Похитители снов
Часть 4 из 81 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Ронан привалился к потрескавшемуся черному винилу передней дверцы и жевал кожаные шнурки у себя на запястье. Они имели вкус бензина, который Ронан находил одновременно сексуальным и летним.
Для него дело лишь отчасти касалось Глендауэра. Ганси хотел найти короля, поскольку ему было нужно доказательство невозможного. Ронан и так уже знал, что невозможное существует. Его отец был невозможным. И он сам. В целом Ронан желал отыскать Глендауэра потому, что этого желал Ганси. Он лишь иногда задумывался о том, что случится, если они действительно его найдут. Ронан думал, что это, возможно, будет похоже на смерть. Когда он был меньше и более снисходителен к чудесам, то думал о моменте смерти с экстатическим восторгом. Мать сказала Ронану, что человек получает ответы на все вопросы в ту минуту, когда, стоя у жемчужных врат, смотрит в глаза Бога.
Вопросов у Ронана хватало.
Возможно, пробуждение Глендауэра выглядело бы именно так. Без ангелов и с ощутимым валлийским акцентом.
Без осуждения.
– Нет, я понимаю, – произнес Ганси менторским тоном, который источал уверенность.
Когда он говорил таким голосом, крысам и маленьким детям надлежало встать и следовать за ним.
На Ронана, во всяком случае, этот голос действовал.
– Но если мы предполагаем, что Глендауэра привезли сюда между 1412-м и 1420 годами и что за его могилой никто не ухаживал, она должна была естественным образом скрыться под напластованиями почвы. Старкман считает, что средневековые слои здесь залегают на глубине от пяти до семнадцати футов… да, я знаю, что мы не в пойме реки. Но Старкман действовал, исходя из идеи… да, хорошо. Что вы думаете про ГР?
Блу взглянула на Адама. Не поднимая головы, он негромко перевел:
– Георадар.
В трубке звучал голос Роджера Мэлори, удивительно старого британского профессора, с которым Ганси некогда работал в Уэльсе. Как и Ганси, он много лет изучал силовые линии. Но в отличие от Ганси они были нужны ему не для того, чтобы найти средневекового короля. Скорее, Мэлори занимался ими в качестве воскресного хобби, если не находил других вариантов времяпрепровождения. Ронан не знал его лично – и не особенно стремился. В присутствии стариков он нервничал.
– Магнитная градиентометрия? – продолжал Ганси. – Мы уже несколько раз поднимали самолет. Не знаю, удастся ли увидеть еще что-нибудь до зимы, когда листья опадут.
Ронан неуютно заерзал. Успешная демонстрация самолета вселила в него обостренную жажду. Ему хотелось сжечь что-нибудь дотла. Он поднес ладонь вплотную к решетке кондиционера, чтобы предотвратить тепловой удар.
– Ты водишь, как старушка.
Ганси помахал рукой. Это значило «заткнись». Четыре черных коровы рядом с шоссе подняли головы и проводили машину взглядом.
«Если бы я сидел за рулем…»
Ронан подумал про ключи от «Камаро», которые перенес из сна в реальность, а потом спрятал в ящике у себя в комнате. Он неторопливо прикинул варианты. Затем достал телефон. Четырнадцать пропущенных звонков. Ронан сунул мобильник обратно в кармашек на дверце.
– Как насчет протонного магнетометра? – спросил Ганси и сердито добавил: – Да, я знаю, что это штука для подводного слежения. Мне, возможно, она именно для этого и понадобится.
Сегодня конец их работе положила вода. Ганси решил, что следующим этапом должно быть установление границ Кабесуотера. До сих пор они просто заходили в лес с восточной стороны – и ни разу не добрались до другого края. На сей раз они вошли в заросли к северу от знакомой тропы и двинулись вперед, наставив приборы на землю, в надежде, что датчики сообщат им, когда они обнаружат северную электромагнитную границу леса. Но после нескольких часов хода они наткнулись на озеро.
Ганси остановился как вкопанный. Не то чтобы озеро нельзя было пересечь – оно занимало лишь несколько акров, и тропа, ведущая вокруг, не казалась опасной. И не то чтобы озеро поразило его красотой. Честно говоря, по озерным меркам оно выглядело довольно непривлекательно – неестественно квадратный водоем среди заболоченных берегов. То ли коровы, то ли овцы протоптали тропинку вдоль края.
