприятия, разом обнищали пенсионеры. За исключением вороватых чиновников, некоторых предприимчивых граждан, окунувшихся в мелкий и средний бизнес, а также коммерсантов, делающих деньги на коррупционных схемах, большинство народа испытывало проблемы даже с заработком минимальных средств, необходимых для относительно нормального питания. Многих пожилых людей тогда спасали дачи с огородами. Но на лица большинства населения уже легла мрачная печать усталости и безразличия. Атмосфера злобы, раздражительности, взаимной ненависти витала в общественном транспорте, на станциях метро и городских улицах. Поэтому начавшееся противостояние парламента с Руцким и Хасбулатовым во главе и Ельцина с его «молодой командой демократов», с другой стороны, привлекло так много народу. Подавляющее большинство сторонников Белого дома отправились защищать не холеных чиновников, тоже внесших свой вклад в развал СССР. Они пошли сражаться против того беспредела, популизма, нарушений законов, коррупции и воровства государственной собственности, которые олицетворяли Ельцин с компанией приспешников.
И я сделаю все, чтобы сохранить Родину и избавить людей от будущих потрясений, войн и катаклизмов. Не знаю, получится ли у меня предотвратить падение страны в пропасть? «Озарение» в первый день помогло мне увидеть цельную картину происходящего. Закостенелая и уже порядком надоевшая партийная пропаганда, вызывающая уже не столько смех, сколько раздражение у значительной части населения, зажравшаяся партийная верхушка из глубоких старцев, постепенно впадающих в маразм. А еще есть теневые дельцы в некоторых регионах, уже крепко слившиеся с властью, мощная пропагандистская машина и спецслужбы Запада, работающие на развал своего идеологического противника, диссиденты, расшатывающие систему изнутри. Слишком много факторов против одиночки, желающего остановить разрушение государства, обусловленное определенными общественными процессами и ходом истории. И это еще не говоря о предателях на самом верху – в Политбюро.
Но… «Делай, что должен, и будь, что будет». У меня появилась возможность попробовать что-то изменить. Выполнить свою присягу и строки устава: «Военнослужащий Вооруженных сил СССР есть защитник своей Родины – Союза Советских Социалистических Республик», которые я, пусть невольно, но нарушил. И сейчас я отдам все силы, чтобы это исполнить. Я – последний солдат СССР, имеющий шанс повернуть в обратную сторону маховик истории.
Занятый своими мыслями, я не замечаю, как добираюсь до дома. После краткого общения с мамой за ужином, дежурных ответов на вопросы о школе и тренировке падаю в постель. Хочу как следует выспаться. Завтра предстоит важный разговор с отцом, мне нужна свежая голова.
12 сентября 1978 года. Вторник
– Представляешь, Быка и Трофима поломали, – возбужденно частит Пашка, – у одного перелом ключицы и переносицы, у другого – голени. Они сейчас в первой больничке лежат. У меня там сестра работает. Заходит на этаж травматологии, а там оба этих красавца с печальными рожами лежат в гипсе. Говорит, отбили их хорошо. К ним даже следователь приходил.
Так я и думал. Уже милиция засуетилась. Но меня они не должны сдать. Слишком много об этих моральных уродах знаю. А в колонию отправляться на несколько лет они не захотят. Думаю, ситуация пока под контролем.
– И что, узнали, кто их так? – изображаю слабый интерес к проблемам отморозков.
– Не знаю, – Паша пожимает плечами, – моей сестре, сам понимаешь, об этом никто не докладывает. Но мент злой из палаты вылетел. Ругался матом.
Это хорошо, что злой. Похоже, сявки с ним держатся, как партизаны на допросе в гестапо. Не спешат откровенничать. Значит, я все правильно рассчитал.
– Ты, Лешка, везунчик, как-то все очень вовремя произошло, – продолжает свой спич Амосов, – теперь им долго не до тебя будет.
– Кто ищет приключений, тот всегда находит их на свою голову, – флегматично отвечаю товарищу, – закон жизни.
– Интересно, кто их так? – задумчиво произносит Волков. – Вроде у них был какой-то конфликт с зареченской шпаной. Но те вроде не должны, жидковаты больно против Быка выступать.
– Да какая разница, Вань? – хлопаю его по плечу. – Побили уродов, ну и черт с ними. Меньше головной боли. Пусть лечатся, может, поумнеют хоть немного.
Пронзительно верещит звонок.
Через минуту мы уже в кабинете химии. Алина Петровна что-то рассказывает о предельных углеводородах, но я учительницу не слушаю. Выстраиваю в голове линию защиты, если милиция все же получит сведения обо мне, обдумываю, как буду реализовывать свой дальнейший план действий.
Посреди урока открывается дверь. В кабинет заходит завуч. Нина Алексеевна окидывает взглядом класс. Ее глаза останавливаются на мне. Она что-то тихо говорит, вплотную подойдя к химичке. Та так же негромко отвечает.
– Шелестов, подойди, – повелительным тоном приказывает завуч.
Послушно иду к ним под заинтригованными взглядами одноклассников. Такие визиты и просьбы мне не нравятся. Подозреваю, что этот визит связан с разборкой в гаражах.
– Алексей, пойдем со мной, – командует Нина Алексеевна.
Выходим из класса и идем к ее кабинету. Там уже стоит, широко расставив ноги, крепкий парень лет двадцати семи в потертой кожаной куртке. Его сомкнутые на животе руки сжимают дерматиновую коричневую папку. Он сразу вонзает в меня свой цепкий тяжелый взгляд.
Мои ожидания неприятностей оправдываются. Чувствую неприятный холодок в сердце. Мне не нужно гадать, кто это. Профессия уже четко отпечаталась на его лице. Вот и милиция сюда пожаловала. Это опер – сто процентов. За свою прошлую жизнь я научился моментально определять работников органов. Характерные взгляды и поведение не скроешь.
Лихорадочно прокручиваю линию поведения и выстраиваю возможные сценарии разговора. Видимо, информация о моей разборке с отморозками все-таки просочилась к оперу.
Завуч заходит в приемную, игнорируя вставшую секретаршу, открывает ключом кабинет и жестом предлагает нам пройти. Середину небольшого помещения захватил стол с несколькими стульями, на шкафу и подоконниках множество цветов в красивых разноцветных горшочках. Все блестит стерильной чистотой. Видно, что Нина Алексеевна тщательно следит за этим.
– Алексей, с тобой хочет поговорить товарищ милиционер, – отрывает меня от разглядывания кабинета завуч.
– Максим… эээ… – она вопросительно смотрит на мужчину.
– Иванович, – подсказывает ей опер. – Нина Алексеевна, можете оставить нас с Шелестовым на несколько минут. Хочу с ним поговорить наедине.
Завуч что-то хочет сказать, но передумывает. Она недовольно поджимает губы и, гулко стуча каблучками, выходит из кабинета.
– Слушаю вас, товарищ милиционер, – безмятежно смотрю в глаза оперу, показывая, что мне скрывать нечего.
– Ты ничего не хочешь мне сказать, Шелестов? – опер в ответ сверлит меня тяжелым взглядом. – Хорошо подумай, прежде чем ответить. От этого зависит твоя дальнейшая судьба.