Полнолуние

— О! Племя младое, незнакомое, — продекламировал Зубарев, делая шаг навстречу вошедшим. — Вы кто будете, орлы?

— Старший лейтенант Макаров, — один из двух молодых людей выступил вперед и пожал протянутую Вадимом руку, — Николай.

— Зубарев, — отозвался оперативник, — Вадим. А вон тот солидный мужчина, — он обернулся, указывая на Лунина, — следователь, Илья Олегович. Очень серьезный товарищ.

Илья молча кивнул, в отличие от Рокси, которая, вскарабкавшись на диван, принялась радостно приветствовать вошедших.

— Кольт, — представился второй молодой человек, чуть ниже ростом и с более короткой стрижкой, чем у первого, — Юрий. Тоже старлей, если это кому-то интересно.

— Интересненько, — растягивая гласные, откликнулся Зубарев, — очень даже интересненько! Илья, ты слышал? У нас тут целая оружейная комната, Кольт и Макаров! Два ствола! Ты когда-нибудь такое видел? Мне даже не верится. Ну-ка, парни, покажите документы!

— Вадик, — Илья раздраженно хлопнул ладонью по столу, отчего тот испуганно задрожал, — ты чего разошелся-то? Снимайте куртки, садитесь за стол, — обратился он к молодым оперативникам. — С Петром Григорьевичем вы уже знакомы?

Кольт и Макаров дружно кивнули.

Совещание, на которое Лунин изначально не возлагал особых надежд, к его удивлению, продлилось значительно дольше, чем запланированные для него первоначально пятнадцать минут.

Направлений, по которым могло идти следствие, оказалось много. Конечно же, оставалась надежда на то, что семнадцатилетняя девушка, решив скорректировать жизненные планы, самостоятельно покинула надоевший ей поселок и, таинственным образом миновав кордон, уехала в Среднегорск, а быть может, куда и подальше. Вполне логичным, во всяком случае, по мнению городских жителей, которые на совещании оказались в большинстве, казалось и выдвинутое предположение, что Алина могла уйти в тайгу и там если и не заблудиться, то, к примеру, подвернуть, а то и сломать ногу и теперь не имеет возможности выйти к людям. Понятно, что сразу же возникал вопрос, а зачем молодой девушке в самом конце октября, когда уже довольно холодно, да к тому же на ночь глядя, идти в глубину леса, причем так далеко, что ее до сих пор не смогла обнаружить ни одна из поисковых групп, но, по настоянию Зубарева, излишние сомнения и рассуждения было решено отложить на более благоприятное для них время. Следующей версией, выдвинутой почти хором молодыми оперативниками, была любовь, причем любовь непременно несчастная.

— Ну а как иначе? Конечно, несчастная.

Макаров оценивающе взглянул на сидящих по другую сторону стола Лунина и Зубарева. Казалось, он не может определиться, попадают ли эти двое уже в категорию стариков, которые ничего не могут понимать ни в любви, ни в женщинах, или еще нет. На сидевшего по правую сторону от него участкового он даже не взглянул, очевидно, возраст и неказистый вид Петра Григорьевича не оставлял ни малейшей возможности в нем сомневаться.

— Было бы у них все взаимно, они бы вдвоем сбежали. Бывает же такое? Одному блажь в голову придет, а другой-то возразить никак не может. Любовь ведь! Но, я так понимаю, больше в поселке никто не исчезал, верно?

— Верно, — тут же согласился Колычев, — остальные на месте.

— Вот видите, — обрадовался лейтенант, — тут, ясное дело, без взаимности вышло. Либо она вдруг кончилась.

— И что, девица у нас эту взаимность верхом оседлала и ускакала на ней? — иронично осведомился Вадим. — В прекрасное далеко?

— Это один из двух вариантов, — ничуть не смутился Макаров. — Если ее отверг парень, то она могла сделать что угодно. И уехать, и руки на себя наложить.

