Подмосковная ночь

Ва-банк




Опалину приснилась заснеженная московская улица, вывески по старой орфографии, давно не чищеные тротуары, покрытые горбатыми ледяными наростами – и верблюд.

Он бежал, волоча за собой сани. В санях сидел хорошо одетый человек, но едва он приблизился, стало видно, что у него нет лица.

Иван пробудился и некоторое время лежал, собираясь с мыслями. Он хорошо помнил, что значит этот сон. Диковинный зверь, запряженный в сани, вовсе не был причудой его подсознания – это был верблюд известного дрессировщика, который вместо лошади катал своего хозяина в 1918 или 1919 году, и тогда же маленький Ваня Опалин видел его собственными глазами.

Зрелище верблюда посреди измученной голодающей столицы надолго стало для него воплощением ужаса тогдашних дней. Опалин помнил, что верблюд двигался довольно грациозно и что у него были прекрасные огромные глаза с поволокой. Он даже не мог сказать, чтобы животное показалось ему каким-то особенно уродливым – и все-таки именно верблюд, бегущий по заснеженной улице и притягивающий взоры редких прохожих, стал в его воображении символом страха, отчаяния, безнадежности. И Опалин точно знал, что сон, в котором появляется запряженный в сани верблюд, предвещает неприятности.

Приведя себя в порядок, Иван отправился искать Лидию Константиновну, чтобы узнать, что будет на завтрак. Проходя мимо классной комнаты, Опалин услышал доносящиеся изнутри голоса и приоткрыл дверь. Стоя со скрещенными на груди руками возле окна, учительница разговаривала с Платоном Аркадьевичем. Утренний свет обрисовывал контуры ее худой фигуры, подчеркивал цветочный рисунок на шали и обтрепавшуюся бахрому.

– Доброе утро, – сказал Опалин.

– Доброе, – отозвался Платон Аркадьевич, поворачиваясь к нему. – Электричества нет, заметил? Свешников сказал, что-то сломалось в динамо-машине, сел на лошадь и поехал искать деталь на замену.

– Где ж он ее найдет? – усомнился Опалин.

– В том-то и дело, – хмыкнул учитель. – Верстовский с раннего утра ходит по дому, все измеряет и заносит в книжечку.

– А Каспар?

– Обследует снаружи другое крыло. По-моему, он считает, что в стене есть потайная дверь.

– Как насчет завтрака? – спросил Опалин, стараясь, чтобы его вопрос прозвучал как можно более непринужденно.

– От Зайцевой принесли кроликов, Ян их тушит, – сказала Лидия Константиновна. – Ворчит, что это не бог весть какое мясо.

Она умолкла, и в кабинете воцарилось молчание. Никто не торопился нарушить его. Время словно застыло, застыла и троица в классной комнате, и все же даже в этой застылости Опалин чувствовал, что те двое держатся вместе, а насчет него у них уверенности нет.

– Призрак ночью не объявлялся? – спросил он наудачу.

– Нет.

Даже самое короткое, самое обыденное слово можно произнести по-разному, вложив в него разные оттенки. «Нет» Лидии Константиновны было сухо, как пустыня, и лишь чуть-чуть не скатывалось в укор, словно собеседник позволил себе неуместную шутку. Может быть, из-за этого Опалин решил пойти ва-банк.

– Можно было не ломать динамо-машину, – сказал он. – Все равно Берзин догадался насчет электромагнитов. Он знает, как Сергей Иванович устраивал свои чудеса.

Лидия Константиновна оцепенела, все краски сбежали с ее лица.

– Простите? – пролепетала она.

– Я это к тому, что вы можете больше не притворяться, – ответил Опалин беспечным тоном, не переставая, однако, наблюдать за нею. – Берзин понял, что в доме есть потайная комната, откуда управляли скрытыми магнитами. Поэтому столы вертелись, предметы летали… И поэтому однажды эта – как ее? секира? – сорвалась со стены и убила его мать.

