Портрет моего мужа

Но что делать, если подходящего человека нет?

— С другой стороны, всегда есть способ попроще… а это… но Лайме-то зачем? Ирма, если бы ее Кирис достал, просто бы отравила. У нее хватит и сил, и решительности, а возиться с черным маслом — не в ее характере. Да и вообще… долго, муторно и грязно.

Я провела пальцем по металлической броне.

Гладкая.

И тепловатая.

— Мне интересно, Кирис тоже это понял? Если понял, почему ничего не сделал? Мар не позволил? Сам не захотел? Ему ведь повезло. Если бы не мы… не ты… он бы и сгорел. Это больно как минимум, а еще необратимо… сказать ему, что ли? Хорошо бы запись отдать, но тогда придется рассказать о тебе.

Этна скрестила конечности на груди.

— Вот и мне эта идея не кажется хорошей. Еще изымут для изучения. С них станется.

Если бы запись велась с одной точки, я бы солгала, что оставила камеру. Зачем? Какая разница. Но Этна облазила весь сарай, а такая подвижная камера, к тому же меняющая режимы по своему желанию… нет, слишком много вопросов будет.

Но все-таки.

Зачем убивать?

И не сразу… надежней было бы выпустить искру, переступив порог сарая, но… тот, кто затеял этот, с позволения сказать, несчастный случай, явно желал себя обезопасить.

Заклинание отсроченного действия.

И сработало оно верно, только…

— Рыжему повезло… надеюсь, он отдает себе отчет, насколько. А вот Сауле получила неплохое алиби… кстати, откуда то она вернулась, да? Хотя тебя не было, а жаль. Тот разговор тоже стоило бы записать. Ведь не просто так она по дому бродила…

Я вытащила из сумки часы.

— Знаешь… мне кажется, что нам стоило бы принять предложение… то, которое про уехать.

Этна молчала.

Только сенсоры потемнели. Не прогорают ли? Сапфиры, которые легли в основу, конечно, отличаются высокой чувствительностью, да и запас прочности у них, как и у всех камней, изрядный, но вчерашняя прогулка могла сказаться…

Я щелкнула пальцами, создав крохотный лепесток огня. Он отразился во всей дюжине глаз, и Этна встрепенулась. Видит, стало быть.

А вот диагностику не проведешь, нет подходящих инструментов.

Плохо…





ГЛАВА 26




На кухне всегда было жарко.

Старая печь, выложенная черным аслезским камнем, способным выдержать жар вулкана, горела и днем, и ночью. В последний раз ее гасили лет двадцать тому назад, чтобы снять нагар, да и вовсе привести в порядок. С той поры печь обзавелась парой руноскриптов, которые значительно увеличили ее возможности, и новой облицовкой. Белые глянцевые плитки, расписанные синими цветочками, со временем пожелтели, однако блеска не утратили.

Кроме печи, здесь имелся и открытый очаг, способный вместить бычью тушу. Им-то пользовались как раз редко, по случаю больших приемов, а потому большую часть времени очаг просто стоял, прикрытый темным промасленным полотнищем. Нашлось место и для пары массивных плит, для патентованной фритюрницы Бигглера, занявшей свободный угол.

Пахло здесь маслом и специями.

Висели на крючках травы. Выстроились на полках медные кастрюли, самых разных форм и размеров. Устроились на своих местах лопатки и лопаточки, щипцы, двузубые и трезубые вилки и иной инструмент, порой весьма зловещих очертаний.

Главенствовала на кухне Йорга, женщина степенных лет и объемов, не оставлявших сомнений в том, что готовить здесь умеют.

— А я что, знаю? — она раздраженно смахнула со стола несуществующие крошки. — Вы, господин, у меня зазря спрашиваете…

На Кириса она столь старательно не смотрела, что у того поневоле зародились подозрения. Знает Йорга куда больше, чем говорит, но… ему не скажет.

Не доверяет.

