Полночная библиотека
Часть 29 из 62 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Нет. Потому что основа всегда одинакова. Например, там всегда есть кто-то еще – наставник. Только один человек. Он обязательно помогал человеку в важное время его жизни. Обстановка всегда эмоционально значима. И обычно разговор идет об осевой жизни и ветвлении.
Нора вспомнила, как миссис Элм утешала ее, когда умер папа. Оставалась с ней, успокаивала. Возможно, никто больше не был так добр с ней.
– И всегда есть бесконечное число выборов, – продолжил Гюго. – Бесконечное число видеокассет, или книг, или картин, или блюд… Например, я ученый. И я прожил множество научных жизней. В своей осевой жизни я биолог. Есть и другая жизнь, в которой я лауреат Нобелевской премии по химии. Я был морским биологом, пытался спасти Большой Барьерный риф. Но физика всегда была моей слабостью. Сначала я никак не мог понять, что со мной происходит. Пока в одной жизни не встретил женщину, которая переживала то же, что и мы с тобой, и в осевой жизни она была квантовым физиком. Профессор Доминик Биссе из Университета Монпелье. Она мне все объяснила. Это многомировая интерпретация квантовой физики. Это значит, что мы…
Добродушного вида розовощекий рыжебородый мужчина, имени которого Нора не знала, вошел в кухню сполоснуть чашку и улыбнулся им.
– Увидимся завтра, – сказал он с легким американским (или канадским) акцентом и прошлепал тапками обратно.
– Да, – ответила Нора.
– Увидимся, – откликнулся Гюго, прежде чем вернуться к главной теме – на этот раз приглушив голос. – Универсальная волновая функция реальна, Нора. Так сказала профессор Биссе.
– Что?
Гюго поднял вверх палец. Слегка раздражающий жест – мол, погоди минутку. Нора противилась желанию схватить его и повернуть.
– Эрвин Шрёдингер…
– Тот, что с котом[65].
– Да. С котом. Он сказал, что в квантовой физике каждая альтернативная возможность происходит одновременно. Все сразу. В одном и том же месте. Квантовая суперпозиция. Кот в ящике одновременно жив и мертв. Можно открыть коробку и увидеть, жив он или мертв, – так все происходит, но в каком-то смысле даже после открытия коробки он все равно одновременно жив и мертв. Каждая вселенная существует поверх других вселенных. Как миллион изображений на кальке – все с легкими вариациями, но в одной рамке. Многомировая интерпретация квантовой физики предполагает, что существует бесконечное число отклоняющихся параллельных вселенных. В каждый момент своей жизни ты входишь в новую вселенную. С каждым принятым решением. И традиционно считалось, что связей и переходов между этими мирами быть не может, хотя они происходят в том же пространстве, буквально в миллиметре от нас.
– Но как же мы? С нами это происходит.
– Именно. Я здесь, но я также знаю, что я не здесь. Я все еще лежу в парижской больнице с аневризмой. И занимаюсь скайдайвингом в Аризоне. И путешествую по югу Индии. И пробую вино в Лионе, и лежу на яхте где-то на Лазурном берегу.
– Я знала!
– Vraiment?[66]
Она подумала, что он довольно красив.
– Тебе больше подходят прогулки по набережной Круазет в Каннах, чем полярное путешествие.
Он растянул правую руку, как морскую звезду.
– Пять дней! Пять дней я в этой жизни. Это мой рекорд. Может, эта жизнь для меня…
– Любопытно. У тебя будет очень холодная жизнь.
– И кто знает? Может, ты тоже… В смысле, если медведь не вернул тебя в библиотеку, может, уже ничто и не вернет, – он начал набирать воду в чайник. – Наука говорит нам, что «серая зона» между жизнью и смертью – загадочное место. Это такая точка, в которой мы ни то ни другое. Или, скорее, и то, и то. Живые и мертвые. И в этот момент между двумя противоположностями порой – лишь порой – мы превращаемся в кота Шрёдингера, который может быть не только жив или мертв, но и принимать любую квантовую возможность, которая существует в соответствии с универсальной волновой функцией, включая возможность, когда мы говорим с тобой на общей кухне в Лонгйи-ре в час ночи…
Нора впитывала сказанное. Она подумала о Вольте, тихом и безжизненном под кроватью – и лежащем на обочине дороги.
– Но порой кот просто мертв, и все.
– Извини?
– Ничего. Просто… мой кот умер. И я попробовала другую жизнь, и даже в ней он остался мертвым.