Ганси остановился от осознания очевидного факта: озеро было рукотворным. Мысль о том, что некоторые участки силовой линии могли лежать под водой, уже приходила ему в голову. Но до сих пор таких мест они не находили. И хотя вовсе не казалось невероятным, что Глендауэр, спустя столько сотен лет, просто спит, почему-то было невозможно поверить, что он выжил, находясь под тоннами воды.
Ганси объявил:
– Нам нужно как-то заглянуть под воду.
Адам ответил:
– Ганси, да брось. Шансы…
– Мы будем искать на дне.
Самолетик Ронана врезался в воду и поплыл – вне пределов досягаемости. Они пустились в долгий обратный путь к машине. Ганси позвонил Мэлори.
«Как будто какой-то заскорузлый старик в трех тысячах миль от нас сможет предложить оригинальную идею», – подумал Ронан.
Ганси отложил телефон.
– Ну? – спросил Адам.
Ганси встретился с ним взглядом в зеркальце заднего вида. Адам вздохнул.
Ронан подумал, что они могли бы просто обойти вокруг озера. Но это значило броситься в Кабесуотер, как в омут. И хотя древний лес казался самым вероятным местонахождением Глендауэра, шипучее непостоянство свежепробужденной силовой линии сделало всё слегка непредсказуемым. Даже Ронан, которому, в общем, было наплевать, избавится он от своей бренной оболочки или нет, вынужденно признавал, что перспектива быть насмерть затоптанным или случайно застрять в сорокалетней петле времени выглядит пугающе.
Во всем был виноват Адам – именно он разбудил силовую линию, хотя Ганси предпочитал делать вид, что решение они приняли сообща. Какую бы сделку с Кабесуотером ни заключил Адам, чтобы этого добиться, в результате, казалось, он и сам стал слегка непредсказуемым. Ронан, грешник не из последних, был не столько поражен этим поступком, сколько настойчивостью Ганси, требовавшего, чтобы они продолжали считать Адама святым.
Ганси никогда не лгал. Неправда ему не шла.
У него вновь зачирикал телефон. Он прочитал сообщение и, издав сдавленный вопль, бросил мобильник рядом с рычагом переключения скоростей. Внезапно впав в меланхолию, Ганси уныло перекатил голову по спинке сиденья. Адам жестом попросил Ронана взять мобильник, но тот ненавидел «эти штуки» едва ли не больше всего на свете.
Поэтому телефон продолжал вопросительно лежать и ждать.
Наконец Блу потянулась вперед, взяла его и прочитала сообщение вслух:
– «Ты мне очень понадобишься на выходных, если тебе не сложно. Хелен за тобой заедет. Если у тебя дела, пренебреги».
– Это по поводу Конгресса? – поинтересовался Адам.
При звуках этого слова Ганси тяжело вздохнул, а Блу прошептала с уничтожающим презрением:
– Конгресс!
Не так давно мать Ганси заявила, что желает выставить свою кандидатуру на выборах. В самом начале кампания не затрагивала напрямую Ричарда Кэмпбелла Третьего, но его неизбежно должны были призвать к исполнению семейного долга. Все понимали, что чистенький, красивый Ганси, неустрашимый юный естествоиспытатель и отличник – это козырь, от которого не откажется никакой амбициозный политик.
– Она не сможет меня заставить, – сказал Ганси.
– Да ей и не придется, – фыркнул Ронан. – Маменькин сынок.
– Присни мне выход.
– Незачем. Природа наделила тебя мозгом. Сам знаешь, как я в таких случаях говорю. Забей на Вашингтон.
– Вот почему с тобой ничего подобного никогда не случается, – заметил Ганси.
Рядом с «Камаро» притормозила какая-то машина. Ронан, знаток уличных битв, заметил ее первым. Вспышка белого цвета. Рука, высунутая из водительского окна, и выставленный средний палец. Машина рванула вперед, потом притормозила, потом снова рванула.
– О господи, – сказал Ганси. – Это Кавински?
Разумеется. Джозеф Кавински, их товарищ по Агленби и самый печально известный в Генриетте прожигатель жизни. Его снискавший дурную славу «Мицубиси» был воплощением юношеской красоты – лунно-белый, с ненасытной черной пастью радиатора и огромным изображением ножа с каждой стороны корпуса. Этот «Мицубиси» только что выпустили из месячного заключения на штрафной стоянке. Судья сказал Джозефу, что если его еще раз поймают во время уличных гонок, то уничтожат машину у него на глазах – именно так принято в Калифорнии поступать с богатенькими любителями экстрима. Ходили слухи, что Кавински рассмеялся и сказал судье, что больше не попадется.
