После — долго и счастливо

После душа я чувствую себя чуть менее безумной, а может, дело в непродолжительном сне в теплице или тишине, которой мне наконец удалось добиться. Не знаю почему, но сейчас я вижу окружающий мир яснее. Совсем ненамного, но это помогает быть не такой потерянной и дает слабую надежду, что с каждым днем ясности и покоя будет все больше.

– Я вхожу, – говорит Хардин и открывает дверь до того, как я успеваю ответить.

Натягиваю чистую футболку пониже и, приподнявшись, сажусь.

– Я принес тебе воды. – Поставив полный стакан на тумбочку, он садится на противоположную сторону кровати.

Я придумала целую речь, пока была в душе, но сейчас, когда он передо мной, на ум не приходит ни слова.

– Спасибо, – вот и все, что я способна сказать.

– Тебе лучше?

Он очень осторожен. Наверное, я кажусь ему очень хрупкой и слабой. Я так себя и чувствую. Я должна ощущать себя побежденной, злой, печальной, запутавшейся и потерянной, но я ничего не чувствую. Внутри меня пульсирует пустота, и с каждой минутой я привыкаю к ней все больше.

В душе каждую бесконечно длинную минуту, когда вода стала холодной, я думала о случившемся, пытаясь взглянуть на все с другой стороны. Думала о том, как моя жизнь превратилась в черную дыру, наполненную пустотой. Думала о том, как же я ненавижу это чувство. Думала об идеальном решении проблемы, но сейчас не получается соединить перепутавшиеся слова в нормальное предложение. Так, должно быть, чувствуют себя, когда теряют рассудок.

– Надеюсь, что да.

Он надеется, что я… что?

– Что тебе лучше, – добавляет он, отвечая на мои мысли.

Мы с ним настолько близки, что он всегда знает, о чем я думаю и что чувствую, даже когда я сама этого не знаю. И я это ненавижу.

Пожав плечами, я упираюсь взглядом в стену.

– Вроде бы.

Легче смотреть на стену, чем в его сверкающие зеленые глаза – глаза, которые я всегда так боялась потерять. Помню, когда мы лежали в постели, я надеялась, что проведу с этими глазами еще час, неделю, может, даже месяц. Молилась, чтобы он всегда был рядом и хотел этого так же сильно, как я. Я не хочу больше это чувствовать. Не желаю снова погружаться в отчаяние, когда речь заходит о нем. Мне хочется просто сидеть здесь с пустотой внутри, в мире и покое, и, может быть, в один прекрасный день я смогу стать кем-то другим – тем, кем думала, что стану, до поступления в университет. Если повезет, у меня получится стать той девочкой, какой я была, когда уезжала из дома.

Но той девочки давно нет. Она взяла билет до ада в один конец и теперь молча сгорает дотла.

– Я хочу, чтобы ты знала, как я сожалею обо всем, Тесса. Мне нужно было вернуться с тобой. Мне не следовало разрывать наши отношения из-за собственных проблем. Я должен был позволить тебе остаться рядом со мной так же, как сейчас я хочу быть рядом с тобой. Теперь я понимаю, что ты чувствовала, все время пытаясь мне помочь, когда я отталкивал тебя снова и снова.

– Хардин, – шепчу я, хотя не знаю, что сказать дальше.

– Нет, Тесса, позволь мне закончить. Обещаю, на этот раз все будет по-другому. Этого никогда больше не повторится. Мне жаль, что только после смерти твоего отца я осознал, как сильно нуждаюсь в тебе. Я не сбегу снова, не буду пренебрегать тобой, не буду замыкаться в себе. Клянусь. – Отчаяние в его голосе такое знакомое: я слышала тот же самый тон и те же самые слова уже много раз.

– Не могу, – говорю я спокойно. – Мне очень жаль, Хардин, но я правда не могу.

Он в панике придвигается ближе и падает передо мной на колени, пачкая ковер.

– Не можешь что? Да, потребуется время, но я готов ждать, когда ты выйдешь из этого состояния, оправишься от горя. Я готов на все. Абсолютно на все.

– Не получится, никогда не получалось. – Мой голос снова становится безжизненным. Наверное, от Тессы, разговаривающей как робот, никуда не деться. У меня просто нет сил вкладывать эмоции в слова.

