Последние дни наших отцов
Часть 40 из 58 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Вы уж так не надрывайтесь, — добавлял славный Пес.
Но Кунцер не слушал. Усталым он выглядел из-за своей изнурительной комедии. Что с ним происходит? Он, казалось, утрачивал связь с реальностью. В лифте он строил перед зеркалом гримасы и раскланивался.
Скоро придет весна. Он так любил весну. Это было Катино время года: она доставала из шкафов юбки, ее любимой была синяя. Он радовался весне, но у него пропал вкус к жизни. Он хотел Катю. Все остальное теперь было неважно. Он оставался в Париже только из-за отца.
К середине марта открытки стали приходить по два раза в неделю.
50
В Челси известие о беременности стало ударом для семейства Дойлов, и без того тяжело переживавшего войну. Лора наконец решилась сказать родителям: она была на пятом месяце и больше не могла таиться.
Это случилось в воскресенье, под вечер. Станислас и Дофф отвезли ее на машине, чтобы поддержать, и теперь курили, ожидая на соседней улице. Она вернулась в слезах.
Ричард Дойл воспринял новость очень плохо: он и слышать не хотел о незаконнорожденном ребенке в семье, да к тому же ребенке покойника. Бастард — дело грязное: про них станут говорить гадости, возможно, банкиры даже откажут ему в доверии. Бастард. Незаконнорожденные бывают у безмозглых служанок, они делают их в своих мансардах со случайными любовниками, а в итоге становятся шлюхами, чтобы прокормить выблядка. Нет, Ричард Дойл полагал, что это просто неприлично: дочь позволила себе забеременеть от первого встречного.
Услыхав слова отца, Лора с каменным лицом встала.
— Больше ноги моей здесь не будет, — спокойно сказала она.
И ушла.
— Бастард? — кричала Франс после ухода Лоры. — Не бастард, а сын храброго солдата, да!
Ричард пожимал плечами. Он знал мир дельцов — это непростой мир. История с незаконнорожденным внуком ему навредит.
С того воскресенья Ричард и Франс больше не спали вместе. Франс нередко приходило в голову, что, будь Ричард хорошим человеком, она открыла бы ему секрет Пэла и дочери. Но он недостоин знать, какую честь оказала дочь его имени. Иногда в приступе ярости она думала, что лучше бы Ричард умер, а Пэл остался в живых.
Лора больше не появлялась в Челси, и Франс стала навещать ее в Блумсбери. После отъезда Толстяка, Клода и Кея Лора жила одна, но о ней заботились Станислас и Дофф. Они водили ее ужинать и по магазинам, все время покупали подарки для будущего ребенка, складывая их в комнате Толстяка. Они решили, что спальня Толстяка станет детской. Толстяк наверняка придет в восторг и согласится перебраться к Клоду, у того самая большая комната.
Франс Дойл любила приходить в Блумсбери, особенно на выходных. Пока она в гостиной болтала с дочерью, Дофф и Станислас усердно готовили детскую, не жалея краски и тканей. Оба часто задерживались на Бейкер-стрит, но если у Лоры бывал выходной, они отпрашивались, чтобы она не оставалась одна.
* * *
После Рингвэя Кей и Риар снова усиленно тренировались в Мидлендсе со своей группой коммандос. В огромном напоминающем ферму поместье их обучали самым новым приемам стрельбы и разминирования.
* * *
Клод добрался до своих маки на юге Франции. В отряде он оказался впервые, и его поразила молодость бойцов, он почувствовал себя не таким одиноким. Они были хорошо организованы и полны решимости; все пережили суровую зиму, но скорый приход весны и тепла придавал им сил. Глава маки по имени Трентье, лет тридцати, себе на уме, встретил Клода с распростертыми объятиями и полностью подчинился его власти, хотя тот был десятью годами младше. Удалившись от всех, они часами прорабатывали вместе полученные из Лондона инструкции. Их задачей было содействовать “Оверлорду”, сдерживая продвижение немецких войск на север.
