Поход Проклятых Королей

За печкой послышался шум.

— Тихо, — приказала Карга.

Мирно дремавшая до этого кошка упала с печи и забилась под лавку.

— Потом я с тобой поговорю, — с угрозой произнесла Карга, и возня за печкой стала громче. — Выгоню!

После последней угрозы нечто шумное затихло. Барон и Роксана наблюдали за перепалкой с подозрением, Олетта с неподдельным интересом, а Кольгрима делала вид, будто вообще ничего не происходит. Она смотрела задумчиво в свою тарелку и изучала маленькие кусочки грибов, потушенных в каше. Потом, осторожно, подцепив кончиком ложки, чернокнижница отправила в рот немного и погоняла это по языку. Убедившись, что пища не имеет никакого необычного привкуса, она зачерпнула полную ложку и, буквально на мгновение, задержав во рту, проглотила.

Точно также Кольгрима поступила и с солёным огурцом: только сравнив вкус маленького кусочка с тем, что она раньше пробовала у северных племён, она откусила больше.

— Итак, мои дорогие, — села спиной к печке Карга. — Рассказывайте, что привело вас в эти неспокойные времена на этот угрюмый край земли.

— Вечный Господин шлёт вам свой поклон и желает вам процветать и здравствовать, — заговорил первым Барон.

— Вечный Господин? — фыркнула Карга. — Я помню его ещё мальчиком по имени Август. Избалованный сынок аристократа давно сгинувшей империи, который был слишком эгоцентричен, чтобы принять свою судьбу. Своим неукротимым нравом он спутал много карт, и не раз был проклят теми, кто обладает большей мудростью и куда старше, чем он сам.

— Вечный Господин тоже восхищается вами, — сдержанно наклонил голову Барон.

Карга шумно выдохнула через нос, и уголки её губ слегка дернулись, как будто она хотела улыбнуться, но передумала.

— Что Август хочет? — мимолётный признак слабости улетучился с её лица, и она снова стала холодна и тверда, как сталь с Серных гор.

— Вечный Господин смиренно просит, чтобы вы поделились с нами своей мудростью, — кивнул в сторону остальных путников Ганс.

— У вас очень разношёрстная компания, — обвела взглядом гостей Карга. — Алхимик, чернокнижница, Тёмный Храмовник, и… я даже не знаю кто…

— Тёмный Храмовник? — переспросил Барон.

Карга бессовестно пялилась на Олетту, и её губы перебирали заклинания одно за другим, еле слышно, себе под нос. Старая ведунья была похожа на опытного взломщика сейфов, который встретил неизвестный ему замок и тщетно пытается подобрать ключ.

— Я не Тёмный Храмовник, — снова произнёс Барон.

— Что? — слова единственного мужчины в избе, наконец, привлекли внимание Карги. Она смотрела на Барона немигающим взглядом, а затем взмахнула рукой в жесте безразличия.

— Называй себя как хочешь. В старину такие как ты именовались "Тёмными Храмовниками".

— И что это значило? — не унимался Барон.

Карга сверкнула глазами на человека, который отвлекал её от изысканий, но затем смягчилась и уже больше не обращала внимание на Олетту.

— Август не посвящает вас в премудрости Некромантии? — задала она вопрос, на который и так знала ответ.

— Господин предпочитает "живые" искусства, — ответил Барон.

— Ну, конечно, — саркастически улыбнулась ведунья. — Венец искусства общаться с умершими — это умение оживлять мёртвых. Венец умения оживлять мёртвых — создавать Тёмных Храмовников. Когда-то давно это искусство познали немертвые короли. Им нужны были воеводы для их армий, так как сам король не мог быть даже при всей своей мощи в двух местах одновременно. Но создавать себе конкурента было опасно. Нужны были своеобразные приказчики, которые могли бы управлять армиями, но не обратить их против создателя, командовать, но не править. Нужна была нежить с разумом, волей и хитростью. От того, как нежить создаётся, её зовут: "бездушной" или "безумной". "Бездушная" — это просто кости и гниющая плоть, которую двигает проклятие и воля хозяина. Она тратит очень много хозяйских сил, и возможна лишь при постоянном непосредственном управлении хозяина, что ограничивает её число. Но у неё есть и положительная сторона, можно использовать плоть, когда дух уже давно оставил её. Это сравнительно "безобидное" умение, сродни сотворения големов.

