Пояс Ориона

Наконец, замок щёлкнул, Тонечка выкатилась на мороз и нос к носу столкнулась с какой-то тенью.

Взвизгнула, чуть не упав, и метнулась в сторону.

– Я это! – сиплым шёпотом сообщила тень. – Ты чего так долго?

Тонечка схватила Родиона за руку, и они, поскальзываясь и чуть не падая, побежали к пустынному шоссе.

Она перетащила мальчишку на другую сторону дороги, они забежали за стенку автобусной остановки и замерли.

– Чего такое-то?! – продолжал недоумевать Родион. – Чего это мы помчались?

Тонечка выглянула из-за остановки.

Погони со стороны музея не наблюдалось.

– Чего ты там высматриваешь?!

Тонечка взяла у него свою сумку, чтобы порыться в поисках телефона.

– Ничего не понял, – признался Родион.

– Я тоже, знаешь, мало что пока понимаю, – проговорила Тонечка. – Самое главное, я не понимаю, почему мне все врут!

– Я тебе не вру!

– Алё, Саш, – с ходу начала она, как муж ответил. – Что это такое? Что за безобразие, в конце концов! Почему ты мне не звонишь целый день?! Звонил? Когда звонил?

– Минут пять назад, – подсказал Родион негромко.

– А, пять минут назад! – продолжала Тонечка чуть менее воинственно. – Ты где? Собаку кормишь, это правильно, это хорошо. Нет, мы с Родионом едем в гостиницу. Саша, я все день на ногах, я не пойду сегодня к твоему Мишакову, не до него мне! Ну и пожалуйста!..

Она нажала кнопку и прикрыла глаза.

Всё, всё пропало! Он собирается к Мишакову, стало быть, полночи его не будет, явится не то что пьяный, а на рогах, утром будет болеть, кроме того, избави Бог, втюхается ещё в одну криминальную историю!..

Настроение испортилось моментально и окончательно. И силы кончились, словно из воздушного шара выпустили воздух. Тонечка взялась рукой за промёрзшую стену остановки и немного постояла. Дышать правда было тяжело.

– Сейчас вызовем такси, – объявила она мальчишке. – И поедем.

– Смотри, вон автобус подходит, – он показал подбородком, и Тонечка посмотрела в ту сторону. – Может, на нём? А там пересядем или пешком дойдём?

И они поехали на автобусе.

Народу было мало, как видно, после смены народ уже разъехался по домам. Тонечка сидела возле замёрзшего окошка, смотрела на проплывающие мимо фиолетовые и зелёные огни. От них изморозь на стёклах казалась бриллиантовой пылью.

Ей было невыносимо одиноко – в автобусе, рядом с чужим мальчишкой, который уже почти стал своим. Ничего не случилось, она не попалась, ей, наверное, и не угрожало ничего, но мысль о том, что она должна переживать всё это одна – опять, снова одна, как в прошлой жизни, как всегда! – была тяжёлой и холодной, похожей на якорную цепь возле музея.

…Он собирается выпивать с Мишаковым, а не ужинать с Тонечкой и детьми.

Ей некому рассказать о произошедшем сегодня.

После того, как она познакомилась с Германом, у неё появился союзник, железобетонная опора – так ей казалось, – и вот теперь нет.

Автобус покачивался из стороны в сторону. В ноги дуло невыносимо.

Мальчишка сидел рядом, нахохлившись, и тоже молчал и думал.

Поймав её взгляд, он буркнул ни с того ни с сего:

– Я тебе не врал! И карточку не крал! Сколько раз повторять-то!

Тонечка ничего не ответила. Какая теперь разница, крал он какую-то там карточку или не крал!..

– Я просто говорить не хотел, – продолжал мальчишка, уставившись на свои руки. Руки была красные и все в цыпках.

Батюшки, спохватилась Тонечка, мы перчатки-то ему не купили! Руки вон все в волдырях, а он художник!..

– Они сказали, что в другой раз убьют совсем, насмерть, – говорил между тем Родион. – И сроку дали неделю. Если через неделю не принесу, хана мне. Убьют.

Тонечка ничего не поняла.

– Кто тебя убьёт?

– Пацаны, – ответил Родион. – Которые меня били. Ну, ты спрашивала, за что били!


– Ну?!

– Они сказали, я что-то из того дома взял, из дядькиного. А я не брал ничего! – Он с отчаянием уставился Тонечке в лицо. – И карточку вашу не брал, и оттуда ничего не брал! Я там колбасы поел! А они говорят, ты взял, ты и возвращай обратно! Или быть тебе на пере, фраер ушастый!