* * *
Толстяк теперь жил в маленьком городке на северо-востоке Франции, в домике у самого моря. Из всей группы агентов, в которую он входил, только он занимался черной пропагандой; иногда ему помогал кто-нибудь из Сопротивления. За все время войны он впервые думал о родителях. И тосковал. Родом он был из Нормандии, его родители жили в пригороде Кана; он спрашивал себя, что с ними теперь. Ему было грустно. Чтобы не унывать, он думал о ребенке Лоры: быть может, он для того и родился на свет, чтобы заботиться о нем.
Ему было одиноко, жизнь в подполье угнетала его. Хотелось ласки. От других агентов он слышал, что на соседней улочке есть бордель, куда ходят немецкие офицеры. Все задавались вопросом, не стоит ли устроить там диверсию. А Толстяк задавался вопросом, не стоит ли сходить туда за толикой любви. Что скажет Лора, если узнает, чем он тут занимается? Однажды под вечер он все же поддался отчаянию: ему так нужна была любовь.
* * *
Двадцать первого марта, в день весеннего равноденствия, Кунцер вызвал Гайо в “Лютецию”. Прямо к себе в кабинет. Давненько он его не видел.
Гайо был счастлив, что его принимают в штабе: такое случилось впервые. Кунцера не удивила его радость. Если бы Гайо возмутился, что ему у всех на глазах приходится входить в контору абвера, он бы его пощадил: ведь тогда тот был бы по крайней мере хорошим солдатом. Если бы при первой встрече, тремя годами раньше, Гайо отказался сотрудничать, если бы пришлось прибегать к угрозам или принуждению, он бы его пощадил: ведь тогда тот был бы по крайней мере хорошим патриотом. Но Гайо был попросту изменником родины. Родину, единственную свою родину, он предал. И потому Кунцер ненавидел Гайо: тот воплощал в его глазах все худшее, что может породить война.
— Я так взволнован, что попал сюда, — заявил вертлявый Гайо, входя в кабинет.
Кунцер не ответил. Молча посмотрел на него и закрыл дверь на ключ.
— Как там война? — прервал гость затянувшееся молчание.
— Очень плохо, мы ее проигрываем.
— Не говорите так! Надо надеяться!
— Знаете, Гайо, что они с вами сделают, когда победят? Они вас убьют. И это будет не такая уж жестокая расплата за то, что сделали с ними мы.
— Я уеду раньше.
— И куда же?
— В Германию.
— Пф-ф-ф, в Германию… Милейший мой Гайо, Германию они сотрут с лица земли.
Ошарашенный Гайо не нашелся, что ответить. Кунцер, похоже, в это верит. Но немец потрепал его по плечу, словно старый друг, и он слегка оживился.
— Ну-ну, Гайо. Вам не о чем беспокоиться, мы найдем вам убежище.
Гайо улыбнулся.
— Давайте выпьем. За рейх, — предложил Кунцер.
— Да, выпьем за рейх! — Гайо обрадовался как ребенок.
Кунцер усадил гостя в удобное кресло и повернулся к бару. Стоя спиной к французу, налил в стакан воды вместо спиртного и высыпал туда содержимое матового пузырька — белое зернистое вещество, похожее на соль. Цианистый калий.
— Ваше здоровье! — воскликнул Кунцер, протягивая стакан ничего не подозревающему Гайо.
— А вы не пьете?
— Позже.
Гайо не стал обижаться:
— За рейх! — повторил он в последний раз и залпом опорожнил стакан.
Кунцер с жалостью наблюдал за жертвой, утопающей в глубоком кресле. У него, наверно, будут судороги, потом тело разобьет паралич, губы и ногти посинеют. Несколько минут, пока сердце не перестанет биться, Гайо будет в сознании, но недвижим как статуя. Как соляной столб.
