Попасть – не напасть

* * *


Его благородие господина Филева, Сидора Аполлоновича, долго искать не пришлось. Был на рабочем месте.

И даже встал при моем появлении.

– Мария Петровна.

– Ваше благородие…

Мы раскланялись, и я посмотрела вопросительно.

– По вашему вопросу принято положительное решение.

Я довольно улыбнулась.

Ну да, небось решили так: нашлась дура – пусть сама и разбирается. Но меня-то этот подход устраивает, а кто тут глупее, еще будем посмотреть.

– Благодарю вас за радостные известия, Сидор Аполлонович! – Я расцвела улыбкой, не забыв ненароком отряхнуть пальцы от приставшей к ним грязи.

Секретарь понял все правильно и ответил мне улыбкой заговорщика. Плохо ли? Ничего не сделал, а деньги получил?

– Думаю, завтра уже можно будет забрать документы.

Вот уж воистину: больше смазки – выше скорость. Тут главное – на повороте не навернуться.

– Завтра… к вам, ваше благородие?

– Сначала ко мне, потом к Павлу Модестовичу. Я вас провожу.

– Благодарю вас, Сидор Аполлонович. От всей души.

Конверт с еще тремя десятками скользнул под бумаги. Чиновник расплылся в улыбке.

– Между нами говоря, сударыня, его высокопревосходительство господин Храмов весьма заинтересовался.

Я изобразила живейший интерес. Да и изображать не пришлось, и так было интересно.

– Разрешил землю подешевле продать даже…

Я кивнула.

Тут тоже понятно. Так-то земля, конечно, дороже. Но многое зависит от репутации, местонахождения и прочего. Участок рядом со столицей – там за десятину можно и пару тысяч рублей заплатить. Но то ж столица!

В городе оно и еще дороже будет. А здесь-то Сибирь, земля неплодородная, да и проклятая к тому же. Вдалеке от столицы максимум, что ты получишь, – это сто рублей за десятину.

Максимум.

При условии, что это будет суперухоженный чернозем. За которым поколениями ухаживали. А тут…

Но подтекст я расшифровала.

Вот почему меня на вечер пригласили, надо полагать, там и генерал-губернатор будет. Ох…

Сама-то я справлюсь, а вот как Аришка? Надо будет ей несколько раз объяснить правила и даже порепетировать. Хотя… Она мещанка, даже если лопухнется где-то, ее поймут. И я сейчас мещанка.

Ладно, прорвемся.

– Я смогу… лично поблагодарить Павла Модестовича?

– Да, сударыня. Я думаю, завтра с утра…

Мы раскланялись, еще раз обменялись любезностями, и я попрощалась. К немалому удовольствию чиновника, которому не терпелось остаться наедине со взяткой.

Века уходят безвозвратно, но взятки носятся всегда…

Ах, эта сила классики в приложении к нашей современности.






* * *


Дома…

Дома было весело.

– Ёжь твою рожь!

А что я еще могла сказать? Оцените картину.

Маман, в платье потрясающего, реально потрясающего воображение оранжево-персикового цвета, сидит за столом и горько рыдает.

Прическа ее полностью соответствует цвету платья. Не знаю, сколько извели хны, чтобы этого добиться, но эффект… убийственный. То ли бешеный апельсин, то ли ошизелая морковь, то ли тыква-шизофреник… Хотя нет. Овощи в природе такого цвета не приобретают. Это чернобыльские овощи, не иначе.

Куафер уложил кудельки в какое-то подобие башни, но с одной стороны башню круто растрепали. И глаз мамаше подбили.

– Откуда дровишки? – не удержалась я.

Мамаша взвыла втрое жалобнее, но куда там! Сочувствия у меня отродясь не было, а вот любопытство…

Маман с утра отправилась по делам.

В цирюльню. Там ее покрасили, завили и элегантно уложили.

В лавку подержанных вещей. Подобрала себе платье и шаль… Шаль валялась неподалеку. Черная, да. Но с такими вырвиглазными розами ядовито-розового цвета, что это уже не имело никакого значения. На любом фоне были бы видны только розы.

А потом…

Есть пределы людскому кретинизму? Таки нет, как говорят в Одессе. Таки нет.

Маман отправилась попрощаться с Карпушей!

Я подумала, что ослышалась. Поковыряла в ухе, но нет. Так все и обстояло.

Маман отправилась прощаться с любовником.

– Не чужие ведь люди, – всхлипывала идиотка.

Это да, не чужие. Жаль, что об этом еще и жена Карпушина знала. С порога вцепилась мамаше в волосы, подбила глаз и пинками прогнала со двора. Платье порвала, прическу растрепала…

Маман уже успела дойти до околотка, но почему-то у нее отказались брать жалобу. Вы, дамочка, сами все понимаете, женщина мужа потеряла, женщина в истерике, в состоянии этого… эффекта! Одним словом, иди-ка ты, мадама… Жалобу не примем, привлекать никого не будем, свали, откуда пришла. Точка.

Маман свалила домой и последние три часа оплакивала прическу, глаз, платье и Карпа.

Я развела руками.

– Матушка, ну куда ж вас с такой блямбой под глазом? Пусть сначала пройдет…

А если мне повезет, там тебе и второй подобьют для симметрии!

Этого я уже вслух не сказала. Но… Слов у меня не было. Одни эмоции.

А еще вопрос. Нельзя ли мамочку куда-нибудь того-с, пока она мне всю малину не перегадила? Но куда?

В монастырь?

Я бы и не против, но монашек жалко. У них жизнь должна быть подвижническая, а не мученическая. Да и введу я их в грех. Ее ж через неделю всем монастырем закопают… На грядке с морковью.

– Нет у нас ничего к глазу приложить?

– Не-ету…

– Ну, вы бы к фельдшеру сходили. Вдруг у него что полезное найдется?

Мамаша вылетела за дверь.

Мне оставалось только вздохнуть.

Интересно, как с ней дети-то выжили? Не иначе чудо Божье.