– Постой, что значит притворяться… – начал Платон Аркадьевич, но почти сразу же осекся и поглядел на Ермилову. – Вы – знали? – спросил он резко, обращаясь к ней.

Лидия Константиновна сглотнула и покачала головой.

– Нет, клянусь вам… Нет!

– Кто ходил сегодня к динамо-машине? – спросил Иван.

– Послушайте, я ее не ломала! – возмутилась учительница. – Я совершенно ничего не понимаю во всех этих… И вообще к динамо-машине никто не приближался, кроме Алексея!

– Да неужели?

– Ваш сарказм неуместен! – Опалин открыл было рот, чтобы спросить, что такое сарказм, но Лидия Константиновна быстро продолжала, не давая ему вставить слово: – Спросите кого хотите – я не трогала эту проклятую машину! Алексей ее починил после того, как она долгое время стояла сломанная, и он же потом ей занимался…

Опалин застыл на месте. Если Свешников и впрямь чинил машину… должен же он был заметить странности в ее конструкции? Если Берзин прав и она подключена к электромагнитам в доме… Мог Алексей заинтересоваться, в чем дело? Да не мог, а должен! И то, что он никому ни слова не сказал о своем открытии…

– Какой же я дурак, – растерянно произнес Иван.

Все разрозненные частички головоломки, которые находились в его распоряжении и, казалось бы, никак не стыковались, внезапно легли и образовали простой и логичный узор. Сторож, который всегда был рядом, но никогда не попадал под подозрение… А до него в Дроздово работал его отец, на той же должности, и наверняка знал все, что говорили об усадьбе и ее богатствах… И ведь Свешников числился сторожем, но на самом деле его обязанности были гораздо шире. Ему приходилось ухаживать за лошадью, заниматься садом, следить за динамо-машиной – и это не говоря о поручениях, которые ему давали учителя. Почему он не просил прибавки или хотя бы повышения? Почему не заводил собаку взамен той, которую убили? Уж не потому ли, что собака помешала бы его ночной деятельности? А страх, который он якобы испытывал, практически идеально маскировал его истинные намерения. Он будто бы стал пить, узнав о призраке – но не зря же у Лидии Константиновны как-то вырвалось: «Он пьет гораздо меньше, чем вы думаете…» Никогда от него не пахло ни сивухой, ни вином, ни самогоном; он был трезв, как стекло, и гнул свою линию, которая состояла в том, чтобы выдавить из усадьбы ее обитателей и тщательно обыскать дом. Свешников был умен, и хитер, и успел пообтереться в городе, и умело обращал обстоятельства в свою пользу – как, например, слух о смерти Сергея Ивановича за границей; но ему не хватало тонкости, и, например, с портретом, который якобы сам собой вернулся на прежнее место, он явно переборщил. Интересно, нашел ли он спрятанное золото? А может быть, там было что-то еще?

И Опалин побежал искать Берзина. Он забыл о словах учителя, что Каспер снаружи обследует стену, и метнулся в противоположное крыло. Возле двери бывшего кабинета Сергея Ивановича Иван заметил мелкие неровные щепки – и, заглянув внутрь, увидел то, что не так давно было летающим столом. Кто-то долго рубил его топором, оголив спрятанный внутри металлический каркас. Опалин и сам не смог бы объяснить природу чувства, которое охватило его при виде торчащих железок. Что-то, похожее на то, когда мы присутствуем при сбывшемся предсказании – и в то же время с изрядной долей разочарования, что чуда и впрямь не было, а были всего лишь два ловкача, придумавшие не самый банальный способ набивать свои карманы за счет легковерных простаков. Он отвернулся и, внезапно вспомнив, что ему сказал Киселев, двинулся к выходу. «Я должен был догадаться, – твердил себе Иван. – Сам, и даже без подсказок доктора Виноградова. Уже когда я услышал, что второй братец был инженером, следовало насторожиться». Он вышел в сад и, заметив Берзина, подошел к нему.