При слове "голем" Олетта и Роксана поёжились и обе задались одним и тем же вопросом: "Как "это" можно назвать "безобидным"?".

— "Безумная" — это нежить другого плана. Дух умершего привязывают к плоти обманом, он считает, что на него сошло благословение небес, что его не разит копьё и не рубит меч. На самом деле то и другое уязвляет его, но обманутый одурманенный дух не желает признавать свою смерть и служит господину в неистовстве последней агонии. Хозяину не нужно участвовать в "нежизни" этого существа, только направлять, как безоговорочный правитель, его рвение в нужное русло. Но не все обманываются. Есть те, чей дух вскрывает обман и такие умирают на месте или не подымаются вовсе. А есть и те, кто, зная обман, соглашаются на вечное проклятие распадающегося тела в обмен на лишние годы жизни. Заключившие сию сделку, имеют волю, разум и все сопутствующие признаки живого сознания, но навсегда покрывают себя проклятием, ибо после смерти их дух может быть не принят "там" и вечно будет скитаться по тёмным местам земли.

— Я не заключал никакой "сделки", — возразил Барон.

— Ты присягнул ему и взял из его рук меч, насколько я понимаю, — холодно ответила Карга. — Тебя обманули, но ты хотел быть обманутым. Ты искал покой, но своими действиями доказал, что он тебе не нужен. Как долго бы ты прожил, если бы отказался служить Господину?

— Хватит, — рявкнул Барон. — Господин не идеален, но он наш благодетель, и мы ему верим.

— Верите, — подтвердила Карга. — Но не стоило бы. Он обманывает вас. Вы пытаетесь обмануть меня. Вы здесь не за знаниями или моими секретами. Вы здесь за этим…

Карга извлекла из-под своих одежд с груди, что уже иссохла и пугала своими выступавшими на тонкой как пергамент кожи рёбрами, маленький светящийся камень, прилаженный в металлическую оправу и висевший на засаленной нитке на шее. Камень светился спокойным ровным, завораживающим зелёным светом. Но это был не зелёный свет болота, а свет чистой травы, раннего весеннего утра и распустившейся почки.

— Кто бы из пришедших сюда не остался бы жив, он получит это… То, что дарует по-настоящему вечную жизнь.

Кроме Кольгримы, никто из присутствующих не притронулся к своему угощению. Одна чернокнижница за разговор успела съесть тарелку каши, положить себе ещё и перетаскать все огурцы.

В повисшей минуте тишины Кольгрима встала и голосом, отрицающим наличие конфликта здесь и сейчас, как бы невзначай сообщила:

— Кстати о приходящих сюда… они почти здесь. Если не поторопимся и не организуем засаду, нас всех перебьют.






ГЛАВА 45. Долгожданная встреча





Один за другим, ордынцы стали выходить на опушку, где в полной тишине стояла изба ведуньи. Они вертели по сторонам головами, чувствуя недобрый дух здешних мест. Как и кони слуг Вечного Господина, их скакуны не хотели идти к избе, но боевых скакунов воспитывали в большей строгости, поэтому ослушаться никто не мог. Они только нервно подёргивали ушами и вздымали бока под своими ездоками. Барай шёл в середине строя, не вёл, но и не замыкал, так как это было одинаково опасно.

Отряд обогнул ветхую избушку и люди Барая встали перед ней в нерешительности, ожидая дальнейших приказов. Перед избой вообще не было следов. Либо в ней никто не жил, либо прятавшийся внутри был крайне осторожен и всегда "заметал" за собой. Барай вышел на своём скакуне из строя и крикнул: "Выходи отродье!".

Дверь медленно и со скрипом отворилась, и на крыльцо вышел воин. Он был одет в кожаную рубаху с надетым поверх нагрудником. Левой рукой вышедший держал зеркальный щит, сзади в ножнах был виден меч. На правое предплечье у него была одета кожаная наручь, перетянутая в нескольких местах ремнями. Барай подумал, что это явно свидетельствует о травме воина в прошлом и это определённо тот воин, что описывал ему разведчик.

— Я здесь! — крикнул воин.

— Не ты мне нужен, пёс, — ответил Барай.