– Печально. У меня была похожая ситуация с лабрадором. Но суть в том, что существуют другие люди, такие как мы. Я прожил столько жизней, что повстречал нескольких. Порой достаточно открыться другим людям, чтобы найти похожих на себя.
– Мне кажется безумием думать, что существуют другие люди, которые могли бы… как ты нас назвал?
– Скользящие?
– Да. Именно.
– Ну, возможно, конечно, но думаю, мы редки. Я заметил, что другие люди, которых я встречал – с дюжину или около того, – все были примерно твоего возраста. Всем по тридцать, сорок или пятьдесят. Одному было двадцать девять, en fait[67]. У всех было сильное желание что-то исправить. У них были сожаления. Некоторые считали, что им будет лучше умереть, но все равно они хотели жить в качестве иной версии себя.
– Жизнь Шрёдингера. Жив и мертв в собственной голове.
– Exactement![68] И что бы сожаления ни сделали с нашим мозгом, какое бы – как сказать? – нейрохимическое событие ни случилось, этого смутного стремления к смерти и жизни хватило, чтобы отправить нас в состояние междумирья.
Чайник подал голос, вода забурлила, как мысли Норы.
– Почему мы всегда видим одного человека? В том месте. В библиотеке. Или где-то еще.
Гюго пожал плечами.
– Будь я верующим, сказал бы, что это Бог. А поскольку Бог, возможно, тот, кого мы не можем увидеть или понять, то Он – или Она, или какое Ему пристало местоимение – принимает образ кого-то хорошего, кого мы знали в своей жизни. А не будь я верующим (а я и не верующий), я подумал бы, что человеческий мозг не в состоянии справиться со сложностью открытой квантовой волновой функции, поэтому он организует или переводит эту сложность в то, что понимает. Так появляется библиотекарша в библиотеке. Или дружелюбный дядя в видеопрокате. Et cetera[69].
Нора немного читала про мультиверсум и чуточку разбиралась в гештальтпсихологии[70]. Что человеческий мозг принимает сложную информацию о мире и упрощает ее, например, человек смотрит на дерево и переводит весь этот сложный узор листьев и ветвей в нечто под названием «дерево». Быть человеком – это постоянно превращать мир в понятные истории для поддержания его простоты.
Она знала, что все, что видят люди, – это упрощение. Человек видит мир в трех измерениях. Это упрощение. Люди – фундаментально ограниченные, обобщающие существа, живущие на автопилоте, выпрямляющие кривые улочки своего разума, что объясняет, почему они все время теряются.
– Точно так же люди никогда не видят секундную стрелку часов в середине тика, – заявила Нора.
– Что?
Она увидела на руке Гюго механические часы.
– Попробуй. Ты не сможешь. Разум не видит то, с чем не может справиться.
Гюго кивнул, глядя на собственные часы.
– Итак, – продолжила Нора, – что бы ни существовало между вселенными, это, скорее всего, не библиотека, но для меня легче всего понять именно так. Это моя гипотеза. Я вижу упрощенную версию истины. Библиотекарша – просто метафора. Все это действо.
– Разве не захватывающе? – спросил Гюго.
Нора вздохнула.
– В предыдущей жизни я общалась с покойным отцом.
Гюго открыл банку с кофе и насыпал гранулы в две кружки.
– И я не пила кофе. Я пила чай с мятой.
– Звучит ужасно.
– Было сносно.
– Другая странная штука, – поддержал Гюго. – В любой момент этой беседы ты или я можем исчезнуть.
– Ты видел, как это бывает? – Нора взяла кружку, которую передал ей Гюго.
– Да. Несколько раз. Это жутко. Но никто не замечает. Память окружающих о последнем дне слегка затуманивается, но в остальном все проходит гладко. Если бы ты сейчас вернулась в библиотеку, я продолжал бы беседовать с тобой в кухне, и ты сказала бы что-то вроде: «Я что-то отключилась – о чем мы говорили?» – и тогда я понял бы, что произошло, и ответил, что мы говорили о ледниках, и ты завалила бы меня фактами. И твой мозг заполнил бы пробелы и создал историю о том, что только что произошло.
– Да, но как же белый медведь? И сегодняшний ужин? Я – другая я – помнила бы, что ела?
– Не обязательно. Но я видел, как это бывает. Это поразительно, как мозг умеет досочинять. И насколько хорошо он забывает.
– Так какой я была? Я имею в виду вчера.
Он остановил на ней взгляд. У него были красивые глаза. Нора мгновенно ощутила, что ее затягивает в его орбиту, так спутник притягивается к Земле.
– Утонченной, очаровательной, умной, красивой. Как и сейчас.
Она рассмеялась.