– Господи, – пробормотала Тонечка. – Как они тебя нашли?

– Да у дядькиного дома караулили! Я туда вернулся, когда от вас сбежал. Думал, хоть там погреюсь или съем чего-нибудь. А они меня прихватили. Ну, я в первый раз от них… того…

– Удрал?

Он кивнул.

– Только, видать, проследили они меня. Или, может, догадались, что я к вам подамся, куда мне ещё-то?.. На этой улице, где гостиница, поймали и…

– Да, – согласилась Тонечка. – Дальше я знаю.

Автобус повернул так, что они повалились друг на друга, заревел, наддал и медленно пошёл в гору.

– А что ты должен отдать, они тебе не сказали?

– Не-а. Не сказали, я сам знаю. А я откуда?! Вот честно! Не брал я ничего!.. Ни у вас, ни из дома!..

Тонечка взяла его руку – ледяную, тощую, от цыпок и холода жесткую, как наждак, – и сунула себе в карман.

– Не дрейфь, – ответила она словами своего мужа, бывшей надежды и опоры. – Прорвёмся!

Автобус объезжал кремль, и было понятно, что скоро конечная – все вышли, они ехали вдвоём.

– А ты не догадываешься, что это может быть? – спросила она. – Я не знаю! Деньги, золото, бриллианты?.. Картины, вазы династии Цинь?

Мальчишка опять помотал головой.

– Они говорили только… что мне такой кусище не проглотить. Подавишься и всякое такое…

– Пойдём, – предложила Тонечка. – Отсюда нам близко.

Тем не менее шли они довольно долго.

Пришлось обойти просторную площадь почти по периметру, потом ещё нырнуть в пешеходный переход, потом по улице Покровской вверх, к театру.

Во всех кафе было полно людей, которые сидели за столиками, ели, разговаривали и смеялись, неслышимые, но хорошо видимые с улицы, и Тонечке вдруг показалось, что всё это сон.





Вот она проснётся, и окажется, что никого нет в кафе и на улице, что она стоит одна посреди пустого города, и ветер гоняет по брусчатке вчерашнюю газету, а за окнами лишь тени людей и прежней жизни.

…Нужно успеть, вдруг пронеслось у неё в голове. Нужно успеть, пока жизнь не изменилась окончательно и неотвратимо. Нельзя терять ни минуты!.. Нельзя по-глупому обижаться, по-дурацки разбазаривать время. Нельзя злиться и отчаиваться по пустякам.

Это запрещено. Это наказуемо.

Как бы ни повернулось это дело, она будет радоваться – не потому, что она кретинка, а потому, что она – здесь и сейчас, и при ней мальчишка, который, вполне возможно, вырастет в гениального художника, и дочь Настя, хороший и правильный человек, хотя задиристый и временами противный! И Даня, который всё время читает умные книги и рассуждает о «чёрной Африке», и мама, и генерал! И даже залог за ушастую, дикого вида собаку внесён, а это означает, что собака уж точно от них никуда не денется!..

…Разве этого мало?

Кстати, любимая дочь тоже не позвонила ни разу, это на неё похоже!..

На ступеньках «Шератона» она поскользнулась и чуть не упала, Родион её поддержал.

– А мы… сразу есть пойдём?

– Сразу, сразу, – успокоила его Тонечка. – Давай сейчас налево, в ресторан. А куртки в гардероб сдадим! Что ж ты дяде Саше не сказал, чтоб он тебе перчатки купил!

Родион покосился на неё и хмыкнул. Мысль о том, чтоб он попросил «дядю Сашу» купить перчатки, показалась ему на редкость идиотской.

Впрочем, они правда странные, и Тоня, и этот самый дядя Саша. И дети у них странные!.. Родион пока так и не разобрался, кем они все друг другу приходятся. И вообще он никогда не думал, что родственников может быть целая толпа! Он жил с мамой, а потом узнал, что у него есть родной дядька, и ему казалось, что это уже очень много. Но чтоб вот так – дети, родители, да ещё в Москве у них бабушка и дедушка, который одновременно папаша Дани. Чудно как-то и непонятно!

Тонечка, придерживая плечом телефон, стянула куртку и сунула её в руки Родиону.

– Настя, почему мне никто не звонит целый день? – начала она сразу, как только дочь ответила. – Это просто безобразие!

– А мне почему никто не звонит целый день? – вопросила дочь в ответ. – И вообще, где вы все есть?