— Руки, — фыркнул Зубарев, — где тогда эти руки, хотелось бы знать. Да и остальное, что к ним прилагается. Поверь мне, когда все эти обделенки вешаться решают или, к примеру, топиться, они всегда так делают, чтобы их могли найти. И чем быстрее, тем лучше. Так сказать, до наступления стадии активного разложения. Записочку оставляют, мол, так и так, я ухожу, а вы поплачьте. Человек же как думает — раз он при жизни никому не нужен оказался, так, может, хоть после смерти о нем кто грустить будет.

— Хотя, коли о тебе живом не особо думали, то уж о мертвом и подавно никто не вспомнит, — вздохнул участковый.

— А что со вторым вариантом? — Илья решил прервать явно не имеющие отношения к делу философские размышления. — Она бросила его, так?

— Конечно, — лейтенант энергично тряхнул головой, отчего его светлая, с пшеничным оттенком челка весело разметалась по лбу, — она бросила, а он не простил.

— И убил?

— А почему нет? — включился в разговор второй из районных оперативников. — Запросто! Хотя убить, конечно, мог и за другое.

— Например?

Кольт на мгновение задумался, затем, один за другим загибая пальцы, начал предлагать варианты:

— У них шло к сексу. Шло, шло, наконец, дошло. В последний момент девчонка испугалась, а парень уже был, так сказать, на волне. Ну и все. Что мы имеем? Правильно, изнасилование. Девочка говорит, что все скажет папе, а мальчик, испугавшись папу и всего, что потом последует, бьет ее по голове чем-то тяжелым. Это раз. Но могло быть наоборот. С сексом все удачно. Причем настолько, что девочка говорит мальчику, что он сам скоро станет папой. Ну а дальше мальчик пугается и, как полагается, бьет девочку по голове. Это два.

— Короче, нам надо искать пугливого мальчика, — подытожил Зубарев.

— Это не обязательно был ее ровесник, — возразил Илья, — если у нее была связь со взрослым мужчиной, то вот эти ваши варианты, где непременно тяжелым по голове, вполне вероятны.

— Ну а что, папашу мы рассматривать не собираемся? — спохватился вдруг Вадим.

Лунин покачал головой, недовольно взглянув на приятеля, затем перевел взгляд на участкового. Уловив его взгляд, Колычев разгладил рукой усы, но, как показалось Илье, предназначением жеста было скорее скрыть появившуюся на лице улыбку, а не забота о безупречности собственной внешности.

— Петр Григорьевич, — Илья решил, что, раз уж заданный Зубаревым вопрос достиг ушей Колычева, несомненно хорошо знакомого с Кнолем, стоит попытаться передать дальнейшую инициативу самому участковому, — хотели мы с вами посоветоваться. Сами понимаете, когда исчезают несовершеннолетние, следствие не может не обратить внимание на семью пропавшего ребенка.

— И правильно делает, — к удивлению Ильи, уверенно отозвался Колычев, вновь погладив щетинистую полоску над верхней губой. — Если человек пропал не случайно, то бишь его не задрал медведь али еще какой первый встречный, то, значит, к этому были какие-то предпосылки. Он же, гром, не берется из ниоткуда. Должна вначале туча собраться. И что же, те, кто с этим человеком под одной крышей живут, эту тучу не углядели? Не бывает такого!

— Святой ты человек, — ухмыльнулся Зубарев, — я тебе так скажу — еще не то бывает. Ты представляешь, сколько малолеток из дому ноги делает? Тысячи! У нас только по городу каждый день мамаши с заявлением прибегают. И знаешь что говорят? «Ничто не предвещало!» Дословно, все как одна. Никто ничего не видит, не слышит и не чует. Это, знаешь, как мясо жарить: когда дым почуял, оно уже сгорело.

— У тебя у самого-то дети есть? — Колычев оценивающе приподнял бровь, разглядывая оперативника. — Сам вижу, что нет. Дети — это тебе не мясо. Говоришь, не видят? Я тебе отвечу — не хотят видеть. Разницу улавливаешь?

