Пояс Ориона
Часть 27 из 62 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
И сразу всё вернулось: боль в боку, страх, что ищут и вот-вот найдут, страх, что не найдут, куда тогда деваться!.. Волшебная собака волшебным образом спасла бы его, а так – не будет никакой собаки, и спасаться придётся самому.
Они пошли к выходу – через калитку посреди коридора – и маленькое существо пошло за ними, не осталось с родственниками и друзьями, которые вовсю резвились, носились и играли.
Мальчишка оглянулся.
– Давай возьмём! – вырвалось у него.
– Мы сейчас не можем, – беспомощно ответила Тонечка.
– Но она же идёт за нами, смотри!
Галина Сергеевна молча наблюдала.
– Мы не можем сейчас, – повторила Тонечка. – Нам нужно с родственниками посоветоваться! У нас куча родственников.
Тут она сообразила, что у Родиона нет вообще никаких родственников, и заторопилась.
– Давай, обувайся, нам ещё до четырёх нужно много дел переделать.
Она подставила Родиону кроссовки, он молча сунул в них ноги. Тонечка не стала зашнуровывать, чтоб скорее уйти и от собаки, и от её хозяйки.
– Ну что ты? – спросила она, когда они выбрались на улицу. – Мы же и ехали, только чтобы посмотреть! И ты больших собак любишь, а эти крошечные совсем!
– Но она же за нами пошла!..
– Мы за ней вернёмся.
– Ничего мы не вернёмся.
…Да уж, подумала Тонечка. Дала я маху, совсем как Галина Сергеевна!.. Потащила парня смотреть щенков, как ему объяснить, что сейчас брать собаку она и не собиралась? А он ведь тоже подросток и тоже… непристроенный!
Некоторое время они просто шли по улице, молчали и думали каждый о своём. Потом Тонечка спохватилась.
– Нам нужно вызвать такси, мы пешком не дойдём, тут далеко.
Родион покосился на неё – вот люди, а? На автобусе поехать ей даже в голову не приходит! И гостиница ихняя невозможная – кругом мрамор, сверкающие полы, мягкие кресла, официанты в формах, а в комнате тапочки лежат пушистые и халат мягкий!.. Небось, за всю эту красоту деньги платят бешеные, лучше бы собаку купили!..
– Будет через пять минут, – сообщила Тонечка про такси и сунула телефон в карман. – Ждём. Смотри, Родион, это совершенно особенный район Нижнего, я про него читала. Его заложили в двадцатых годах прошлого века, когда стали строить автомобильный завод. Здесь полным-полно конструктивизма!
– Это что значит?
– Это такая архитектурная форма, вернее, направление. Вон видишь, такие прямоугольные балконы, а внизу арки квадратные? Это и есть конструктивизм! Здесь где-то кинотеатр со скульптурами на крыше, я видела фотографии, вот бы посмотреть.
– Ты архитектор, что ли?
– Я сценаристка, – ответила Тонечка беспечно. – Пишу сценарии для сериалов. Ну, и для фильмов.
– Да ладно, – сказал парень басом.
– Точно тебе говорю.
– Молодёжные? Или для стариков?
– Это уж как пойдёт, – усмехнулась Тонечка. – По всякому бывает.
– А про общагу? Это ты?
– Нет, не я.
– А про необитаемый остров?
– Тоже не я.
– А про пацана с Рублевки, который как бы в полиции служит, а на самом деле он богатый?
– И это не я, – призналась Тонечка, чувствуя, что Родион разочаровывается всё больше и больше.
– А что тогда ты?..
– Про курсантов я.
Родион просиял. Этот фильм они всем детдомом любили! Там жизнь была похожа на их собственную как две капли воды.
– Чесслово?
Тонечка кивнула на подъезжавшую машину:
– Чесслово. Садись, я прямо замёрзла, ужас!.. Когда весна придёт!
Они немного не доехали до Покровской, вышли возле большого магазина. Родион плёлся за Тонечкой, сунув руки в карманы безразмерной куртки, купленной только вчера. Он думал какими-то скачками – то про оставленную собаку, то про «курсантов», то про свои горести, то про воздушные шары и про то, как их нарисовать.
Тонечка оглянулась на него. Он шёл весь поникший, плечи сгорблены, волосы лезут в глаза, шапка натянута почти на уши, под глазом синяк, на скуле царапины.
– За что тебя били? – вдруг спросила она. – И вообще как ты ввязался в драку?..
Он дёрнул плечом.
– Ни за что. Просто так.
– Улицу не поделили?
Он промолчал.
– Ты бы рассказал, – посоветовала Тонечка. – Может, мы бы меры какие-нибудь приняли.
– Нечего мне рассказывать, и мер никаких не нужно.
…Она же не знает, что в следующий раз его… убьют. Точно убьют! И рассказать он ничего не может.