– Прекрати быть таким типичным французом.
Неловкая пауза.
– Сколько у тебя было жизней? – спросила она наконец. – Сколько ты пережил?
– Слишком много. Около трехсот.
– Трехсот?
– Я многое повидал. Был на всех континентах Земли. Но так и не нашел подходящую жизнь для себя. Я обречен скитаться вечно. Никогда не найдется такая жизнь, в которой я захочу остаться навсегда. Я слишком любопытен. У меня слишком сильно желание жить иначе. И не нужно делать такое лицо. Это не грустно. Я счастлив в этом лимбе.
– А вдруг однажды видеопрокат пропадет? – Нора вспомнила миссис Элм, паникующую за компьютером, и моргающие лампочки в библиотеке. – Вдруг однажды ты исчезнешь навсегда? Прежде чем обнаружишь жизнь, в которой захочешь осесть?
Он пожал плечами.
– Тогда я умру. А это значит, что я все равно умер бы. В жизни, где я жил прежде. Мне нравится скользить. Нравится несовершенство. Я приберег смерть как один из вариантов. Мне нравится, что я никогда не осяду.
– Думаю, у меня другая ситуация. Кажется, моя смерть более неизбежна. Если я не найду себе жизнь в ближайшее время, то исчезну навсегда.
Она объяснила, что с ней случилось в последний раз при переходе.
– О да. Что ж, это плохо. А может, и нет. Ты понимаешь, что тут кроются нескончаемые возможности? В смысле, мультиверсум – это не несколько вселенных. Не какая-то горстка. Это даже не много вселенных. Это миллион, или миллиард, или триллиард вселенных. Это почти нескончаемое их количество. Даже тех, в которых есть ты. Ты могла бы быть собой в каждой версии мира, каким бы необычным ни был этот мир. Ты ограничена лишь своим воображением. Ты можешь быть очень изобретательна в переписывании своих сожалений. Я как-то изменил сожаление о том, чего не сделал, когда был подростком: я хотел заняться авиа- и ракетостроением и стать космонавтом – и в одной из жизней стал им. Я не полетел в космос. Но стал тем, кто приблизился к нему, пусть и ненадолго. Нужно помнить, что это уникальная возможность – исправить любую нашу ошибку, прожить любую жизнь, какую захотим. Любую. Мечтай по-крупному… Ты можешь стать кем захочешь. Потому что в одной из жизней ты существуешь.
Она отхлебнула кофе.
– Я понимаю.
Нора вспомнила, как миссис Элм утешала ее, когда умер папа. Оставалась с ней, успокаивала. Возможно, никто больше не был так добр с ней.
– И всегда есть бесконечное число выборов, – продолжил Гюго. – Бесконечное число видеокассет, или книг, или картин, или блюд… Например, я ученый. И я прожил множество научных жизней. В своей осевой жизни я биолог. Есть и другая жизнь, в которой я лауреат Нобелевской премии по химии. Я был морским биологом, пытался спасти Большой Барьерный риф. Но физика всегда была моей слабостью. Сначала я никак не мог понять, что со мной происходит. Пока в одной жизни не встретил женщину, которая переживала то же, что и мы с тобой, и в осевой жизни она была квантовым физиком. Профессор Доминик Биссе из Университета Монпелье. Она мне все объяснила. Это многомировая интерпретация квантовой физики. Это значит, что мы…
Добродушного вида розовощекий рыжебородый мужчина, имени которого Нора не знала, вошел в кухню сполоснуть чашку и улыбнулся им.
– Увидимся завтра, – сказал он с легким американским (или канадским) акцентом и прошлепал тапками обратно.
– Да, – ответила Нора.
– Увидимся, – откликнулся Гюго, прежде чем вернуться к главной теме – на этот раз приглушив голос. – Универсальная волновая функция реальна, Нора. Так сказала профессор Биссе.
– Что?
Гюго поднял вверх палец. Слегка раздражающий жест – мол, погоди минутку. Нора противилась желанию схватить его и повернуть.
– Эрвин Шрёдингер…
– Тот, что с котом[65].
– Да. С котом. Он сказал, что в квантовой физике каждая альтернативная возможность происходит одновременно. Все сразу. В одном и том же месте. Квантовая суперпозиция. Кот в ящике одновременно жив и мертв. Можно открыть коробку и увидеть, жив он или мертв, – так все происходит, но в каком-то смысле даже после открытия коробки он все равно одновременно жив и мертв. Каждая вселенная существует поверх других вселенных. Как миллион изображений на кальке – все с легкими вариациями, но в одной рамке. Многомировая интерпретация квантовой физики предполагает, что существует бесконечное число отклоняющихся параллельных вселенных. В каждый момент своей жизни ты входишь в новую вселенную. С каждым принятым решением. И традиционно считалось, что связей и переходов между этими мирами быть не может, хотя они происходят в том же пространстве, буквально в миллиметре от нас.