– Мы можем пожениться… – бормочет он, и, похоже, в следующую секунду сам удивляется своим словам, но не берет их назад. Его длинные пальцы обвиваются вокруг моих запястий. – Тесса, мы можем пожениться. Если ты согласишься, я женюсь на тебе хоть завтра. Надену смокинг и все такое.

Слова, которые я так долго ждала и желала услышать, наконец слетели с его губ, но я ничего не чувствую. Прекрасно их расслышала, но ничего не чувствую.

– Не получится, – качаю я головой.

Его отчаяние растет.

– У меня есть деньги, более чем достаточно, чтобы оплатить свадьбу. Тесса, мы устроим ее, где захочешь. У тебя будет самое дорогое платье и цветы, и я не произнесу ни одного слова жалобы! – Он почти кричит, и его голос эхом отдается по комнате.

– Не в этом дело, это просто неправильно.

Мне хочется выжечь в сердце его слова и то, с каким неистовством он их произносит, и вернуться в прошлое. Прошлое, в котором я не понимала, насколько на самом деле разрушительны наши отношения. Прошлое, в котором я отдала бы все на свете, чтобы это услышать.

– Что тогда? Я знаю, ты этого хочешь, Тесса. Ты столько раз говорила об этом. – Я вижу смятение в его глазах и отдала бы что угодно, чтобы хоть как-то облегчить его боль, но не могу.

– У меня ничего не осталось, Хардин. Мне нечего тебе дать. Ты уже все забрал. Мне очень жаль, но ничего не осталось.

Пустота внутри растет, заполняя меня всю, и я никогда еще не была так благодарна за то, что ничего не чувствую. Если бы я могла почувствовать хоть что-то, это убило бы меня.

Это точно убило бы меня, а я только недавно решила, что хочу жить. Я не в восторге от тех темных мыслей, что посетили меня в теплице, но горжусь тем, как быстро и самостоятельно прогнала их прочь, когда лежала на полу под холодным душем после того, как закончилась горячая вода.

– Я не хочу ничего забирать у тебя. Я хочу дать тебе то, что ты хочешь!

Он ловит ртом воздух с таким ужасающим всхлипом, что я почти готова согласиться на все, лишь бы больше никогда не слышать этот звук.


– Выходи за меня, Тесс. Пожалуйста, просто выйди за меня замуж, и я клянусь, что никогда больше так не поступлю. Мы могли бы всегда быть вместе – как муж и жена. Знаю, ты слишком хороша для меня и заслуживаешь большего, но теперь мне понятно, что ты и я – мы – не такие, как остальные. Мы не такие, как твои или мои родители, мы другие, и мы можем, черт возьми, все преодолеть. Просто послушай меня…

– Посмотри на нас, – слабо провожу я рукой между нами. – Посмотри, какой я стала. Я больше не хочу так жить. Нет-нет-нет.

Он встает и начинает мерить шагами комнату.

– Хочешь! Позволь мне все исправить, – умоляет он, проводя рукой по волосам.

– Хардин, пожалуйста, успокойся. Прости за все, что я тебе сделала. Больше всего я сожалею, что усложнила твою жизнь. Прости за все наши ссоры и постоянные расставания-примирения, но ты должен знать: у нас ничего не получится. Мне казалось, – мои губы растягиваются в жалкой улыбке, – что мы справимся. Мне казалось, что наша любовь была как в романах – любовь, когда неважно, насколько тяжело, быстро или трудно все складывается. Мне казалось, мы переживем, что угодно, и будем рассказывать нашу историю детям.

– Мы можем! Мы можем все пережить! – давится он словами.

Я не могу смотреть на него: знаю, что увижу.

– Пойми, Хардин, все кончено. Я не хочу переживать. Я хочу жить.

Мои слова что-то надламывают в нем, он останавливается и перестает дергать себя за волосы.

– Я не могу просто взять и отпустить тебя. Ты это знаешь. Я всегда возвращаюсь к тебе – ты должна это знать. Я в конце концов вернулся бы из Лондона, и мы…

– Я не могу ждать тебя всю мою жизнь, и с моей стороны было бы эгоистично желать, чтобы ты проводил свою, бегая от меня – от нас.

Я снова в замешательстве. В замешательстве, потому что не помню, чтобы думала о таких вещах. Все мои мысли всегда крутились вокруг Хардина и того, что я могла бы сделать, чтобы ему стало лучше и чтобы заставить его остаться рядом. Не знаю, откуда взялись эти слова и мысли, но, произнося их, я чувствую облегчение.

