Полнолуние

— Надеюсь, ты там под рюмочку своей чуйкой не со всем штабом поделиться успел?

— Обижаешь! Я, ежели чего не надо сказать, того и под пытками не выдам. А уж под рюмочку и подавно.

По мнению оперативника, в конфликт с Кнолем, да еще в такой, в результате которого дочь Аркадия Викторовича могла бы быть похищена или убита, никому из сотрудников колонии вступать не было смысла. Да и если бы подобный конфликт все же случился, об этом непременно узнал кто-нибудь еще.

— Все же, какие-никакие оперативники, — заметил Зубарев, — уши греть привыкли.

На веранде послышался шум шагов, а еще мгновение спустя дверь распахнулась, и в гостиную ввалились Кольт и Макаров, а вслед за ними, предварительно обстучав ботинки от снега, вошел участковый.

— Вот, еще одни какие-никакие, — рассмеялся Вадим.

— Почему никакие? — С выражением детской обиды на лице Макаров положил на стол перевязанную тесемкой папку. — Вот, опросили двадцать шесть школьников и восемь учителей.

— И что же, интересно, вам поведали эти двадцать шесть и к ним еще восемь в придачу? — оживился Зубарев, довольный тем, что наконец появилась возможность перестать отчитываться перед Луниным, и теперь он сам может задавать вопросы.

Как и предполагал Илья, несмотря на приличный объем, польза полученной оперативниками информации фактически равнялась нулю. Никто из Алининых одноклассников или учителей не замечал в поведении девушки ничего подозрительного, никаких сколько-нибудь серьезных конфликтов у нее ни с кем не было, и уж тем более желания сбежать из поселка до окончания учебного года она не высказывала.

— Ясно, — вздохнул Илья, — с моих слов записано верно, мною прочитано. Петр Григорьевич, судя по вашему виду, вы меня тоже ничем не обрадуете.

— Так, а чем тут радовать, — пожал плечами Колычев, — вот ежели б кого из девчонок нашел, вот это радость была бы. А так суета одна. Но все равно, кой-чего рассказать вам имеется.

— Не томи, излагай, — поторопил участкового Зубарев.

— Излагаю, — усмехнулся Колычев, — машинку, которой вы интересуетесь, кое-кто видел. От Колесниковой через два дома Толмачевы живут. Вы с Ларисой, небось, сегодня общались уже. — Он вопросительно взглянул на молодых оперативников.

— Толмачева Лариса Евгеньевна? — Кольт отреагировал первым. — Химичка?

— Преподаватель химии, — укоризненно поправил лейтенанта Петр Григорьевич.

— Ну да, общались, — вмешался Макаров, — только она нам ничего путного не сказала.

— Так вы и не спрашивали, — благодушно заметил, приглаживая усы Колычев, — а я вот вечерочком к ним зашел в гости да расспросил как следует. Оно ж как удачно получилось: у нее тогда, в пятницу, первый день каникул был, а мужу, наоборот, в понедельник в рейс отправляться, он у нее в ДОКе, на деревообрабатывающем комбинате нашем, водителем работает.

— Вместе со Слепцовым? — уточнил Илья.

— Именно, — подтвердил участковый. — Так вот, с Тимохой я глаза в глаза пообщаться поэтому не смог, он куда-то далеко груз погнал, к концу недели только вернется, но мне и Лариски хватило. Учителя, они ж люди такие, наблюдательные, умеют видеть, когда кто на последней парте сидит и списывает. Вот и тут, что мне надо было, она как раз заприметила.

— Она что, в тот день окна мыла, — усмехнулся Зубарев, — или у нее хобби такое, из-за занавески подглядывать?

— Ох, дурак ты и дураком помрешь, — неодобрительно вздохнул Петр Григорьевич, — я говорю тебе, у нее первый день как каникулы, а мужу, наоборот, скоро в рейс. Да еще день такой выдался. Не летний, конечно, но все равно солнечный. По нашим меркам почти тепло. Вот они и решили посидеть на свежем воздухе, бутылочку винца выпить, мяска пожарить. Так-то они летом во дворе сидят, за домом, но сейчас солнце уж низко ходит, как раз туда тень от чердака падает. А в тени-то не посидишь особо. Вот они прямо возле крыльца мангальчик поставили, стулья притащили да и устроились. Оно ж хорошо на солнышке, особливо ежели телогрейку потеплее да ноги пледом укрыть.