Скорее всего, он не соврал. Ходили слухи, что отец Кавински подкупил шерифа Генриетты.
Чтобы отпраздновать освобождение «Мицубиси», Кавински нанес три слоя антилазерной краски на фары и купил новый антирадар.
Такие ходили слухи.
– Ненавижу этого придурка, – сказал Адам.
Ронан знал, что тоже должен его ненавидеть.
Окно опустилось, и все увидели за рулем Джозефа Кавински. Его глаза скрывались за солнечными очками в белой оправе, отражавшими только небо. Золотые звенья цепочки на шее как будто ухмылялись. У Кавински было лицо эмигранта – пустоглазое и невинное.
Он лениво улыбнулся и одними губами произнес что-то в адрес Ганси. Нечто, оканчивающееся на «й».
Буквально всё в Кавински вызывало отвращение.
Ронан ощутил, как в нем поднимается волна. Это была память мышц.
– Давай, – велел он.
Перед ними тянулось четырехполосное шоссе, серое, обожженное солнцем. Солнце вспыхивало на ярко-оранжевом капоте «Камаро», под которым сонно ворчал значительно усиленный и прискорбно недоиспользованный двигатель. Всё в этой ситуации требовало, чтобы кто-то надавил на газ.
– Я знаю, что ты не имеешь в виду гонку, – коротко сказал Ганси.
Ной издал хриплый смех.
Ганси не смотрел ни на Кавински, ни на его пассажира – вездесущего Прокопенко. Тот всегда держался рядом, точно так же, как электрон тяготеет к ядру, но в последнее время, казалось, приобрел официальный статус закадычного дружка.
– Давай, чувак, – настаивал Ронан.
Пренебрежительным и сонным голосом Адам произнес:
– Я не понимаю, с чего ты решил, что мы сумеем его обогнать. Здесь пять человек…
– Ной не в счет, – перебил Ронан.
– Э! – возмутился Ной.
– Ты умер. Ты ничего не весишь.
Адам продолжал:
– И у нас включен кондиционер. Он в своем «Мицубиси» разгонится до шестидесяти за четыре секунды. А мы? За пять? Шесть? Посчитай сам.
– Один раз я уже его побил, – заявил Ронан.
Было нечто ужасное в том, что перспектива гонки таяла у него на глазах. Она маячила прямо перед ним, адреналин ждал возможности выплеснуться. И – разве он мог упустить Кавински?
Для него дело лишь отчасти касалось Глендауэра. Ганси хотел найти короля, поскольку ему было нужно доказательство невозможного. Ронан и так уже знал, что невозможное существует. Его отец был невозможным. И он сам. В целом Ронан желал отыскать Глендауэра потому, что этого желал Ганси. Он лишь иногда задумывался о том, что случится, если они действительно его найдут. Ронан думал, что это, возможно, будет похоже на смерть. Когда он был меньше и более снисходителен к чудесам, то думал о моменте смерти с экстатическим восторгом. Мать сказала Ронану, что человек получает ответы на все вопросы в ту минуту, когда, стоя у жемчужных врат, смотрит в глаза Бога.
Вопросов у Ронана хватало.
Возможно, пробуждение Глендауэра выглядело бы именно так. Без ангелов и с ощутимым валлийским акцентом.
Без осуждения.
– Нет, я понимаю, – произнес Ганси менторским тоном, который источал уверенность.
Когда он говорил таким голосом, крысам и маленьким детям надлежало встать и следовать за ним.
На Ронана, во всяком случае, этот голос действовал.
– Но если мы предполагаем, что Глендауэра привезли сюда между 1412-м и 1420 годами и что за его могилой никто не ухаживал, она должна была естественным образом скрыться под напластованиями почвы. Старкман считает, что средневековые слои здесь залегают на глубине от пяти до семнадцати футов… да, я знаю, что мы не в пойме реки. Но Старкман действовал, исходя из идеи… да, хорошо. Что вы думаете про ГР?
Блу взглянула на Адама. Не поднимая головы, он негромко перевел:
– Георадар.
В трубке звучал голос Роджера Мэлори, удивительно старого британского профессора, с которым Ганси некогда работал в Уэльсе. Как и Ганси, он много лет изучал силовые линии. Но в отличие от Ганси они были нужны ему не для того, чтобы найти средневекового короля. Скорее, Мэлори занимался ими в качестве воскресного хобби, если не находил других вариантов времяпрепровождения. Ронан не знал его лично – и не особенно стремился. В присутствии стариков он нервничал.