– Я знаю, кто изображал призрака! – выпалил Опалин. – Это Свешников, сторож… Вчера он понял, что его песенка спета, сломал динамо-машину и сбежал… Его надо догнать! Скажи Яну, чтобы он заводил машину…

– Это твое дело, – буркнул Каспар, разглядывая завитки лепнины на поверхности стены. – Сторож меня не интересует. Он тебе нужен – ну и лови его.

– А потайная комната тебя интересует? Он знает, где она находится!


– Потайную комнату я и так найду с помощью Верстовского, – усмехнулся собеседник. – Кстати, у меня есть идея, где спрятаны электромагниты.

– В стенах, ты уже говорил, – нетерпеливо кивнул Опалин.

– Да не в стенах, а в колоннах. Ты был в кабинете Сергея Иваныча? Что, даже не обратил внимания, как странно там смотрятся колонны? Это же обычная комната. Кто сейчас подпирает потолок колоннами? Так что сдается мне, они там стоят неспроста… И напротив лестницы тоже.

Хотя светило солнце, глаза его ушли в тень и казались двумя провалами на бледном неподвижном лице. Все это составляло странный контраст с его тоном, в котором сквозило торжество. Он был близок к тому, чтобы свести счеты с прошлым, и Опалин поймал себя на мысли, что ему совсем не хочется думать о том, что его собеседник сделает, когда наконец-то доберется до виновного.

– Значит, ты не хочешь мне помочь? – спросил Иван настойчиво.

– Ты зачем сказал Ермиловой о магнитах, а? – прищурился Берзин. – Я же тебя предупреждал. Предупреждал или нет?

– А откуда ты… – начал Опалин, но понял, что спрашивать бесполезно, и что Каспар узнал обо всем самым простым способом – подслушав. – Ладно! Я хотел посмотреть на ее лицо.

– И что?

Опалин пожал плечами.

– Либо она притворяется лучше всех на свете, либо и в самом деле ничего не знала. – Он сделал шаг назад. – Ладно, я пошел. Мне еще надо Свешникова найти.

Опалин не пошел, а побежал. Конечно, у него имелось оправдание – что время было не на его стороне и каждая минута промедления могла означать, что Свешников скроется от него; но едва ли не больше Ивану хотелось избавиться от общества Берзина. «Ишь, чекист… Комиссарствует! Машина, шофер… Не то что я – на своих двоих, и вертись, как хочешь… А все-таки – осел! Лопух я, вот кто… Перед глазами же у меня был этот чертов сторож… Купился! Уши развесил! Ищи его теперь незнамо где…»

Он забыл, что не завтракал, забыл о привидевшемся ночью скверном сне, забыл обо всем. Им владел охотничий азарт. Он еще плохо сознавал природу этого азарта, но чувствовал, что тот придает ему сил и гонит вперед; и азарт этот в своей жизни Иван будет испытывать еще не раз – так часто, что, может быть, он станет смыслом жизни – или подобием последнего.

Добравшись до деревни, Опалин бросился к Зайцеву.

– Свешников удрал! Не исключено, что с кладом… Он верхом, опередил меня! Кто-нибудь его видел? Кто его друзья, родственники, у кого он мог спрятаться?

Зайцев поглядел на него с изумлением и засыпал вопросами; Опалин в нетерпении отмахивался, но ему пришлось все же кое-что объяснить, и он не без удивления заметил, что собеседник не до конца поверил ему.

– Это уж… я даже не знаю… – пробормотал Зайцев, потирая лоб.

Он сказал, что Свешникова сегодня не видел, но обязательно расспросит, не попадался ли тот кому-нибудь на глаза. Что касается семьи, друзей и так далее, то Алексей не женат, родных у него не осталось, по крайней мере, близких. Он дальний родственник попадьи и Пантелея Никифорова, одно время пытался приударить за Дашей, но получил от ворот поворот.