– Но как же мы? С нами это происходит.
– Именно. Я здесь, но я также знаю, что я не здесь. Я все еще лежу в парижской больнице с аневризмой. И занимаюсь скайдайвингом в Аризоне. И путешествую по югу Индии. И пробую вино в Лионе, и лежу на яхте где-то на Лазурном берегу.
– Я знала!
– Vraiment?[66]
Она подумала, что он довольно красив.
– Тебе больше подходят прогулки по набережной Круазет в Каннах, чем полярное путешествие.
Он растянул правую руку, как морскую звезду.
– Пять дней! Пять дней я в этой жизни. Это мой рекорд. Может, эта жизнь для меня…
– Любопытно. У тебя будет очень холодная жизнь.
– И кто знает? Может, ты тоже… В смысле, если медведь не вернул тебя в библиотеку, может, уже ничто и не вернет, – он начал набирать воду в чайник. – Наука говорит нам, что «серая зона» между жизнью и смертью – загадочное место. Это такая точка, в которой мы ни то ни другое. Или, скорее, и то, и то. Живые и мертвые. И в этот момент между двумя противоположностями порой – лишь порой – мы превращаемся в кота Шрёдингера, который может быть не только жив или мертв, но и принимать любую квантовую возможность, которая существует в соответствии с универсальной волновой функцией, включая возможность, когда мы говорим с тобой на общей кухне в Лонгйи-ре в час ночи…
Нора впитывала сказанное. Она подумала о Вольте, тихом и безжизненном под кроватью – и лежащем на обочине дороги.
– Но порой кот просто мертв, и все.
– Извини?
– Ничего. Просто… мой кот умер. И я попробовала другую жизнь, и даже в ней он остался мертвым.
– Печально. У меня была похожая ситуация с лабрадором. Но суть в том, что существуют другие люди, такие как мы. Я прожил столько жизней, что повстречал нескольких. Порой достаточно открыться другим людям, чтобы найти похожих на себя.
– Мне кажется безумием думать, что существуют другие люди, которые могли бы… как ты нас назвал?
– Скользящие?
– Да. Именно.
– Ну, возможно, конечно, но думаю, мы редки. Я заметил, что другие люди, которых я встречал – с дюжину или около того, – все были примерно твоего возраста. Всем по тридцать, сорок или пятьдесят. Одному было двадцать девять, en fait[67]. У всех было сильное желание что-то исправить. У них были сожаления. Некоторые считали, что им будет лучше умереть, но все равно они хотели жить в качестве иной версии себя.
– Жизнь Шрёдингера. Жив и мертв в собственной голове.
– Exactement![68] И что бы сожаления ни сделали с нашим мозгом, какое бы – как сказать? – нейрохимическое событие ни случилось, этого смутного стремления к смерти и жизни хватило, чтобы отправить нас в состояние междумирья.
Чайник подал голос, вода забурлила, как мысли Норы.
– Почему мы всегда видим одного человека? В том месте. В библиотеке. Или где-то еще.
Гюго пожал плечами.
– Будь я верующим, сказал бы, что это Бог. А поскольку Бог, возможно, тот, кого мы не можем увидеть или понять, то Он – или Она, или какое Ему пристало местоимение – принимает образ кого-то хорошего, кого мы знали в своей жизни. А не будь я верующим (а я и не верующий), я подумал бы, что человеческий мозг не в состоянии справиться со сложностью открытой квантовой волновой функции, поэтому он организует или переводит эту сложность в то, что понимает. Так появляется библиотекарша в библиотеке. Или дружелюбный дядя в видеопрокате. Et cetera[69].
Нора немного читала про мультиверсум и чуточку разбиралась в гештальтпсихологии[70]. Что человеческий мозг принимает сложную информацию о мире и упрощает ее, например, человек смотрит на дерево и переводит весь этот сложный узор листьев и ветвей в нечто под названием «дерево». Быть человеком – это постоянно превращать мир в понятные истории для поддержания его простоты.
Она знала, что все, что видят люди, – это упрощение. Человек видит мир в трех измерениях. Это упрощение. Люди – фундаментально ограниченные, обобщающие существа, живущие на автопилоте, выпрямляющие кривые улочки своего разума, что объясняет, почему они все время теряются.