– Магнитная градиентометрия? – продолжал Ганси. – Мы уже несколько раз поднимали самолет. Не знаю, удастся ли увидеть еще что-нибудь до зимы, когда листья опадут.
Ронан неуютно заерзал. Успешная демонстрация самолета вселила в него обостренную жажду. Ему хотелось сжечь что-нибудь дотла. Он поднес ладонь вплотную к решетке кондиционера, чтобы предотвратить тепловой удар.
– Ты водишь, как старушка.
Ганси помахал рукой. Это значило «заткнись». Четыре черных коровы рядом с шоссе подняли головы и проводили машину взглядом.
«Если бы я сидел за рулем…»
Ронан подумал про ключи от «Камаро», которые перенес из сна в реальность, а потом спрятал в ящике у себя в комнате. Он неторопливо прикинул варианты. Затем достал телефон. Четырнадцать пропущенных звонков. Ронан сунул мобильник обратно в кармашек на дверце.
– Как насчет протонного магнетометра? – спросил Ганси и сердито добавил: – Да, я знаю, что это штука для подводного слежения. Мне, возможно, она именно для этого и понадобится.
Сегодня конец их работе положила вода. Ганси решил, что следующим этапом должно быть установление границ Кабесуотера. До сих пор они просто заходили в лес с восточной стороны – и ни разу не добрались до другого края. На сей раз они вошли в заросли к северу от знакомой тропы и двинулись вперед, наставив приборы на землю, в надежде, что датчики сообщат им, когда они обнаружат северную электромагнитную границу леса. Но после нескольких часов хода они наткнулись на озеро.
Ганси остановился как вкопанный. Не то чтобы озеро нельзя было пересечь – оно занимало лишь несколько акров, и тропа, ведущая вокруг, не казалась опасной. И не то чтобы озеро поразило его красотой. Честно говоря, по озерным меркам оно выглядело довольно непривлекательно – неестественно квадратный водоем среди заболоченных берегов. То ли коровы, то ли овцы протоптали тропинку вдоль края.
Ганси остановился от осознания очевидного факта: озеро было рукотворным. Мысль о том, что некоторые участки силовой линии могли лежать под водой, уже приходила ему в голову. Но до сих пор таких мест они не находили. И хотя вовсе не казалось невероятным, что Глендауэр, спустя столько сотен лет, просто спит, почему-то было невозможно поверить, что он выжил, находясь под тоннами воды.
Ганси объявил:
– Нам нужно как-то заглянуть под воду.
Адам ответил:
– Ганси, да брось. Шансы…
– Мы будем искать на дне.
Самолетик Ронана врезался в воду и поплыл – вне пределов досягаемости. Они пустились в долгий обратный путь к машине. Ганси позвонил Мэлори.
«Как будто какой-то заскорузлый старик в трех тысячах миль от нас сможет предложить оригинальную идею», – подумал Ронан.
Ганси отложил телефон.
– Ну? – спросил Адам.
Ганси встретился с ним взглядом в зеркальце заднего вида. Адам вздохнул.
Ронан подумал, что они могли бы просто обойти вокруг озера. Но это значило броситься в Кабесуотер, как в омут. И хотя древний лес казался самым вероятным местонахождением Глендауэра, шипучее непостоянство свежепробужденной силовой линии сделало всё слегка непредсказуемым. Даже Ронан, которому, в общем, было наплевать, избавится он от своей бренной оболочки или нет, вынужденно признавал, что перспектива быть насмерть затоптанным или случайно застрять в сорокалетней петле времени выглядит пугающе.
Во всем был виноват Адам – именно он разбудил силовую линию, хотя Ганси предпочитал делать вид, что решение они приняли сообща. Какую бы сделку с Кабесуотером ни заключил Адам, чтобы этого добиться, в результате, казалось, он и сам стал слегка непредсказуемым. Ронан, грешник не из последних, был не столько поражен этим поступком, сколько настойчивостью Ганси, требовавшего, чтобы они продолжали считать Адама святым.
Ганси никогда не лгал. Неправда ему не шла.
У него вновь зачирикал телефон. Он прочитал сообщение и, издав сдавленный вопль, бросил мобильник рядом с рычагом переключения скоростей. Внезапно впав в меланхолию, Ганси уныло перекатил голову по спинке сиденья. Адам жестом попросил Ронана взять мобильник, но тот ненавидел «эти штуки» едва ли не больше всего на свете.
Поэтому телефон продолжал вопросительно лежать и ждать.