– Я не могу без тебя, – говорит он. Очередная сентиментальность, которую он произносил уже миллион раз, хотя при этом делает все возможное, чтобы оттолкнуть меня.

– Можешь. Ты станешь счастливее, избавишься от многих противоречий. Будет легче, ты сам так сказал.

Я действительно так думаю. Без меня и без наших нескончаемых выяснений отношений он станет счастливее. Сосредоточится на себе, на злости на обоих своих отцов и когда-нибудь обретет счастье. Я люблю его слишком сильно, чтобы желать ему только счастья, даже если и не со мной.

Сжав кулаки, он прижимает их ко лбу и стискивает зубы:

– Нет!

Я люблю его. Я всегда буду любить этого человека, но мои силы закончились. Невозможно вечно разжигать костер, когда он льет воду ведро за ведром, пытаясь его потушить.

– Мы отчаянно боролись, но, по-моему, сейчас пришло время остановиться.

– Нет! Нет!

Его глаза обшаривают комнату, и я понимаю, что он сделает, еще раньше его самого. Поэтому меня не удивляет, когда настольная лампа летит и разбивается о стену. Я не двигаюсь. Даже не моргаю. Все до боли знакомо, и именно поэтому я поступаю так, как поступаю.

Я не в состоянии его утешить. Я даже себя не могу утешить и не настолько доверяю себе, чтобы обнять его за плечи и пообещать на ухо, что все будет хорошо.

– Это то, чего ты хотел, помнишь? Вспомни, Хардин. Просто вспомни, почему ты не желал быть со мной. Вспомни, почему ты отправил меня в Америку одну.

– Я не могу жить без тебя, ты нужна мне. Ты нужна мне. Ты. Нужна. Мне, – повторяет он как заведенный.

– Мы можем общаться. Но не так, как прежде.

– Ты что, серьезно предлагаешь остаться друзьями? – ядовито выплевывает он. По мере того как нарастает злость, зеленый цвет его глаз меняется на черный. Прежде чем я успеваю ответить, он продолжает: – После всего, что случилось, мы не можем быть друзьями. Я никогда не смог бы находиться с тобой в одной комнате и не быть с тобой. Ты все для меня. И ты хочешь оскорбить меня предложением остаться друзьями? Ты ведь не это имеешь в виду. Ты меня любишь, Тесса. – Он смотрит мне прямо в глаза. – Не можешь не любить. Разве ты меня не любишь?

Пустота внутри начинает сдавать позиции, и я отчаянно борюсь, чтобы ее удержать. Если я начну что-либо чувствовать, мне конец.

– Да, – выдыхаю я.

Он снова падает на колени.

– Я люблю тебя, Хардин, но мы не можем продолжать поступать так друг с другом.

Не хочется ссориться с ним, не хочется причинять ему боль, но вся вина за случившееся лежит на нем. Я отдала бы ему все. Черт, да я и отдала ему все, но он не захотел принять. Когда наступали тяжелые времена, его любовь оказывалась недостаточно сильной, чтобы сразиться за меня с его демонами. Он сдавался раз за разом, каждый раз.

– Как мне выжить без тебя? – Он плачет прямо передо мной, и я, пытаясь совладать с собственными слезами, сглатываю горький комок вины, застрявший в горле. – Я не смогу. И не буду. Ты не можешь просто отказаться от всего, потому что тебе сейчас плохо. Позволь мне быть рядом, не отталкивай меня.

Я начинаю смеяться. Это не веселый смех. Это горький и печальный смех, вызванный иронией от его слов. Он просит меня о том, о чем просила я, но даже не понимает этого.

– Я умоляла тебя о том же самом с момента нашей встречи, – тихо напоминаю я.

Я люблю его и не хочу причинять боль, но мне нужно разорвать этот порочный круг раз и навсегда. Если я этого не сделаю, мне не выжить.

– Знаю. – Его голова падает мне на колени, а тело начинает сотрясаться от рыданий. – Прости! Прости!

Он в истерике, пустота покидает меня слишком быстро, ускользая сквозь пальцы. Я не хочу ничего чувствовать. Не хочу видеть, как он плачет, давая обещание за обещанием, суля то, что я ждала услышать целую вечность.

– У нас все будет хорошо. Ты справишься с горем, и у нас все будет хорошо.