Похитители снов

– Что?

Кавински оглушительно расхохотался, а потом замолчал и ответил:

– Если твое жилье разгромил не я, значит, там завелся кто-то еще.

Ганси быстро взглянул на Ронана. «Это возможно?»

Конечно, такая возможность была. Кто-то иной, нежели Ронан, разбил лицо Диклану Линчу, а значит, некто иной, нежели Кавински, теоретически мог вломиться на Монмутскую фабрику. «Это возможно?» Возможно было всё, что угодно.

– Линч! – крикнул еще один парень, узнавший его.

Ронан, в свою очередь, тоже его узнал: Прокопенко. У того заплетался язык, но силуэт оставался хорошо знакомым. Одно плечо выше другого, уши как торчащие кверху ручки от кастрюли.

– И Ганси!

– Ага, – отозвался Кавински, сунув большие пальцы в задние карманы джинсов, которые съехали ниже тазовых костей. – Мамочка и папочка. Ганси, ты нашел няньку для Пэрриша? Ай, ладно, чувак, не отвечай, давай выкурим трубку мира.

Ганси немедленно ответил – с откровенным презрением:

– Меня ваша дурь не интересует.

– Ой, мистер Ганси, – насмешливо отозвался Кавински. – Первое правило закрытой вечеринки с веществами: мы не обсуждаем закрытую вечеринку. Второе правило: ты сам приносишь угощение, если хочешь попробовать чужое.

Прокопенко фыркнул.

– К счастью, мистер Ганси, – продолжал Кавински, имитируя, очевидно, светский акцент, – я знаю, что любит твоя собака.

Прокопенко снова фыркнул. Это значило, что его вот-вот вырвет. Ганси, очевидно, это понял, поскольку отступил на шаг.

В обычной ситуации он поступил бы иначе. Поскольку они добились всего, чего хотели, он сказал бы Ронану, что пора ехать. Он был бы холодно вежлив с Кавински. А затем он бы ушел.

Но сейчас перед Кавински стоял не обычный Ганси.

Это был Ганси с высокомерно вздернутым подбородком и снисходительной улыбкой на губах. Ганси, который знал: вне зависимости от того, что происходит здесь, он вернется на Момутскую фабрику и будет править своей частью мира.

Ронан понял: это был Ганси, которого Адам возненавидел бы.

Ганси спросил:

– И что же любит моя собака?

Губы Ронана изогнулись в улыбке.

К черту прошлое. Это было настоящее.

Кавински ответил:

– Пиротехнику. Бум!

Он стукнул по крыше своей помятой машины, а потом добродушно обратился к девушке на пассажирском сиденье:

– Вылезай давай. Если не хочешь умереть. Лично мне всё равно.

И тут до Ронана дошло, что Кавински собирался взорвать «Мицубиси».

В штате Вирджиния фейверверки, которые выбрасывали пламя выше, чем на двенадцать футов, были под запретом (если только ты не обзавелся специальным разрешением). Большинству жителей Генриетты, впрочем, не приходилось из-за этого волноваться, поскольку в пределах штата было невозможно найти фейерверк, способный бабахнуть хоть капельку примечательно, а уж тем более противозаконно. Если человек хотел устроить на выходных впечатляющее огненное шоу, то ехал на склад в большой город. Если он был сорвиголовой из Агленби или просто работягой побогаче, то пересекал границу штата и набивал багажник нелегальными фейерверками из Пенсильвании.

А Кавински создавал фейерверки сам.

– Эту вмятину можно убрать, – заметил Ронан, одновременно в восторге и в ужасе при мысли об уничтожении «Мицубиси».

Столько раз, заметив его задние фары на дороге впереди, он немедленно ощущал прилив адреналина…

– Я всегда буду помнить, что она была там, – беспечно ответил Кавински. – Детка, выскакивай. Прокопенко, старик, сделай мне коктейль.

Тот был рад повиноваться.

– Расслабься, – велел Кавински.

Он повернулся к Ганси, держа бутылку в руке. Внутри плескалась жидкость; в горлышке торчала свернутая жгутом футболка. Она горела.

Это был «коктейль Молотова».

К удивлению и восторгу Ронана, Ганси взял бутылку.