– Точно так же люди никогда не видят секундную стрелку часов в середине тика, – заявила Нора.
– Что?
Она увидела на руке Гюго механические часы.
– Попробуй. Ты не сможешь. Разум не видит то, с чем не может справиться.
Гюго кивнул, глядя на собственные часы.
– Итак, – продолжила Нора, – что бы ни существовало между вселенными, это, скорее всего, не библиотека, но для меня легче всего понять именно так. Это моя гипотеза. Я вижу упрощенную версию истины. Библиотекарша – просто метафора. Все это действо.
– Разве не захватывающе? – спросил Гюго.
Нора вздохнула.
– В предыдущей жизни я общалась с покойным отцом.
Гюго открыл банку с кофе и насыпал гранулы в две кружки.
– И я не пила кофе. Я пила чай с мятой.
– Звучит ужасно.
– Было сносно.
– Другая странная штука, – поддержал Гюго. – В любой момент этой беседы ты или я можем исчезнуть.
– Ты видел, как это бывает? – Нора взяла кружку, которую передал ей Гюго.
– Да. Несколько раз. Это жутко. Но никто не замечает. Память окружающих о последнем дне слегка затуманивается, но в остальном все проходит гладко. Если бы ты сейчас вернулась в библиотеку, я продолжал бы беседовать с тобой в кухне, и ты сказала бы что-то вроде: «Я что-то отключилась – о чем мы говорили?» – и тогда я понял бы, что произошло, и ответил, что мы говорили о ледниках, и ты завалила бы меня фактами. И твой мозг заполнил бы пробелы и создал историю о том, что только что произошло.
– Да, но как же белый медведь? И сегодняшний ужин? Я – другая я – помнила бы, что ела?
– Не обязательно. Но я видел, как это бывает. Это поразительно, как мозг умеет досочинять. И насколько хорошо он забывает.
– Так какой я была? Я имею в виду вчера.
Он остановил на ней взгляд. У него были красивые глаза. Нора мгновенно ощутила, что ее затягивает в его орбиту, так спутник притягивается к Земле.
– Утонченной, очаровательной, умной, красивой. Как и сейчас.
Она рассмеялась.
– Прекрати быть таким типичным французом.
Неловкая пауза.
– Сколько у тебя было жизней? – спросила она наконец. – Сколько ты пережил?
– Слишком много. Около трехсот.
– Трехсот?
– Я многое повидал. Был на всех континентах Земли. Но так и не нашел подходящую жизнь для себя. Я обречен скитаться вечно. Никогда не найдется такая жизнь, в которой я захочу остаться навсегда. Я слишком любопытен. У меня слишком сильно желание жить иначе. И не нужно делать такое лицо. Это не грустно. Я счастлив в этом лимбе.
– А вдруг однажды видеопрокат пропадет? – Нора вспомнила миссис Элм, паникующую за компьютером, и моргающие лампочки в библиотеке. – Вдруг однажды ты исчезнешь навсегда? Прежде чем обнаружишь жизнь, в которой захочешь осесть?
Он пожал плечами.
– Тогда я умру. А это значит, что я все равно умер бы. В жизни, где я жил прежде. Мне нравится скользить. Нравится несовершенство. Я приберег смерть как один из вариантов. Мне нравится, что я никогда не осяду.
– Думаю, у меня другая ситуация. Кажется, моя смерть более неизбежна. Если я не найду себе жизнь в ближайшее время, то исчезну навсегда.
Она объяснила, что с ней случилось в последний раз при переходе.
– О да. Что ж, это плохо. А может, и нет. Ты понимаешь, что тут кроются нескончаемые возможности? В смысле, мультиверсум – это не несколько вселенных. Не какая-то горстка. Это даже не много вселенных. Это миллион, или миллиард, или триллиард вселенных. Это почти нескончаемое их количество. Даже тех, в которых есть ты. Ты могла бы быть собой в каждой версии мира, каким бы необычным ни был этот мир. Ты ограничена лишь своим воображением. Ты можешь быть очень изобретательна в переписывании своих сожалений. Я как-то изменил сожаление о том, чего не сделал, когда был подростком: я хотел заняться авиа- и ракетостроением и стать космонавтом – и в одной из жизней стал им. Я не полетел в космос. Но стал тем, кто приблизился к нему, пусть и ненадолго. Нужно помнить, что это уникальная возможность – исправить любую нашу ошибку, прожить любую жизнь, какую захотим. Любую. Мечтай по-крупному… Ты можешь стать кем захочешь. Потому что в одной из жизней ты существуешь.
Она отхлебнула кофе.
– Я понимаю.