— Так, Петр Григорьевич, — опасаясь, что Зубарев вновь разразится длинной и не имеющей прямого отношения к делу тирадой, Илья поспешил вновь вступить в разговор, — в целом, я думаю, всем все понятно. А в данном конкретном случае?

— А что в данном случае? — удивился участковый. — Разговаривать надо с ними, серьезно разговаривать. Причем с обоими. И с Аркадием Викторовичем, и с Олежкой. Только с парнем надо так говорить, чтобы отец не присутствовал. При отце вы и слова из него не вытянете.

— Ну, это не проблема, — оптимистично отозвался Вадим, — он же в выпускном классе уже, так что всяко за шестнадцать перевалило. Можем допрашивать без родителей на полном законном основании.


— Допрашивать, — осуждающе покачал головой Колычев, — у парня сестра пропала. Близняшка! А ты — допрашивать. С ним говорить надо! По душам говорить, может, тогда он чего дельного да и вспомнит.

— А знаешь ли ты, дорогой наш Петр Григорьевич, — Зубарев холодно улыбнулся, было видно, что замечание, высказанное участковым, пришлось ему не по нраву, — что говорит статистика?

— И что же она тебе говорит, человек хороший? — Подперев щеку левой рукой, Колычев уставился на оперативника с видом семилетки, пришедшего в школу на первый урок.

— То и говорит, — встав из-за стола, Вадим выпрямился в полный рост и с наслаждением потянулся, отводя локти назад, так что в позвоночнике у него что-то захрустело, — в половине случаев, даже больше половины, поверь мне на слово, если с детьми что-то происходит, и это я тебе не про грудных детей сейчас говорю, про подростков, так вот, если с ними что-то случается, чаще всего оказывается виноват кто-то из родителей. А то и оба. Мысль улавливаешь?

— Пока работает, — Петр Григорьевич постучал указательным пальцем себе по лбу, — улавливатель. Только мать-то у них три года уж как погибла, так что оба у тебя никак не получатся.

— Но отец-то живой, — усмехнулся Зубарев и, прихватив со стола свою кружку, направился в сторону кухни.

Некоторое время четыре оставшихся за столом человека сидели молча. Молодые оперативники переглядывались между собой, Лунин безуспешно пытался взглядом прожечь отверстие в спине доливающего воды в чайник Вадима, а Колычев, откинувшись на спинку стула, разглядывал висящую под потолком люстру.

— Вон оно как, — наконец пробормотал Петр Григорьевич, — вон оно к чему, значит, вы ведете.

— И к чему же оно, по-вашему, идет? — уточнил Илья.

— У человека дочка пропала, может, и не жива уже, а вы его же крайним хотите выставить.

От возмущения участковый повысил голос, так что даже шум закипающего чайника не помешал Зубареву услышать произнесенную Колычевым фразу.

— Во как! «Вы ведете». А себя, значит, уже отделить успел? Если ты так сильно о Кноле заботишься, иди к нему, он тебе подыщет местечко.

— А я со своим местечком сам разберусь, без подсказчиков, — вскинулся Колычев.

— Ну хватит!

Деревянный стол содрогнулся от удара двух обрушившихся на него одновременно ладоней. Вскочивший на ноги Лунин, упираясь руками в столешницу, походил на упитанного молодого бычка, готового броситься в бой, чтобы доказать право на свое лидерство в стаде.

— Хватит, — чуть тише повторил Илья, убедившись, что внимание присутствующих приковано только к нему. — Ребенок пропал, а мы здесь меряемся, у кого… язык длиннее. Слушайте, кто чем завтра займется. Молодежь, — он ткнул пальцем в сторону Кольта и Макарова, — вы с самого утра выдвигаетесь в школу.

— Сейчас вроде каникулы, — возразил Кольт.