— Прям Дагомыс, — фыркнул Кольт.

Сидящий рядом с ним Макаров тоже не смог удержаться и захихикал, прикрывая рот кулаком.

— Ох, вас тут таких много, оказывается, — покачал головой участковый, — один дурак и два полудурочка. Это что ж теперь, в опера только таких смешливых набирают? Раньше-то старались, чтоб хоть немного с мозгами были.

— Не серчай, Григорич, — примирительно отозвался Зубарев, — говори уже, чего она там из-под пледа увидала.

— А то и увидала. Сперва видела, как Алинка прошла, они даже поздоровались. Но это я уже и так знал, это она мне еще в субботу сказала, когда я начал по всем соседям опрашивать. А вот то, что за ней, за Алинкой то есть, машина белая ехала, этого она мне тогда не сказала.

— Почему? — заинтересовался Лунин.

— Так, а кому оно интересно было? Все ж знали, что у них занятия с Колесниковой почти до пяти. А к тому времени машин уже никаких не было. Хотя, может, и были, они часа в четыре уже подмерзать начали, так что потом в дом перебрались. Да только к тому времени эта машина белая уже уехала. Мне Лариса сказала, что этот ваш «ренджровер» чуть проехал ее участок и сразу остановился. Минут десять постоял, постом развернулся да укатил восвояси. И больше все, не появлялся.

— А что, Григорич, ты прям уверен, что это наш «ренджровер» был? — засомневался Вадим. — Могла ведь химичка и напутать. Она ж, поди, в машинах хуже, чем в пробирках разбирается. Или чего там на этой химии проходят? У меня что-то из головы все повыскакивало.

— Валентность! — радостно поделился воспоминанием о школьной программе Макаров.

— Точно! — одобрительно кивнул Зубарев. — Было такое слово, но что значит, хоть убей, не вспомню.

— Валентность, милый мой, это когда одни атомы к себе другие присоединять могут. Это если по-простому, — снисходительно объяснил Колычев. — А машинка точно была «ренджровер». Во-первых, Лариса сама сказала, что внедорожник был, и по бокам у него навроде жабр полоски черные, а во-вторых, я ей несколько фотографий показал, она какую надо сразу признала.

— Вы что, с собой фотографии машин носите? — искренне удивился Макаров.

— Тяжелый случай. — Петр Григорьевич страдальчески наморщил лоб и постучал пальцем по экрану лежащего перед ним на столе смартфона. — Найдется все! Да и потом, мы же телефоном воспользовались. Хорошо, Тимоха в зоне доступа оказался. Он точно сказал, что «ренджровер». Так что, господа приезжие, машинка эта была, но уехала гораздо раньше и потом, пока Толмачевы во дворе были, больше не появлялась.

— Но она могла появиться позже, — предположил Илья и тут же сам себе возразил: — Хотя, в таком случае эти люди должны были знать, когда Алина от Колесниковой выйдет, а знать этого они не могли. Больше она ничего интересного не видела?

— А чего она могла увидеть? — Колычев с сожалением покачал головой. — Я же говорю, они в начале пятого уже в дом зашли. Вот ежели б еще полчасика померзли, глядишь, чего и смогли рассказать.

— Ясно, — кивнув участковому Илья повернулся к уткнувшемуся в телефон Зубареву: — Вадик, ты установил, машина за кем числится?

— Ох ты! — всполошился оперативник. — Обещали ж перезвонить, паразиты такие. Владельца-то мне сказали, а вот кто он, что он, обещали пробить к вечеру. Забыли, поди.


На веранде послышались чьи-то тяжелые шаги, а затем дверь в гостиную распахнулась.

— Мама дрова принес, — послышался зычный голос.

Сперва в гостиную проникла здоровенная, перетянутая крепкой веревкой вязанка дров. По мнению Ильи, которое, несомненно, разделяли все присутствующие в гостиной, за исключением, возможно, участкового, ни один человек физически не смог бы удержать столь большой вес одной рукой, и тем не менее вслед за вязанкой в гостиной появилась эта самая рука, причем, как оказалось, левая, вслед за ней плечо, потом голова и, наконец, все остальные части тела огромного человека, больше напоминающего медведя, одетого в черную телогрейку и такие же по цвету штаны, чем одного из представителей рода Homo sapiens. Последней в гостиной оказалась оттянутая назад правая рука, удерживающая мощными пальцами веревочную петлю, в которой была затянута еще одна не меньших размеров, чем первая, охапка дров.

