Поезд убийц

— Вирджинии… кого? Это еще кто такая?

— В этих твоих поездах, которые у тебя с языка не сходят, разобраться намного сложнее, чем в книгах. Почему бы тебе не попробовать прочесть одну из тех книг, что я тебе советовал?

— Да мне с самого детства не было никакого дела до книг. Ты же знаешь, как много времени мне нужно, чтобы закончить одну-единственную книгу… Ты вот тоже, когда я рассказываю тебе про Томаса и его друзей, вообще меня не слушаешь. Сколько ни твержу тебе их имена — никак не можешь их запомнить… Даже не знаешь, которого из них зовут Перси.

— Которого из них зовут Перси? Расскажи мне еще раз.

Лимон со значением прокашливается.

— Парсеваль — это маленький паровоз зеленого цвета. Он довольно хулиганистый и любит всякие проказы, но очень серьезно относится к работе. Он нередко подшучивает над своими друзьями, но сам довольно доверчив.

— Всегда удивлялся тому, как ты это все запоминаешь.

— Это написано на обменной карточке, которая прилагалась к моей игрушечной модели поезда. Как тебе это, а? Круто ведь, правда? Это простое объяснение, но в нем тоже есть глубина. Перси прикалывается над своими друзьями, но сам он всегда им верит, понимаешь? Это же ужас как трогательно. Я, когда до этого додумался, сам чуть не расплакался. В твоих книгах небось тоже есть такая глубина.

— Просто попытайся что-нибудь прочесть, и сам увидишь. Начни, например, с романа Вирджинии Вулф «На маяк».

— И что я из него пойму?

— Поймешь, сколь ничтожно существование каждого отдельного человека, что каждый из нас — это всего лишь крошечная жизнь среди бесчисленного множества других жизней. Осознаешь, что ты всего лишь легкая щепка, затерянная в бесконечно огромном океане времени, и тебя поглощают его волны. Это сильная книга, она тронет тебя до глубины души. Каждый маяк человеческой жизни угасает в одиночестве.

— И что вся эта хрень означает?

— Это слова одного из главных персонажей романа. Это значит, что каждый умирает. И что смерть одинока.

— Я не собираюсь умирать, — Лимон ухмыляется.

— Ты умрешь, и умрешь в одиночестве.

— Даже если умру, я все равно вернусь.

— С твоей упертостью может и так произойти… Но я когда-нибудь умру. В одиночестве.

— Вот, я тебе о том и говорю: как соберешься умирать, оставь мне какую-нибудь зацепку.

— Хорошо-хорошо. Если мне представится возможность понять, что меня вот-вот убьют, я сделаю все, что в моих силах, чтобы оставить тебе послание.

— Да, и когда будешь писать своей кровью имя убийцы, пиши разборчиво, чтобы никаких там инициалов или ребусов, хорошо?

— Не буду я ничего писать кровью… — Мандарин раздумывает некоторое время. — Слушай, а как насчет вот такого? Например, если у меня будет возможность поговорить с убийцей перед тем, как он со мной закончит, я передам ему для тебя сообщение.

— Сообщение?

— Я скажу что-нибудь такое, что его удивит и заинтересует. Например: «Передай Лимону, что ключ, который он ищет, находится в камере хранения на станции Токио». Что-нибудь в этом роде.

— Так я же не терял никакого ключа, зачем мне его искать?

— Это неважно. Я скажу что-нибудь, что зацепит его любопытство. Я уверен, что в конце концов он разыщет тебя и с невинным выражением лица попытается вежливо спросить: «Извините, а вы, случаем, не теряли какого-нибудь ключа?» Или просто пойдет и проверит камеры хранения на станции Токио.

— Ага, что-нибудь, что его заинтересует. Значит…

— И, если тебе встретится подобный человек, ты сразу поймешь, что это и есть тот, кто убил меня. Или что он имеет к этому непосредственное отношение.

— Это что, по-твоему, зацепка? Непонятно же ничего!

— Ну, я же не собираюсь передавать убийце сообщение, которое он с легкостью поймет. Ты что, думаешь, в таком случае он пойдет на сотрудничество?

— Ладно, слушай, — Лимон вдруг становится очень серьезен. — Я не собираюсь так просто умереть.

— Уверен, что нет. А если и умрешь, ты достаточно упорен, чтобы вернуться.

— Ты тоже, Мандарин. Ты и я, если мы умрем, обязательно вернемся.

— Как деревья, которые плодоносят каждую весну?

— Мы оба вернемся.

Синкансэн плавно раскачивается, въезжая в тоннель. Он приближается к подземной станции Уэно. За окном становится темно, и внутреннее пространство вагона отражается в почерневших окнах. Лимон достает из кармана кресла рекламный журнал и начинает читать.

— Эй, — тотчас одергивает его Мандарин. — Сейчас не время для развлечений.