Он выглядел великолепно и опасно в ту минуту, когда стоял там, перед разгромленным «Мицубиси», держа в руке самодельную бомбу. Ронан вспомнил сон про маску – зубастую версию Адама.

Вместо того чтобы бросить «коктейль» в машину Кавински, Ганси прицелился в стоящий поодаль «Вольво». Он запустил бутылку – высоко, изящно и точно. Головы двигались, следя за ее полетом. Кто-то из толпы крикнул: «Давай, давай!», а значит, тут присутствовал хотя бы один член школьной гребной команды. Через секунду бутылка упала неподалеку от задних колес «Вольво». Одновременно послышались треск стекла и взрыв, как будто «коктейль Молотова» всосался в землю. Ганси вытер руки о штаны и отвернулся.

– Хороший бросок, – сказал Кавински, – но не та машина. Эй, Проко!

Прокопенко протянул ему новый «коктейль». На сей раз Кавински вручил его Ронану. Он придвинулся ближе – слишком близко – и сказал:

– Это бомба. Как ты.

В душе Ронана что-то затрепетало. Происходящее, во всей его остроте, напоминало сон. Тяжесть бутылки в руке, жар от пылающего фитиля, запах запретного удовольствия…

Кавински указал на «Мицубиси».

– Целься повыше, – посоветовал он.

Глаза у него сверкали; в этих черных омутах отражался маленький ад в хватке Ронана.

– И поскорей, чувак, иначе руку оторвет. Половина татуировки – куда это годится.

Случилось нечто странное, когда бутылка взмыла в воздух. Пока она летела, оставляя за собой россыпь искр, Ронану казалось, что это летит его собственное сердце. Он почувствовал разрыв в ту секунду, когда выпустил бутылку. Тело наполнил жар, вливаясь в проделанную им дыру. Зато теперь, когда в груди, вдруг сделавшейся легкой, появилось место, он мог дышать. Прошлое было чем-то, что случилось с прежним Ронаном – с той версией, которую ничего не стоило поджечь и выбросить.

Бутылка влетела в окно «Мицубиси». Казалось, жидкости там не было, только огонь. Языки пламени разлились по водительскому сиденью, как живые. Вокруг послышались радостные вопли. Все устремились к машине, как бабочки к лампе.

Ронан тяжело выдохнул.

Кавински, смеясь пронзительным смехом маньяка, швырнул в окно еще одну бомбу. Прокопенко – третью. Салон горел, и запах стоял отвратительный.

Отчасти Ронан не мог поверить, что «Мицубиси» больше нет.

Когда другие начали бросать в огонь сигареты и плескать пиво, музыка внезапно оборвалась: расплавилась стереосистема. Казалось, что машина полностью и окончательно умерла, как только это случилось.

– Эй! – крикнул Кавински. – Музыку!

Загремела чья-то другая стереосистема, подхватив песню на том самом месте, где замолчал «Мицубиси».

Кавински с хитрой улыбкой повернулся к Ронану:

– Ты в этом году отмечаешь Четвертое июля?

Ронан переглянулся с Ганси, но тот, прищурившись, смотрел на бесчисленные силуэты вокруг.

– Возможно, – ответил Ронан.

– Это будет похоже на сегодняшнюю вечеринку, – продолжал Кавински. – Если хочешь увидеть, как что-то взрывается, принеси то, что взрывается.

В его словах звучал вызов. Вызов, на который можно было ответить, смотавшись за границу штата и составив некую хитроумную смесь по рецепту, найденному в Интернете.

«Но, – подумал Ронан с тем же внезапным трепетом, – лично он мог ответить на этот вызов и сном».

Всякие опасные штуки ему неплохо удавались и во сне, и наяву.

– Возможно, – повторил он.

Ганси зашагал к «БМВ».

– Я поставлю свечку за твою машину.

– Ты что, уходишь? Жаль.

Если Ганси решил уехать, Ронану тоже было пора. Он задержался лишь для того, чтобы запустить в голую грудь Кавински поддельным удостоверением.

– Не суйся к нам.

Кавински лучезарно и криво улыбнулся.

– Я прихожу, только когда меня приглашают, чувак.

– Линч, – позвал Ганси. – Мы уходим.

– Правильно, – крикнул вслед Кавински. – Отзови собаку!

Он произнес это так, как будто Ронану либо Ганси следовало оскорбиться.