Похоже, мертвенно-бледный француз уже не может двигаться, дышит с трудом. Кунцер открыл потайной шкаф, достал Библию и прочел медленно умирающему предателю стихи о Содоме и Гоморре.
51
Весна была в разгаре. И в разгаре была кампания УСО во Франции в преддверии операции “Оверлорд”. Высадку назначили на пятое мая. За четыре года Управление создало, обучило и вооружило ячейки Сопротивления по всей Франции, кроме Эльзаса. Но за полтора месяца до вторжения союзников ячейкам не хватало всего: в последнее время снабжение совсем разладилось из-за отвратительной погоды. Теперь УСО видело главную свою задачу в доставке оружия и боеприпасов до открытия фронта в Нормандии. Начиная с января, королевские ВВС при поддержке ВВС США осуществили уже более семисот вылетов — против сотни за последние три месяца 1943 года.
* * *
Маки готовились к буре. Одной из первых операций, которую провела ячейка под командованием Клода, стал подрыв локомотивного депо. Длилась она больше часа: нужно было заложить заряд под каждый локомотив. Но часовые механизмы детонаторов сработали вразнобой, и в результате получилась цепочка взрывов, посеявших хаос в рядах немецких солдат. После этого бойцы Сопротивления стали считать кюре полководцем в новом духе.
Несмотря на несколько других успешных операций, проведенных с Трентье, Клод тревожился: вооружения не хватало. Они могли еще немного продержаться, но боеприпасы таяли быстро. Он уже отправил запрос в Лондон, но поставки были пока еще редкими и неполными, приоритет отдавался ячейкам на севере страны. Поэтому был создан резерв боеприпасов и приказано стрелять поменьше — приходилось экономить.
Партизаны владели почти всеми видами оружия, кроме пистолета-пулемета “Марлин”. Клод научил их с ним обращаться и посоветовал как можно чаще использовать именно “Марлины”, а не “Стэны”: они били точнее и требовали меньше патронов. Осенью маки доставили также тяжелое вооружение — противотанковые гранатометы PIAT.
— И как с этими штуками обращаться? — спросил Клода Трентье при осмотре груза.
Но Кунцер не слушал. Усталым он выглядел из-за своей изнурительной комедии. Что с ним происходит? Он, казалось, утрачивал связь с реальностью. В лифте он строил перед зеркалом гримасы и раскланивался.
Скоро придет весна. Он так любил весну. Это было Катино время года: она доставала из шкафов юбки, ее любимой была синяя. Он радовался весне, но у него пропал вкус к жизни. Он хотел Катю. Все остальное теперь было неважно. Он оставался в Париже только из-за отца.
К середине марта открытки стали приходить по два раза в неделю.
50
В Челси известие о беременности стало ударом для семейства Дойлов, и без того тяжело переживавшего войну. Лора наконец решилась сказать родителям: она была на пятом месяце и больше не могла таиться.
Это случилось в воскресенье, под вечер. Станислас и Дофф отвезли ее на машине, чтобы поддержать, и теперь курили, ожидая на соседней улице. Она вернулась в слезах.
Ричард Дойл воспринял новость очень плохо: он и слышать не хотел о незаконнорожденном ребенке в семье, да к тому же ребенке покойника. Бастард — дело грязное: про них станут говорить гадости, возможно, банкиры даже откажут ему в доверии. Бастард. Незаконнорожденные бывают у безмозглых служанок, они делают их в своих мансардах со случайными любовниками, а в итоге становятся шлюхами, чтобы прокормить выблядка. Нет, Ричард Дойл полагал, что это просто неприлично: дочь позволила себе забеременеть от первого встречного.
Услыхав слова отца, Лора с каменным лицом встала.
— Больше ноги моей здесь не будет, — спокойно сказала она.
И ушла.
— Бастард? — кричала Франс после ухода Лоры. — Не бастард, а сын храброго солдата, да!
Ричард пожимал плечами. Он знал мир дельцов — это непростой мир. История с незаконнорожденным внуком ему навредит.