— Что ж, а вышел я, — пожал плечами воин.

— Где остальные? — с угрозой произнес Хан.

— Кто? — с удивлением спросил воин.

— Не играй со мной, пёс. С тобой были женщины.

— Зачем тебе женщины? — дерзил воин.

— С тобой была ведьма, — конь под Ханом чувствовал возбуждение хозяина и постоянно переминался с ноги на ногу и недовольно фыркал. — Любой человек должен уничтожить ведьму и этим полностью очистить себя от грехов в этой жизни.

— Убить, чтобы очистить совесть? — улыбнулся воин. — У Хана очень кровожадная вера.

— Я устал от этих разговоров, — Барай вынул меч из ножен. — Схватите его! Если он не хочет отвечать на мои вопросы добровольно, заставим его это сделать.

Остальные ордынцы также достали оружие. Барон в свою очередь к мечу тянуть руки не спешил, он лишь слегка улыбнулся, и в этот момент грянул взрыв.

Сзади из чащи в ордынцев летели небольшие горшочки, которые, разбиваясь об землю, резко вспыхивали и производили нереально громкие хлопки. Роксана один за другим клала в пращу снаряды и отправляла их в сторону врагов. Кони ордынцев от неожиданности стали становиться на дыбы, и не все из седоков смогли удержаться в седле. Лошади, сбрасывающие своих наездников, пускались на утёк и калечили, или даже убивали упавших.

Конь Барая тоже встал на дыбы, но Хан смог удержаться в седле и совладать с животным, и когда конь опустился на передние ноги, то почувствовал, как под копытами что-то хрустнуло.

— Держать строй! — крикнул Барай. Хан понял откуда в них кидают снаряды. — Они в лесу!

Большая часть оставшихся в седлах ордынцев поскакала к лесу, рядом с Бараем остались только приближённые Хана.

Повернувшись снова к крыльцу, Барай не увидел на нем никого. Ему понадобилось несколько мгновений, чтобы осознать, что воин уже на расстоянии вытянутой руки от левого бока его скакуна.

Меч в руках Барона был уже вынут из ножен и горел синим призрачным пламенем. Хан почувствовал, как пламя обожгло ему колено, а его конь был ткнут остриём в бок. От боли у Барая потемнело в глазах, и он на секунду потерял контроль над поводьями. Этого было достаточно, чтобы конь, приведённый в бешенство хлопками вокруг и неожиданной вспышкой боли чуть ниже шеи, понёс седока дальше от сражения. Скакун Барая пошёл галопом прямо на избушку. В самый последний момент, однако, он забрал вправо. Ослеплённый болью Хан всё ещё держался в седле, но резкий поворот заставил его наклониться влево, и он стукнулся лбом об столб, поддерживавший крышу крыльца. Удар вышиб Барая из седла, и он почувствовал, как проваливается во тьму. Хан пытался подняться, но всей его силы воли оказалось недостаточно. Скакун Барая удалялся всё быстрее и быстрее от опушки, уходя в чащу всё глубже и глубже. Чувствуя скорую поживу, лес зашевелился…

***

Барон принял на щит удар одного из приближённых Барая и нырнул под голову лошади. Животные чувствовали проклятье, исходящее от оружия и скрытых бинтами ран Ганса, и это присутствие создавало для них дополнительный повод сопротивляться седокам, пытающимся померяться силами с "этим". Ордынец не позволил своему скакуну стать на дыбы, но борьба с животным отвлекла его внимание, и боль от пронзившего живот острия клинка красной пеленой застлала глаза.

Барон не останавливался, он знал, что каждый удар смертелен для врагов, так или иначе. Любая, даже небольшая рана, оставляет на телах жертв отметку проклятия демона, а значит смерть от такой раны наступит в любом случае. Конь, уносивший своего раненного в живот седока, освобождал ему путь для двух других врагов, начавших его обходить с разных сторон.

Навстречу части отряда Барая, бросившихся к Роксане, выехала Олетта. Никто не предполагал и не рассчитывал на то, что одинокая женщина даже не с мечом, а с факелом в одной руке, надеется их остановить. Один из ордынцев перехватил поудобнее меч, чтобы снести голову глупой, как только она поравняется с ним.