— Вот и хорошо, значит, все свободны. В любом случае из администрации кто-то в здании будет. Возьмете списки учеников и начинайте опрашивать одноклассников. Всех, поголовно. Говорила ли Алина, что хочет уехать, были ли последнее время перемены в поведении, что-то странное, в общем, все, за что зацепиться можно. Особый упор — узнаем, кто у нее был в подружках, ну и был ли кавалер или тайный воздыхатель. Если узнаете, что она с кем-то общалась из других классов, тоже опрашиваете. Если вдруг промелькнет кто-то из взрослых, вначале даете информацию мне, потом будем решать. Я правильно понимаю, что вопросов у вас нет?

— Абсолютно, — торопливо заверил его Макаров.

— Хорошо. Работаем тщательно, но в темпе. Задача на завтра — опросить по максимуму. Утро, день, вечер — роли не играет. Как управитесь, жду здесь с отчетом. Если всех не успеете, то все равно приходите часиков в девять.

Щелкнул, выключаясь, чайник.

— Мне тоже кофе налей, — скорее приказал, чем попросил Лунин, — и параллельно слушай. С утра идешь к учительнице музыки, уточнишь, в какое время Алина ушла, ну и опять же, что у нее с настроением было, может, на что-то обратила внимание. Узнай, если она в курсе, у кого еще Алина занималась из репетиторов. Их надо тоже опросить. Все же люди по полтора-два часа сидят вместе, мало ли, вдруг что-то в разговоре проскочило.

— Опрошу, — Вадим поставил чашку на стол перед Луниным, — если быстро управлюсь, могу потом к парням подключиться. В школе-то у них фронт работы немереный.

— Так и сделаем, — попробовав кофе, Илья удовлетворенно кивнул, — только сперва зайди еще в местное кафе.

— Это которое «Шансон»?

— Которое «Шансон». Поговори с персоналом про тот день. Видел ли кто Алину, подходила ли она к отцу, может, кто разговор слышал? Опять же, вдруг есть видеозапись. Не думаю, что там что-то выстрелит, но отработать все равно надо. Теперь вы, Петр Григорьевич. Такой вопрос — вы соседей этой, как ее…

— Колесниковой? — угадал участковый.

— Колесниковой. Вы ее соседей опрашивали? Кто-то видел, как девочка выходила после занятий?

— Опрашивал. И не только соседей. У меня вот список домов есть, — Колычев раскрыл записную книжку, одна из страниц которой была почти полностью заполнена цифрами, почти треть из которых была перечеркнута, — в субботу ходил, воскресенье, ну и сегодня до обеда прошелся. Но пока без толку.

— Сколько всего народа живет в поселке?

— Почти пять тысяч. Всех за день не обойдешь. Хотя, конечно, и так все знают, что случилось. Думаю, если бы кто что видел стоящее, сам пришел бы.

— Может, и так, — согласился Лунин, — но надо еще походить. Вернее будет.

— Похожу, — кивнул Колычев, — чего ж не походить-то. А если что иное потребуется, так вы говорите, я все сделаю.

— Непременно. — Илья хотел было уже отпустить участкового, но в последний момент вспомнил об еще одном интересовавшем его обстоятельстве. — Скажите, год назад, когда пропала другая девочка, вы здесь были?

— А где ж еще? Я тут уже лет двадцать как в участковых. Пять начальников колонии при мне сменилось. Вру, шесть! Двое на повышение ушли, трое на пенсию, а одного посадили. Но это еще давно, годов пятнадцать назад было.

— И что, тогда тоже никто ничего не видел, не слышал?

— Никто, — подтвердил участковый, — но тогда и уехать из поселка проще было. Про карантины никто и слыхом не слыхивал, автобус до города каждый день бегал. Да и, если честно, Ритку и не искали почти. Ей тогда шестнадцать только исполнилось, но уж больно девка резвая была, все во взрослую жизнь торопилась. Я вот подумал, вдруг вы ею интересоваться будете, захватил фотографию. — Колычев достал снимок, лежавший промеж страниц записной книжки. — Красивая деваха, глазища-то вон какие, утонуть можно. Но я вам так скажу, там, и кроме глаз, было на что посмотреть.

— Григорич, да ты ценитель юного тела, — усмехнулся Зубарев, — а с виду приличный человек, с усами.