– Мне кажется, – продолжала Тонечка, открывая тяжёлую дверь в магазин, – ты мне должен.
– Чего это?!
– Я тебя спасла, – сказала она. – Между прочим, могла бы и убежать.
– Ну и убежала бы.
– Ну и лежал бы ты сейчас в морге, – заключила Тонечка безжалостно. – И похоронили бы тебя, как неопознанный труп!..
Тут ей позвонила Настя и, зевая, стала спрашивать, где они все – и мать, и дядя Саша, и мальчик Родион.
– Ты что, только встала? – спросила Тонечка подозрительно.
Оказалось, что ещё даже и не встала, потому что Данькины питерские друзья приехали в час ночи и все пошли есть в круглосуточную пельменную, а потом ещё гуляли, а потом ещё пили вино и слушали музыку в «доме притча».
– Какой ужас, – сказала Тонечка. – Какие-то ночные гульбища! А днём нельзя прогуливаться?
Днём совсем не то, да и друзья приехали ночью, что тут непонятного?! В общем, сейчас Данька вылезет из ванной, Настя немного полежит в горячей воде, и они придут в «Шератон» завтракать.
– Завтрак давно закончился, – проинформировала мать.
Ну и что, пусть у них будет поздний завтрак, они отлично позавтракают бульоном и белой рыбой со спаржей, а не омлетом и круассанами!
– Мы в книжном магазине, – сказала Тонечка. – Вскоре будем. Так, Родион, мне нужно купить Эренбурга.
– Это город такой?
– Это писатель такой, балда.
Продавец несколько озадачился и сообщил, что сейчас поищет «по компьютеру». Пока он искал, Тонечка подвела мальчишку к писчебумажному отделу.
– Что тебе нужно?
– Мне?! – удивился тот. – Мне ничего не нужно!.. Сейчас каникулы, я дополнительно решать ничего не буду!
– Да никто тебя не заставляет! Тебе разве не нужна бумага? Карандаши? Ты вроде рисовать хотел!
Родион посмотрел на неё. Она предлагает ему карандаши и бумагу?!
– Вон смотри, какие прекрасные альбомы! Только я в них ничего не понимаю. И рисовать совсем не умею. Тебе какой?
Он пожал плечами:
– Да любой…
– Иди и выбери.
Выбирать он… не умел. Он рисовал на бумаге для принтеров, который в детдоме было полно, а вот карандаши у него были роскошные, огромный подарочный набор, когда-то привёз спонсор или благотворитель, как его называла директриса.
Они пошли к выходу – через калитку посреди коридора – и маленькое существо пошло за ними, не осталось с родственниками и друзьями, которые вовсю резвились, носились и играли.
Мальчишка оглянулся.
– Давай возьмём! – вырвалось у него.
– Мы сейчас не можем, – беспомощно ответила Тонечка.
– Но она же идёт за нами, смотри!
Галина Сергеевна молча наблюдала.
– Мы не можем сейчас, – повторила Тонечка. – Нам нужно с родственниками посоветоваться! У нас куча родственников.
Тут она сообразила, что у Родиона нет вообще никаких родственников, и заторопилась.
– Давай, обувайся, нам ещё до четырёх нужно много дел переделать.
Она подставила Родиону кроссовки, он молча сунул в них ноги. Тонечка не стала зашнуровывать, чтоб скорее уйти и от собаки, и от её хозяйки.
– Ну что ты? – спросила она, когда они выбрались на улицу. – Мы же и ехали, только чтобы посмотреть! И ты больших собак любишь, а эти крошечные совсем!
– Но она же за нами пошла!..
– Мы за ней вернёмся.
– Ничего мы не вернёмся.
…Да уж, подумала Тонечка. Дала я маху, совсем как Галина Сергеевна!.. Потащила парня смотреть щенков, как ему объяснить, что сейчас брать собаку она и не собиралась? А он ведь тоже подросток и тоже… непристроенный!
Некоторое время они просто шли по улице, молчали и думали каждый о своём. Потом Тонечка спохватилась.
– Нам нужно вызвать такси, мы пешком не дойдём, тут далеко.
Родион покосился на неё – вот люди, а? На автобусе поехать ей даже в голову не приходит! И гостиница ихняя невозможная – кругом мрамор, сверкающие полы, мягкие кресла, официанты в формах, а в комнате тапочки лежат пушистые и халат мягкий!.. Небось, за всю эту красоту деньги платят бешеные, лучше бы собаку купили!..
– Будет через пять минут, – сообщила Тонечка про такси и сунула телефон в карман. – Ждём. Смотри, Родион, это совершенно особенный район Нижнего, я про него читала. Его заложили в двадцатых годах прошлого века, когда стали строить автомобильный завод. Здесь полным-полно конструктивизма!