Наконец Блу потянулась вперед, взяла его и прочитала сообщение вслух:
– «Ты мне очень понадобишься на выходных, если тебе не сложно. Хелен за тобой заедет. Если у тебя дела, пренебреги».
– Это по поводу Конгресса? – поинтересовался Адам.
При звуках этого слова Ганси тяжело вздохнул, а Блу прошептала с уничтожающим презрением:
– Конгресс!
Не так давно мать Ганси заявила, что желает выставить свою кандидатуру на выборах. В самом начале кампания не затрагивала напрямую Ричарда Кэмпбелла Третьего, но его неизбежно должны были призвать к исполнению семейного долга. Все понимали, что чистенький, красивый Ганси, неустрашимый юный естествоиспытатель и отличник – это козырь, от которого не откажется никакой амбициозный политик.
– Она не сможет меня заставить, – сказал Ганси.
– Да ей и не придется, – фыркнул Ронан. – Маменькин сынок.
– Присни мне выход.
– Незачем. Природа наделила тебя мозгом. Сам знаешь, как я в таких случаях говорю. Забей на Вашингтон.
– Вот почему с тобой ничего подобного никогда не случается, – заметил Ганси.
Рядом с «Камаро» притормозила какая-то машина. Ронан, знаток уличных битв, заметил ее первым. Вспышка белого цвета. Рука, высунутая из водительского окна, и выставленный средний палец. Машина рванула вперед, потом притормозила, потом снова рванула.
– О господи, – сказал Ганси. – Это Кавински?
Разумеется. Джозеф Кавински, их товарищ по Агленби и самый печально известный в Генриетте прожигатель жизни. Его снискавший дурную славу «Мицубиси» был воплощением юношеской красоты – лунно-белый, с ненасытной черной пастью радиатора и огромным изображением ножа с каждой стороны корпуса. Этот «Мицубиси» только что выпустили из месячного заключения на штрафной стоянке. Судья сказал Джозефу, что если его еще раз поймают во время уличных гонок, то уничтожат машину у него на глазах – именно так принято в Калифорнии поступать с богатенькими любителями экстрима. Ходили слухи, что Кавински рассмеялся и сказал судье, что больше не попадется.
Скорее всего, он не соврал. Ходили слухи, что отец Кавински подкупил шерифа Генриетты.
Чтобы отпраздновать освобождение «Мицубиси», Кавински нанес три слоя антилазерной краски на фары и купил новый антирадар.
Такие ходили слухи.
– Ненавижу этого придурка, – сказал Адам.
Ронан знал, что тоже должен его ненавидеть.
Окно опустилось, и все увидели за рулем Джозефа Кавински. Его глаза скрывались за солнечными очками в белой оправе, отражавшими только небо. Золотые звенья цепочки на шее как будто ухмылялись. У Кавински было лицо эмигранта – пустоглазое и невинное.
Он лениво улыбнулся и одними губами произнес что-то в адрес Ганси. Нечто, оканчивающееся на «й».
Буквально всё в Кавински вызывало отвращение.
Ронан ощутил, как в нем поднимается волна. Это была память мышц.
– Давай, – велел он.
Перед ними тянулось четырехполосное шоссе, серое, обожженное солнцем. Солнце вспыхивало на ярко-оранжевом капоте «Камаро», под которым сонно ворчал значительно усиленный и прискорбно недоиспользованный двигатель. Всё в этой ситуации требовало, чтобы кто-то надавил на газ.
– Я знаю, что ты не имеешь в виду гонку, – коротко сказал Ганси.
Ной издал хриплый смех.
Ганси не смотрел ни на Кавински, ни на его пассажира – вездесущего Прокопенко. Тот всегда держался рядом, точно так же, как электрон тяготеет к ядру, но в последнее время, казалось, приобрел официальный статус закадычного дружка.
– Давай, чувак, – настаивал Ронан.
Пренебрежительным и сонным голосом Адам произнес:
– Я не понимаю, с чего ты решил, что мы сумеем его обогнать. Здесь пять человек…
– Ной не в счет, – перебил Ронан.
– Э! – возмутился Ной.
– Ты умер. Ты ничего не весишь.
Адам продолжал:
– И у нас включен кондиционер. Он в своем «Мицубиси» разгонится до шестидесяти за четыре секунды. А мы? За пять? Шесть? Посчитай сам.
– Один раз я уже его побил, – заявил Ронан.
Было нечто ужасное в том, что перспектива гонки таяла у него на глазах. Она маячила прямо перед ним, адреналин ждал возможности выплеснуться. И – разве он мог упустить Кавински?