Пройдя к стоящей в углу печке, странный человек с грохотом опустил дрова на пол, затем, присев на корточки, быстро развязал сперва одну веревку, затем другую и спрятал оба мотка в карман телогрейки.

— Много дров. Тепло будет. — Выпрямившись во весь рост, мужчина одобрительно покачал головой, после чего взглянул на собравшихся за столом людей. — Мама молодец?

В его голосе и без того гулком, заполняющем собой каждый миллиметр пространства, теперь звучали требовательные и, как показалось Лунину, несколько угрожающие интонации.

— Молодец, Мама, молодец! — с дружелюбной улыбкой подтвердил участковый. — Спасибо, можешь идти.

— Мама ушел, — прогремело из-под потолка.

— Это сейчас вообще что было? — прервал затянувшееся молчание Макаров спустя несколько секунд после того, как шаги на веранде затихли.

— И вправду, Григорич, ты бы просветил нас, что за чудище тут у вас обитает, — поддержал его любопытство Зубарев. — Я-то раньше, наивный человек, думал, что у нас Лунин тюлень-переросток, а он, оказывается, вполне компактный.

— Да там грустная история, не шибко охота на ночь глядя ее ворошить. — Привычным движением рука участкового коснулась пышных усов, но так и не скользнула вниз к подбородку, а застыла в нерешительности.

— Рассказывай, — потребовал Вадим, — тут у нас все мальчики взрослые, по ночам уже писаться перестали.

— Повезло вам, — иронично отозвался участковый, — не всем такое везение достается. Есть одно село — Монино, вы его должны знать. Оно от Среднегорска всего километрах в тридцати будет.

— Ну да, есть такое, — подтвердил Зубарев. — И чего в этом селе приключилось? Вампиры пожрали всех младенцев?

— Было это, значит, уже давненько, — не обратил внимания на иронию оперативника Петр Григорьевич, — лет пятнадцать уже прошло, а может, и больше. Когда ж было оно? — Колычев задумался, производя в уме какие-то только одному ему ведомые вычисления. Как видно, давались они ему не очень легко, поскольку лоб его, и без того морщинистый, пересекли еще две дополнительные складки, а губы не переставая шевелились, беззвучно произнося какие-то числа.

— Григорич, ты еще лет пятнадцать считать собрался? — ехидно полюбопытствовал Вадим.

— Шестнадцать! — в ту же секунду произнес участковый. — Шестнадцать лет назад дело было.

— Да чего было-то? — не выдержал Кольт.

— Коты пропадать стали, — с мрачной торжественностью отозвался Колычев. — Коты деревенские, они же по селу сами по себе гуляют, домой лишь как проголодаются приходят, а тут вдруг один за другим приходить перестали. Да ладно бы только коты, у кого собаки небольшие были, али щенок какой, те тоже исчезать начали. Вначале просто понять ничего не могли, что за напасть такая, а потом как-то пацаны в лесочке на поляне кострище нашли. А в нем, значит, косточки. Скелетики, уж больно на кошачьи похожие. А чуть позже еще одно кострище обнаружили, а потом еще. Тут и ясно всем стало, кто-то животинку, что сама по себе бегает, ловит да в костре сжигает. Хотя был еще вариант, что не сжигает, а жарит. Мясо ест, а кости выбрасывает. Вот только тогда непонятно было, отчего скелетики целые. В общем, пацаны все — и местные, и те, что с города на лето понаехали, — решили выследить, что ж это за живодер у них такой объявился. Ну и выследили… Мне бы горло промочить.

— Я сейчас!

Зубарева рассказ явно заинтересовал. Быстро вскочив на ноги, он бросился на кухню и почти сразу же вернулся с полным стаканом.

— Это что ж, вода? — непонимающе уставился на стакан участковый. — Воды мне и жена налить может.

Он укоризненно покачал головой.

— Ох ты, жучара, — восхитился Вадим, подходя к вешалке, на которой теснилась верхняя одежда всех собравшихся, — хорошо, у меня небольшой запас дорожный имеется. — Достав из внутреннего кармана куртки приличного объема стальную фляжку, он протянул ее Колычеву. — Можешь пить, я не заразный, вчера даже справку дали.

