Последние дни наших отцов

— Какого черта ему понадобилось в Париже?

— Понятия не имею. Сказал, что подозревает за собой слежку, не чувствует себя в безопасности, как-то так. В общем, попросил отправить его в Париж. Назавтра я велел отвезти его в Ниццу, и он, по-моему, сел на поезд. Что с ним случилось?

— Сцапали. Но никто не знает как. УСО сбрасывает его на Юге, а через несколько дней его хватают… В Париже… Погоди-ка… Ты уверен, что он говорил про Париж?

— Да.

— Точно?

— Совершенно точно. Он хотел ехать в Париж.

Клод задумался. Это какая-то бессмыслица. Если Пэл, прибыв в маки, почувствовал угрозу, то зачем он уточнил, где собирается скрываться? И где было небезопасно? В отряде? Если так, он должен был запутать следы, сказать о Париже, а остаться в Лионе или где угодно еще. Мысли проносились в голове одна за другой: может, среди макизаров есть предатель и он выдал Пэла? Но так или иначе, это не Трентье, ему он доверял полностью.

— Кто еще знал, что Пэл едет в Париж?

Трентье на миг задумался:

— Встречали мы его вчетвером, когда он прыгал. Но про Париж знал только Робер. К тому же он отвозил его в Ниццу.

— Робер… — повторил Клод. — А еще двое кто?

— Эмон и Доннье.

Кюре записал имена на бумажку.





* * *


Она легонько качала его в большой гостиной в Челси. Стояла глубокая ночь. Конец июня, тишина, бомбили последний раз после полудня. С улицы в открытые окна лилось летнее тепло и запах цветущих лип. Он казался ей самым красивым мальчиком на свете. Она назвала его Филиппом.

С рождения сына она больше не плакала, но бессонница не исчезла. Она часами любовалась им, погрузившись в свои мысли. Как она будет воспитывать его в одиночку? И как он будет расти без отца? Она отпустила свои мысли. Но ненадолго. У нее сын, а это главное. Теперь надо быть счастливой.

Франс Дойл спустилась из спальни.

— Не спишь?

— Не хочется.

Мать настояла, чтобы Лора поселилась в Челси, отдохнула. Ричарду было все равно. Но он был дедом, а быть дедом — это важно.

— Красивого малыша ты нам родила, — шепнула Франс.

Лора кивнула:

— Пэл мог бы гордиться.

Повисло долгое молчание. Ребенок на миг проснулся и снова уснул.

— Почему бы тебе не уехать в деревню? — робко предложила Франс. — Там вы с Филиппом будете в безопасности.

После высадки в Нормандии немцы обстреливали Лондон с французского побережья ракетами “Фау-1”, операция в Пенемюнде не помешала им использовать крылатые ракеты. Они падали днем и ночью — долетали слишком быстро, люди не успевали укрыться в убежищах или в метро. Каждый день в столице гибли десятки гражданских. Но Лора смирилась и не хотела уезжать.

— Я должна остаться в Лондоне, — ответила она матери. — Я не скрывалась до сих пор и не позволю запугать себя сейчас. Немцы мне давно безразличны.

Франс не настаивала, но так тревожилась! Устала она от войны. Устроившись рядом с дочерью, она вместе с ней смотрела на Филиппа.

Женщины не замечали фигуры человека за рулем автомобиля, часами стоявшего у входа в дом. Станислас, с браунингом на поясе, каждый вечер был на посту. Он делал это ради себя, чтобы успокоиться: он никогда себе не простит, что послал на смерть своих детей. И хотел защитить живых. Если ракете суждено попасть в дом, именно в этот дом, он хотел погибнуть тоже. Так он боролся с призраками.





* * *


В июльскую жару бои стали еще более ожесточенными. Союзники продвигались вперед, девятого июля после мощных бомбежек они освободили Кан; в августе планировалась высадка франко-американских войск в Провансе с побережья Северной Африки.