С того воскресенья Ричард и Франс больше не спали вместе. Франс нередко приходило в голову, что, будь Ричард хорошим человеком, она открыла бы ему секрет Пэла и дочери. Но он недостоин знать, какую честь оказала дочь его имени. Иногда в приступе ярости она думала, что лучше бы Ричард умер, а Пэл остался в живых.
Лора больше не появлялась в Челси, и Франс стала навещать ее в Блумсбери. После отъезда Толстяка, Клода и Кея Лора жила одна, но о ней заботились Станислас и Дофф. Они водили ее ужинать и по магазинам, все время покупали подарки для будущего ребенка, складывая их в комнате Толстяка. Они решили, что спальня Толстяка станет детской. Толстяк наверняка придет в восторг и согласится перебраться к Клоду, у того самая большая комната.
Франс Дойл любила приходить в Блумсбери, особенно на выходных. Пока она в гостиной болтала с дочерью, Дофф и Станислас усердно готовили детскую, не жалея краски и тканей. Оба часто задерживались на Бейкер-стрит, но если у Лоры бывал выходной, они отпрашивались, чтобы она не оставалась одна.
* * *
После Рингвэя Кей и Риар снова усиленно тренировались в Мидлендсе со своей группой коммандос. В огромном напоминающем ферму поместье их обучали самым новым приемам стрельбы и разминирования.
* * *
Клод добрался до своих маки на юге Франции. В отряде он оказался впервые, и его поразила молодость бойцов, он почувствовал себя не таким одиноким. Они были хорошо организованы и полны решимости; все пережили суровую зиму, но скорый приход весны и тепла придавал им сил. Глава маки по имени Трентье, лет тридцати, себе на уме, встретил Клода с распростертыми объятиями и полностью подчинился его власти, хотя тот был десятью годами младше. Удалившись от всех, они часами прорабатывали вместе полученные из Лондона инструкции. Их задачей было содействовать “Оверлорду”, сдерживая продвижение немецких войск на север.
* * *
Толстяк теперь жил в маленьком городке на северо-востоке Франции, в домике у самого моря. Из всей группы агентов, в которую он входил, только он занимался черной пропагандой; иногда ему помогал кто-нибудь из Сопротивления. За все время войны он впервые думал о родителях. И тосковал. Родом он был из Нормандии, его родители жили в пригороде Кана; он спрашивал себя, что с ними теперь. Ему было грустно. Чтобы не унывать, он думал о ребенке Лоры: быть может, он для того и родился на свет, чтобы заботиться о нем.
Ему было одиноко, жизнь в подполье угнетала его. Хотелось ласки. От других агентов он слышал, что на соседней улочке есть бордель, куда ходят немецкие офицеры. Все задавались вопросом, не стоит ли устроить там диверсию. А Толстяк задавался вопросом, не стоит ли сходить туда за толикой любви. Что скажет Лора, если узнает, чем он тут занимается? Однажды под вечер он все же поддался отчаянию: ему так нужна была любовь.
* * *
Двадцать первого марта, в день весеннего равноденствия, Кунцер вызвал Гайо в “Лютецию”. Прямо к себе в кабинет. Давненько он его не видел.
Гайо был счастлив, что его принимают в штабе: такое случилось впервые. Кунцера не удивила его радость. Если бы Гайо возмутился, что ему у всех на глазах приходится входить в контору абвера, он бы его пощадил: ведь тогда тот был бы по крайней мере хорошим солдатом. Если бы при первой встрече, тремя годами раньше, Гайо отказался сотрудничать, если бы пришлось прибегать к угрозам или принуждению, он бы его пощадил: ведь тогда тот был бы по крайней мере хорошим патриотом. Но Гайо был попросту изменником родины. Родину, единственную свою родину, он предал. И потому Кунцер ненавидел Гайо: тот воплощал в его глазах все худшее, что может породить война.
— Я так взволнован, что попал сюда, — заявил вертлявый Гайо, входя в кабинет.