И не только она.

Помнит и повешенного Берко, которого сама яростно называла проходимцем, требуя правосудия, и того, другого, чья вина у нее вызывала подозрения. И теперь боится, что, если произнесет хоть слово, это слово будет истолковано превратно.


Как знать, кого еще повесят, прикрывая хозяйские игры?

— Эта девушка работала с вами, — Кирис присел за стол.

Старый.

Вытертый. Впитавший множество запахов, он врастал в каменный пол кухни.

А табурет поскрипывал. Вот именно этот табурет из полудюжины сколоченных деревенским плотником. И ничем-то он от прочих не отличался, но поди ж ты, вечно попадался Кирису.

— Работала… работала она… свиристелка…

Телеса Йорги шевелились медленно, они то шли складками, комкая шерстяное платье, то распрямлялись, и тогда ткань разглаживалась, растягивалась, того и гляди грозила треснуть.

— Йорга, — Кирису удалось поймать взгляд. — Хозяин не желает скандала. А я не хочу, чтобы еще кто-нибудь погиб.

В этой женщине была кровь морских ведьм, как иначе ей к своим немалым годам удалось сохранить гриву иссиня-черных волос, без единого седого.

— Тогда. Раньше. Я просил его не спешить, — Кирис стиснул кулаки, смиряя пламя, которое рвалось наружу.

Он устал ждать.

Сколько лет?

Сколько лжи?

А главное, на сколько его еще хватит? У всего есть предел, даже у моря, что уж о людях говорить.

— Не врешь, — тяжко произнесла Йорга и велела: — Садись. Кормить буду. Садись, сказала… ишь ты, под смертью ходишь, а кобенишься.

Она шлепнула полотенцем по плечу, и Кирис смирился, подвинул затрещавший табурет поближе. А на столе появилась тарелка, из простых, не фарфор, но глина, пусть и глазированная, украшенная незамысловатой косицей… только косицей ли?

Руны переплетались друг с другом.

— Я сразу сказала, что ей здесь не место. Слишком… наивная.

Кувшин с молоком.

И кружка. Край сколот, но это сущий пустяк, так ведь?

Кусок мяса, наскоро обжаренный на углях. Печь ведь работает, стало быть, и угли имеются. Йорга посыпает мясо рубленой зеленью, солью и перцем. А следом льет соус, тягучий, кроваво-красный. Он острый и в то же время почти приторно-сладкий, отчего хочется пить.

Запивать мясо молоком?

Почему бы и нет.

И сухие пресные лепешки, которыми удобно подбирать соус, тоже пришлись в тему.

Йорга усаживается напротив. Под ней табурет молчит, хотя Кирису удивительно, как он вовсе оказался способен выдержать немалый вес кухарки. Она же подпирает подбородки ладонью, и те растекаются.

Йорга смугла.

Почти черна.

И на коже ее желтые камешки песчаника кажутся неправдоподобно яркими. Камушки нанизаны на нить, но та скрывается в складках плоти, и сами камни выглядят так, будто вросли в эту самую плоть. Может, так оно и есть.

Кирис слишком мало знает о ведьмах.

— Она мне родственница… дальняя… двоюродной сестрицы дочка. Та и прицепилась, возьми, мол, — Йорга крутит в толстых пальцах нить, и та течет, будто вода, ниже и ниже… берется из воздуха и уходит в землю. А сила молчит.

Сила Кириса не способна услышать ведьму.

А их еще полагают пережитком прошлого.

— Я ей говорила, что в этом доме неспокойно, а она все одно… я отказала. Я ж видела, что девчонка не такая… что не приживется она тут. Добренькая чересчур.

— А быть добрым плохо?

— Добрым? Нет. А вот добреньким… добренькие люди думать не способны. А еще не понимают… третьего дня вот господин молодой закрылся. Стало быть, опять подурнело…

А вот Мар о новом приступе ни словом не обмолвился.

Не знал?