– Если он захочет залечь на дно… тьфу, спрятаться – к кому он может обратиться? – спросил Иван.

Зайцев поскреб затылок и признался, что не знает. Видя, что он ничем не может помочь, Опалин махнул рукой и побежал дальше.

Во дворе Пантелея он наткнулся на Кирюху и стал расспрашивать, не видел ли он сегодня Свешникова. Может быть, тот приезжал к Пантелею?

– Чего не было, того не было, – ответил Кирюха. – Зачем он тебе?

Так как было слишком долго объяснять, что Алексей подозревается в том, что прикидывался привидением и смущал народ, а также посредством магнитов наводил страх на жителей усадьбы, Опалин ответил, что Свешников стащил ценный клад и удрал с ним.

– Вот свезло так свезло! – воскликнул Кирюха. – Эх, почему это был не я? Тогда я бы сразу же посватался к Даше…

Из дальнейшего разговора выяснилось, что Кирюха ничуть не удивлен тем, что сторож сумел найти клад. По словам Кирюхи, «Алешка всегда был себе на уме, хоть и простачок с виду».

Опалин отправился к кузнецу, но Даша сказала ему, что уже давно не видела Свешникова, и ее отец подтвердил, что тот не появлялся несколько недель. Комсомольцы, которых Иван позже встретил на улице, тоже ничем не смогли ему помочь, но жаждали узнать побольше о Берзине. В домике священника не было никого, кроме отца Даниила, который заверил Опалина, что его супруга считает родство между нею и Свешниковым чисто номинальным и не станет заниматься укрывательством человека, которого подозревают в преступлении. Иван хотел дождаться попадью и самому расспросить ее, но тут ему в голову пришла иная мысль, и он поспешил на вокзал.

– Марфа! – закричал он, стуча в будочку билетерши и злясь, что окошечко закрыто. – А, черт…

– Что ж ты так стучишь, ты ее порушишь, – сказала Марфа с упреком, появляясь из-за деревьев с кузовком, полным грибов.

– Ты не понимаешь, он преступник! – выпалил Опалин.

– Кто преступник?

– Свешников! Это он изображал привидение и удрал с кладом…

Марфа изумилась не менее Зайцева и потребовала объяснений. Потом явился Терешин, и Опалину пришлось повторить всю историю уже для него.

– Нет, его тут не было, – сказал Терешин решительно. – Но раз он верхом, он мог добраться до другой станции, бросить лошадь и сесть на поезд. На твоем месте я бы прежде всего искал лошадь.

Опалин почувствовал, что его душит отчаяние. У него не было сил искать лошадь – и, по правде говоря, не оставалось сил искать двуличного сторожа. С утра Иван ничего не ел, и голод давал знать о себе. Кроме того, деревенские дороги не были ласковы к городскому жителю, и Опалин сбил ноги в кровь. Вид у него был такой потерянный, что Марфа посмотрела на него с сочувствием и оглянулась на мужа.

– Может, ты перекусишь у нас? – предложила она Опалину. – Пешком ты его все равно не догонишь. Тут подумать надо, хорошенько.

Сварливая коза, жуя траву, неодобрительно косилась на хозяев, которые позволили войти в дом прихрамывающему юнцу в мокрой от пота гимнастерке. Она очень хотела боднуть Опалина, но в присутствии Виктора не осмеливалась тронуть гостя, и ограничилась тем, что тряхнула головой и проблеяла нечто злобное.

– Давай, скидывай сапоги, – велел Терешин, когда Марфа убежала на кухню. – И не делай такое лицо, я же вижу, что ты на ногу ступить не можешь. Снимай сапоги, и тебе станет легче. И ноги под стол убери, – добавил он, упреждая возражения Опалина.

Не зная, куда деваться, Иван стащил сапоги – и в самом деле почувствовал себя гораздо лучше. Терешин поглядел на часы, прикидывая, сколько времени остается до следующего поезда, и распахнул пошире окно.