Кунцер не ответил. Молча посмотрел на него и закрыл дверь на ключ.
— Как там война? — прервал гость затянувшееся молчание.
— Очень плохо, мы ее проигрываем.
— Не говорите так! Надо надеяться!
— Знаете, Гайо, что они с вами сделают, когда победят? Они вас убьют. И это будет не такая уж жестокая расплата за то, что сделали с ними мы.
— Я уеду раньше.
— И куда же?
— В Германию.
— Пф-ф-ф, в Германию… Милейший мой Гайо, Германию они сотрут с лица земли.
Ошарашенный Гайо не нашелся, что ответить. Кунцер, похоже, в это верит. Но немец потрепал его по плечу, словно старый друг, и он слегка оживился.
— Ну-ну, Гайо. Вам не о чем беспокоиться, мы найдем вам убежище.
Гайо улыбнулся.
— Давайте выпьем. За рейх, — предложил Кунцер.
— Да, выпьем за рейх! — Гайо обрадовался как ребенок.
Кунцер усадил гостя в удобное кресло и повернулся к бару. Стоя спиной к французу, налил в стакан воды вместо спиртного и высыпал туда содержимое матового пузырька — белое зернистое вещество, похожее на соль. Цианистый калий.
— Ваше здоровье! — воскликнул Кунцер, протягивая стакан ничего не подозревающему Гайо.
— А вы не пьете?
— Позже.
Гайо не стал обижаться:
— За рейх! — повторил он в последний раз и залпом опорожнил стакан.
Кунцер с жалостью наблюдал за жертвой, утопающей в глубоком кресле. У него, наверно, будут судороги, потом тело разобьет паралич, губы и ногти посинеют. Несколько минут, пока сердце не перестанет биться, Гайо будет в сознании, но недвижим как статуя. Как соляной столб.
Похоже, мертвенно-бледный француз уже не может двигаться, дышит с трудом. Кунцер открыл потайной шкаф, достал Библию и прочел медленно умирающему предателю стихи о Содоме и Гоморре.
51
Весна была в разгаре. И в разгаре была кампания УСО во Франции в преддверии операции “Оверлорд”. Высадку назначили на пятое мая. За четыре года Управление создало, обучило и вооружило ячейки Сопротивления по всей Франции, кроме Эльзаса. Но за полтора месяца до вторжения союзников ячейкам не хватало всего: в последнее время снабжение совсем разладилось из-за отвратительной погоды. Теперь УСО видело главную свою задачу в доставке оружия и боеприпасов до открытия фронта в Нормандии. Начиная с января, королевские ВВС при поддержке ВВС США осуществили уже более семисот вылетов — против сотни за последние три месяца 1943 года.
* * *
Маки готовились к буре. Одной из первых операций, которую провела ячейка под командованием Клода, стал подрыв локомотивного депо. Длилась она больше часа: нужно было заложить заряд под каждый локомотив. Но часовые механизмы детонаторов сработали вразнобой, и в результате получилась цепочка взрывов, посеявших хаос в рядах немецких солдат. После этого бойцы Сопротивления стали считать кюре полководцем в новом духе.
Несмотря на несколько других успешных операций, проведенных с Трентье, Клод тревожился: вооружения не хватало. Они могли еще немного продержаться, но боеприпасы таяли быстро. Он уже отправил запрос в Лондон, но поставки были пока еще редкими и неполными, приоритет отдавался ячейкам на севере страны. Поэтому был создан резерв боеприпасов и приказано стрелять поменьше — приходилось экономить.
Партизаны владели почти всеми видами оружия, кроме пистолета-пулемета “Марлин”. Клод научил их с ним обращаться и посоветовал как можно чаще использовать именно “Марлины”, а не “Стэны”: они били точнее и требовали меньше патронов. Осенью маки доставили также тяжелое вооружение — противотанковые гранатометы PIAT.
— И как с этими штуками обращаться? — спросил Клода Трентье при осмотре груза.