Для маки на Юге месяц выдался трудным, несмотря на воодушевление бойцов. Многим остро не хватало оружия, тем более что с расширением боевых действий к Сопротивлению спешно присоединялись добровольцы. Иногда политические распри брали верх над войной — члены “Свободной Франции” или коммунисты порой отказывались подчиняться УСО, хотя именно оно вооружило их. Прежде чем стрелять из оружия, поставленного англичанами, все ждали инструкций из своего лагеря: Французские внутренние силы хотели получить отмашку из Алжира, а “Франтирёры и партизаны” — от компартии. Но систему связи разрушили сами ячейки, запрашивать и получать приказы было сложно.


Клод тревожился: обещанное подкрепление по-прежнему не приходило. Обычно такой спокойный, он дошел до того, что срывал гнев на беспомощном радисте. Трентье, более благодушный, уговаривал кюре не терзаться понапрасну. И во время одной из засад успешно опробовал противотанковый гранатомет, впервые взяв его в руки.

И в ходе операций, и на отдыхе Клод внимательно наблюдал за бойцами маки. А если Пэла выдали абверу? А если среди них есть предатель? Тогда кто он? Эмон? Робер? Или Доннье? Трентье вне подозрений, это точно. А остальные? С Эмоном он не раз разведывал размещение бензохранилищ, он личность мрачная, но стоит ли его из-за этого подозревать? Робер жил в деревне неподалеку от маки и с виду был настоящий патриот: входил в группу, взорвавшую локомотивное депо, не раз возил бойцов на своем грузовике. Довольно ли этого, чтобы развеять подозрения? Что до Доннье, он был талантливый разведчик, ни разу не оплошал. Клод уже подумывал его оправдать. Но эта история с предателем грызла его изнутри, доверие к бойцам таяло. Дурной знак.





54




Он был один в кабинете, танцевал, влюбленный, со своей картонной женщиной. Часы пробили полдень — бег времени опять застал его врасплох. Он поцеловал фотографию, выключил граммофон и убрал Катю в ящик стола. Потом спешно вышел из “Лютеции”. Он шел на улицу Бак, теперь он ходил туда почти каждый день.

Середина июля, погода прекрасная. Он снял пиджак. На бульваре Распай он всегда шел по тротуару справа, но на Сен-Жермен переходил на левую сторону — на другой он задержал Мари. Он прибавил шагу, чтобы не опоздать.

— Плохо выглядите, Вернер, — сказал отец.

Дверь он открыл, не дожидаясь звонка: высматривал его в глазок. Кунцер вошел. В квартире вкусно пахло жарким.

— Дни нынче долгие, месье, — произнес немец с виноватым видом.

— Надо спать, Вернер. По ночам надо спать. А кстати, где вы живете?

— Снимаю комнату.

— И где?

— На улице Севр.

— Совсем недалеко.

— Да.

— Так не надо опаздывать к обеду, Вернер! Жаркое перестояло. Англичане никогда не опаздывают.

Кунцер улыбнулся: отец явно шел на поправку. С недавних пор они даже ели блюда, которые он готовил для сына. Наступление в Нормандии взбодрило старика: все говорили, что не за горами конец войны, скоро вернется его Поль-Эмиль.

— У Пэла все замечательно, — сказал отец, усаживая вечного гостя за стол. — Я еще две открытки получил. Хотите взглянуть?

— С удовольствием.

Отец взял с камина книгу, достал из нее два новых сокровища и протянул ему.

— Когда же вернется мой сын? Вы сказали, что он скоро приедет.

— Обязательно приедет, месье. Это вопрос дней.

— Дней! Какое счастье! Значит, скоро мы наконец сможем уехать!

Кунцер удивился: зачем уезжать, ведь немцы скоро покинут Париж.

— Самое большее через две-три недели, — спохватился он, чтобы иметь какой-то запас времени. По его расчетам, примерно в эти сроки союзники дойдут до Парижа.

— Не думал, что у него столько дел в Женеве, — сказал отец.

— Город имеет огромное стратегическое значение.

— В этом я и не сомневался. Красивый город Женева, вы там уже бывали, Вернер?

— Увы, нет.

— А я да. Кучу раз. Великолепный город. Ах, прогулки по берегу озера, ледяные скульптуры на Же-До зимой!

Кунцер кивнул.

— Неужели у Поля-Эмиля нет времени просто за мной заехать? Ведь дело всего на пару дней…

— Время не терпит, особенно сейчас.

— Ах, да! Немцы-то драпают, а?

— О да.