— Я это уже сто раз говорил: думать — это по твоей части. Готовить моти — дело повара[21], верно?


— Если я — повар, который готовит моти, то кто тогда ты?

Синкансэн начинает замедлять ход. Сначала появляются фонари на стенах тоннеля, затем они въезжают в просторное освещенное пространство. За окном возникает платформа. Мандарин встает со своего места.

— Ты в туалет? — спрашивает Лимон.

— Пойдем, — говорит Мандарин, пытаясь протиснуться мимо него в проход.

— Куда пойдем? — Лимон не понимает, что происходит, но серьезное выражение лица Мандарина производит на него впечатление, и он встает, чтобы последовать за ним. — Мы выходим? Тебе не кажется, что проехать на синкансэне всего одну остановку от станции Токио — это непозволительная роскошь?

Автоматические двери, ведущие в передний тамбур третьего вагона, открываются. За ними никого. Платформа скользит за окнами с левой стороны.

— Ты совершенно прав.

— Ты о чем это? — Лимон вопросительно вздергивает бровь.

— Сесть на синкансэн в Токио и сойти в Уэно — это роскошество. Можно же было взять билет на обычную электричку. Но кое-кто здесь выходит…

— Кто?

— Тот, кто украл наш чемодан и хочет сбежать с ним как можно быстрее.

— А-а, — Лимон понимающе кивает, — кажется, до меня дошло.

Он подходит поближе к дверям и постукивает указательным пальцем по стеклу окна.

— Если кто-нибудь сойдет на Уэно, это и будет наш вор.

Поезд начинает плавно тормозить.

— Будет легко понять, что у него в руках наш чемодан, хотя есть вероятность, что он засунул его в другую сумку. В любом случае это должна быть довольно большая сумка. Так или иначе любой, кто сойдет здесь с поезда, будет нашим главным подозреваемым. Если увидишь кого-нибудь, сразу беги за ним, — говорит Мандарин.

— Я?

— А я что, с кем-то другим разговариваю? Сам же сказал, что готовка моти — дело повара. Ты, может, никогда и не готовил моти и никогда не думал своей головой, но я знаю, что ты не раз преследовал самых разных подозрительных типов.

Раздается высокий звук тормозов, и поезд окончательно останавливается.

— А что мне делать, если их будет больше, чем один? — обеспокоенно спрашивает Лимон, пристально рассматривая платформу.

— Тогда тебе придется броситься вслед за самым подозрительным, — коротко отвечает Мандарин.

— А если подозрительных тоже будет сразу несколько человек? В последнее время практически все выглядят подозрительно.

Двери вагонов открываются. Мандарин выходит на платформу; за ним, не отступая ни на шаг, выходит Лимон. Они оба стоят снаружи поезда, внимательно глядя вдоль идеально прямой линии выстроившихся один за другим вагонов — будет нетрудно заметить, если здесь кто-нибудь сойдет. У Лимона и Мандарина отличное зрение. Если там будет какое-нибудь движение, они обязательно заметят.

Но из поезда никто не выходит.

Примерно через два вагона от них, у дверей пятого или шестого вагона, стоит мужчина, указывающий пальцем внутрь вагона. У него на голове плоская кепка, больше в нем нет ничего примечательного.

Первый вагон поезда теряется вдали, и Мандарин понимает, что он все равно не видит поезд на всю его длину.

— Трудно сказать, что происходит у первых вагонов, — ворчит он.

— Сомневаюсь, что вор находится в одном из них. Все вагоны после одиннадцатого — это «Комати»[22], он поедет в Акита. А мы с тобой — в «Хаятэ». Сейчас «Комати» присоединен к нашему поезду, но между «Комати» и «Хаятэ» нет сквозного прохода для пассажиров.

— Ну конечно. Во всей этой железнодорожной хрени черт ногу сломит.

— Послушай, Мандарин, ты сам говорил мне однажды, что это не очень вежливо — называть что-либо «хренью».

Над платформой раздается мелодия, предваряющая отправление поезда. В поезд заходит некоторое количество новых пассажиров, но никто с него не сходит.

— И что нам делать? — спрашивает Лимон.

— Мы ничего не можем сделать, — отвечает Мандарин, — нам остается только вернуться обратно в поезд.





* * *


Тотчас после того, как они возвращаются в вагон, синкансэн возобновляет движение, постепенно набирая скорость и стремясь поскорее выбраться наверх, к дневному свету. Внутри тоже играет веселая мелодия отправления со станции. Лимон тихо насвистывает ее, направляясь к своему месту, но его настроение тотчас портится, как только он видит мелкого Минэгиси, сидящего возле окна. Он чувствует себя так, будто ему напомнили о неприятной работе, которая обязательно должна быть сделана. Да, так оно и есть, у них теперь немало неприятной работенки.