Про себя Олетта считала. Счёт позволял ей действовать спокойнее, ведь повторение в уме чисел смиряет фантазию, худшего твоего союзника при борьбе с паникой. Именно фантазия зачастую показывает тебе самые ужасные картины, которых ты не увидишь в жизни.

Когда до ордынцев оставалось совсем немного, Олетта поднесла факел к лицу и выдохнула. Её конь просто осатанел, когда над его ушами вспыхнуло пламя и начало поджигать лошадей и их седоков. Но Олетта уже делала это, когда тренировалась. Она не позволила коню встать на дыбы, и тот пронёсся, как ветер, сквозь разбегавшихся в разные стороны ордынцев, объятых пламенем. Оказавшись позади разбитого отряда, Олетта выкинула факел, достала меч и пошла в атаку на тех, что всё ещё держались в седле. Порой страх заставляет быть жестоким. Олетта боялась, что оставшиеся в живых будут неистово мстить за смерть их товарищей, поэтому не давала никому и шанса. Скача через рассеянных и испуганных ордынцев, она рубила и колола направо и налево.

Один из всадников успел скинуть горящую верхнюю одежду, сбить с себя пламя и парировал выпад Олетты. Она стала кружить вокруг него, пытаясь уколоть врага или хотя бы его лошадь. Но ордынец, хоть и сильно обгорел, всё ещё сохранил твёрдую руку, отбивая выпады женщины с красным оттенком кожи и чёрными волосами. Он был хорош, и он сам знал это, лучший воин Барая, гроза его врагов. Барай сам не раз говорил, что именно этот его воин стоит целой армии.

Однообразие выпадов Олетты утвердили в нём уверенность, что женщина недолго училась ратному мастерству, и у неё явно не достаёт опыта.

Следующий выпад Олетты был отбит резко. Клинок ордынца, скользнув по лезвию оружия противника, угрожал отсечь Олетте руку. Не зная, как уйти от этого удара, она оттолкнула меч отклонилась так далеко, что потеряла равновесие. Она начала выпадать из седла. Остриё меча ордынца устремилось к сердцу Олетты.

Олетта не зажмурилась. Она видела, как враг тянется к ней, как горят его глаза. Остриё меча стало забирать всё больше вниз, клонится к земле, и в конце этого выпада, и сам ордынец упал под ноги своего коня.

Когда Олетта вступила в бой, метать горшки с взрывной смесью стало небезопасно, и Роксана села на лошадь, для того, чтобы самой поучаствовать в рукопашной схватке. Она подоспела как раз вовремя, чтобы проткнуть хребет противника. В пылу боя, обожжённый враг даже не почувствовал раны до тех пор, пока не стал стремительно терять силы и не рухнул под копыта своего скакуна.

Барон держался относительно двух ордынцев так, чтобы первый постоянно мешал второму. Враги могли бы спешиться, но воин, с необычным горящим синим пламенем оружием, двигавшийся так быстро и разивший беспощадно, пугал их. Они ещё не побежали, но были близки к этому.

Барон подначивал их: стучал по щиту мечом, манил оружием, хищно улыбался. В конце концов второй, находившийся от Барона дальше, начал обходить воина с бока, надеясь окружить его. Когда ордынец оказался между Бароном и избушкой, из окна в него полетел дротик. Он ужалил ордынца в шею, и тот попытался достать его, на момент отвлекшись.

Барон воспользовался моментом и кинулся к ближнему врагу, который также замешкался от неожиданной атаки. Лошадь врага стала на дыбы от укола мечом. Ордынец откинулся назад, прямо на остриё меча, уже выставленное Бароном, который быстро метнулся к крупу лошади в ожидание свалившегося наездника.

Враг, которому только что Кольгрима попала в шею дротиком, в котором в равной мере содержался как яд, так и проклятия чернокнижницы, переводил помутнённый взгляд с дротика в руке на бой перед собой. Кони ржали, а люди кричали где-то вдалеке, как-то необычно он чувствовал своё собственное сердцебиение. Белёсая пелена, как узор на зимних окнах, стремилась от края зрения к его центру. Дротик упал из рук. Где-то вдалеке смеялся ребёнок, сначала этот смех показался милым, но затем он приобрёл дьявольские нотки. Что-то коснулось с грохотом земли. Ордынец и не понял, что это был он сам…