Участковый неторопливо открутил винтовую крышку и поднес фляжку к губам. Сделав глоток, он на мгновение зажмурился, смакуя, а затем, одобрительно кивнув, вновь впился губами в горлышко.

— Ты давай сильно не налегай, — забеспокоился оперативник, — еще неизвестно, чем там у тебя все закончится. Может, и поить не за что.

— Да уж, не дослушаешь, не узнаешь, — усмехнулся Колычев, закрывая флягу и возвращая ее Вадиму. — Так вот, в то лето недалеко от Монино цыганский табор стоял. Цыганам, конечно, всякие грехи приписывают, порой и такое, чего они отродясь не делали, но чтоб они так с живыми тварями обращались, про то никто и не слыхивал никогда. Так что на них по первой особо и не думали. А потом, в один прекрасный день, суббота как раз была, пацаненок один примчался в деревню. Сам он на велике мотался на пруд за селом, садок проверить, а как назад ехал, так и заприметил, что человек какой-то к лесу бежит, а в руках вроде кого-то мелкого держит, и этот кто-то, кажись, даже из рук вырваться пытается. Сам-то он один побоялся вмешиваться, вот и примчался на то место, где всегда пацаны постарше собираются, которым уже лет по четырнадцать-пятнадцать стукнуло. Ну что ж, они ноги в руки, на велики попрыгали и к лесу. В лесу-то, конечно, не так просто кого найти можно, но так их ведь человек десять было. Да и к тому же шерстью паленой завсегда далеко воняет.

Петр Григорьевич протянул руку к стоящему на столе стакану с водой и залпом осушил его больше чем наполовину.

— Вот, значит, к костерку, они как раз все и подоспели. Щенка, правда, спасти уже не успели. Я точно не знаю, что там за щенок был, кто-то мне даже рассказывал, что породистый, овчарка. Только я думаю, врут. Не станет такой щенок без присмотра по селу бегать, не выпустят его. Наверняка какая-нибудь дворняжка была. Но ведь оно разницы нет особой — овчарка это али дворняга какая, все равно жалко. Его ж, бедного, проволокой обмотали, чтоб вырваться не мог, и живьем в костер бросили. А сам живодер этот у костра сидит да любуется. Вот только не ожидал он, конечно, что ему вдруг компания такая нарисуется. Дай-ка я еще глоток сделаю.

Зубарев молча протянул флягу участковому.

— Ну что тут вам еще сказать. У вас-то хоть у кого дети свои есть?

Не дождавшись ответа, Колычев удивленно взглянул на Лунина.

— И ты, что ль, бездетный? Пора бы уже… Так вот, дети иногда бывают жестоки. Мстительны и жестоки. Могут такое сделать, до чего и взрослые не додумаются. Вот и эти сделали. Там же у костра кто сидел? Мальчишка, такой же, как они, лет двенадцать, кажись, ему было. Цыганенок, из табора. Любил он, значит, смотреть, как живое существо мучается. За то и поплатился. Деревенские его все толпой на землю повалили, руки-ноги той же проволокой связали да в костер и бросили. Уж не знаю, как они до такого додумались. Вроде один из них как раз хозяином того щенка был, но это, скажу вам, не точно. Ну так что, в огне-то ведь смерть не быстрая. Цыганенок этот как начал на весь лес голосить от боли, так вся деревенская пацанва и разбежалась. Может, на этом все бы и кончилось, да только август уже был, конец самый. Народ по лесу всякий шастал. Грибы собирал, ягоды. Вот таким грибником Мама Люба и оказался. Он тогда, правда, Мамой еще не был. А был это обычный мужик, Любавин Сергей, как же его по батюшке, — пытаясь вспомнить, Колычев ущипнул себя за переносицу, — Борисович, если не ошибаюсь.

— Ничего себе, обычный, — пробормотал Кольт, — такого в лесу встретишь, сам в костер сиганешь.

— Крупный, конечно, мужчина, что сказать, — согласился Петр Григорьевич, — ну так что ж, богатырям только в сказках быть? Имелся, правда, у нашего богатыря один недостаток, дефект, можно сказать. Тело у него выросло богатырское, а вот с умом скудновато оказалось.

— Ну, это мы уже заметили, — усмехнулся Зубарев, — там не то что скудновато, там все совсем печально.

— Нет, дружок, — вздохнул участковый, — раньше-то он совсем другой был. Немного с чудниной, конечно, но все ж не такой, как сейчас. У него даже не то подруга была, не то невеста.