– Это что значит?
– Это такая архитектурная форма, вернее, направление. Вон видишь, такие прямоугольные балконы, а внизу арки квадратные? Это и есть конструктивизм! Здесь где-то кинотеатр со скульптурами на крыше, я видела фотографии, вот бы посмотреть.
– Ты архитектор, что ли?
– Я сценаристка, – ответила Тонечка беспечно. – Пишу сценарии для сериалов. Ну, и для фильмов.
– Да ладно, – сказал парень басом.
– Точно тебе говорю.
– Молодёжные? Или для стариков?
– Это уж как пойдёт, – усмехнулась Тонечка. – По всякому бывает.
– А про общагу? Это ты?
– Нет, не я.
– А про необитаемый остров?
– Тоже не я.
– А про пацана с Рублевки, который как бы в полиции служит, а на самом деле он богатый?
– И это не я, – призналась Тонечка, чувствуя, что Родион разочаровывается всё больше и больше.
– А что тогда ты?..
– Про курсантов я.
Родион просиял. Этот фильм они всем детдомом любили! Там жизнь была похожа на их собственную как две капли воды.
– Чесслово?
Тонечка кивнула на подъезжавшую машину:
– Чесслово. Садись, я прямо замёрзла, ужас!.. Когда весна придёт!
Они немного не доехали до Покровской, вышли возле большого магазина. Родион плёлся за Тонечкой, сунув руки в карманы безразмерной куртки, купленной только вчера. Он думал какими-то скачками – то про оставленную собаку, то про «курсантов», то про свои горести, то про воздушные шары и про то, как их нарисовать.
Тонечка оглянулась на него. Он шёл весь поникший, плечи сгорблены, волосы лезут в глаза, шапка натянута почти на уши, под глазом синяк, на скуле царапины.
– За что тебя били? – вдруг спросила она. – И вообще как ты ввязался в драку?..
Он дёрнул плечом.
– Ни за что. Просто так.
– Улицу не поделили?
Он промолчал.
– Ты бы рассказал, – посоветовала Тонечка. – Может, мы бы меры какие-нибудь приняли.
– Нечего мне рассказывать, и мер никаких не нужно.
…Она же не знает, что в следующий раз его… убьют. Точно убьют! И рассказать он ничего не может.
– Мне кажется, – продолжала Тонечка, открывая тяжёлую дверь в магазин, – ты мне должен.
– Чего это?!
– Я тебя спасла, – сказала она. – Между прочим, могла бы и убежать.
– Ну и убежала бы.
– Ну и лежал бы ты сейчас в морге, – заключила Тонечка безжалостно. – И похоронили бы тебя, как неопознанный труп!..
Тут ей позвонила Настя и, зевая, стала спрашивать, где они все – и мать, и дядя Саша, и мальчик Родион.
– Ты что, только встала? – спросила Тонечка подозрительно.
Оказалось, что ещё даже и не встала, потому что Данькины питерские друзья приехали в час ночи и все пошли есть в круглосуточную пельменную, а потом ещё гуляли, а потом ещё пили вино и слушали музыку в «доме притча».
– Какой ужас, – сказала Тонечка. – Какие-то ночные гульбища! А днём нельзя прогуливаться?
Днём совсем не то, да и друзья приехали ночью, что тут непонятного?! В общем, сейчас Данька вылезет из ванной, Настя немного полежит в горячей воде, и они придут в «Шератон» завтракать.
– Завтрак давно закончился, – проинформировала мать.
Ну и что, пусть у них будет поздний завтрак, они отлично позавтракают бульоном и белой рыбой со спаржей, а не омлетом и круассанами!
– Мы в книжном магазине, – сказала Тонечка. – Вскоре будем. Так, Родион, мне нужно купить Эренбурга.
– Это город такой?
– Это писатель такой, балда.
Продавец несколько озадачился и сообщил, что сейчас поищет «по компьютеру». Пока он искал, Тонечка подвела мальчишку к писчебумажному отделу.
– Что тебе нужно?
– Мне?! – удивился тот. – Мне ничего не нужно!.. Сейчас каникулы, я дополнительно решать ничего не буду!
– Да никто тебя не заставляет! Тебе разве не нужна бумага? Карандаши? Ты вроде рисовать хотел!
Родион посмотрел на неё. Она предлагает ему карандаши и бумагу?!
– Вон смотри, какие прекрасные альбомы! Только я в них ничего не понимаю. И рисовать совсем не умею. Тебе какой?
Он пожал плечами:
– Да любой…
– Иди и выбери.
Выбирать он… не умел. Он рисовал на бумаге для принтеров, который в детдоме было полно, а вот карандаши у него были роскошные, огромный подарочный набор, когда-то привёз спонсор или благотворитель, как его называла директриса.