Подлинное искупление
Часть 18 из 67 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Он хотел отомстить им за то, что они забрали у нас окаянных. За нападение на нашу старую общину. За убийство нашего дяди… за каждый грёбаный вздох. Я еще раз прокрутил в памяти то, что сказала Фиби…
«Он сказал, что они должны умереть. Все они — и мужчины, и женщины. Никаких поблажек. Он проповедует, что все они грешники и вероотступники…»
«Как мужчины, так и женщины…»
Он собирался убить и Мэй, Далилу и Магдалину…
— Моя сестра, — почти неслышно произнесла Фиби, и на ее глаза снова навернулись слёзы. — Он убьет ее за бегство из нашего Ордена. За прелюбодеяние со злом. За тех, кого он потерял, когда люди дьявола пришли ее забрать.
Кровь с такой скоростью хлынула по венам, что у меня закружилась голова. Я пытался придумать способ, как этому помешать, чем-то помочь, но не мог. Я был заперт в этой чертовой камере. Я всё время был заперт в этой гребаной камере!
Похоже, Фиби всё поняла по моему лицу.
— Всё безнадежно, да? Его не остановить, — у нее перехватило дыхание. — Моя Ребекка умрет…
— Тебе нужно бежать, — как можно тише сказал я, чтобы не услышала Хармони.
Фиби покачала головой.
— Почему? — спросил я. — Убирайся подальше от этого места. Спасай себя.
Она замялась.
— Мне… мне необходимо кое-кого защитить. И Мейстер, этот мужчина, которому я теперь принадлежу, — она покачала головой. — Он никогда меня не отпустит. Я это чувствую. Он… он мной одержим.
Слезы Фиби потоком бежали по ее щекам.
— Я ужасно его боюсь. Для меня теперь все кончено, — Фиби закончила смывать с меня грязь. — Боюсь, что для всех нас все кончено. С тех пор, как к власти пришел этот Пророк, все изменилось. Уже ничего не вернуть…
Меня охватило чувство вины. Фиби собрала свои вещи и встала. Она уже собиралась выйти из камеры, как вдруг повернулась и прошептала:
— Когда-то я считала, что ты такой же, как он. Но сейчас…, — у Фиби поникли плечи. — Но сейчас я вижу, что это не так. У вас с ним разные сердца и души — одно светлое, другое темное. Просто жаль, что в этом мире всегда побеждает тьма.
Фиби вышла из камеры, и за ней захлопнулась дверь. Я неподвижно сидел на месте, потрясенный сказанными ею словами. Но во мне все больше и больше разрасталась бурлящая в крови ярость. Похоже, в последнее время других эмоций я не испытывал. Только чистый гнев на моего брата-близнеца и на все то, что он делал.
Я вернулся к стене, лег на живот и подполз к дыре в стене, сквозь которую снова увидел Хармони. Как только наши глаза встретились, она просунула руку в проделанное отверстие. Я обхватил ее пальцы и закрыл глаза, чтобы покой ее прикосновения хоть на мгновение остудил бушующую внутри меня ярость.
Мы лежали в молчании, но моя голова лихорадочно работала. Что я могу сделать? Как мне это остановить? Я всё еще напряженно об этом думал, когда Хармони вдруг сказала:
— Райдер?
— Да? — открыв глаза, ответил я.
Она крепче сжала мою руку.
— Возможно, это обречет меня на вечные муки, но мне не дает покоя одна мысль. Я постоянно молюсь о том, что само по себе дико и жестоко… но не могу остановиться.
— Что же это? — грубым голосом спросил я.
Хармони сделала глубокий вдох.
— Я молюсь о смерти.
Я напрягся. Ей хочется умереть?
— О смерти Пророка, — быстро добавила она, и я успокоился. — Я молюсь о том, чтобы Пророк Каин умер. Молюсь о нашем избавлении от причиняемого им зла и боли. И думаю, что это может произойти, только в том случае, если наш вождь умрет. Если его жестокое сердце перестанет биться.
Я ничего не ответил. Я промолчал, потому что в этот момент меня тяготила ещё более серьезная внутренняя война. Еще более серьезный личный грех.
Потому что я тоже начал молиться об этом.
Я молился, чтобы Иуду убили.
Я начал молиться, чтобы мой родной брат умер…
… И если подобные мысли могли зародиться только в сердце грешника, значит я и был грешником.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Райдер
Прошла неделя. Бесконечный День сурка, в котором меня ежедневно избивали последователи-охранники и… никаких вестей от Иуды. Единственным светлым пятном было то, что рядом находилась Хармони. Меня поразило то, как быстро я стал нуждаться в ней, жаждать ее. Её рука, лежащая в моей во время наших разговоров, казалась последним, что не давало мне сдаться.
Каждый день ко мне в камеру приходила Фиби. После тех признаний она больше со мной не разговаривала. Как ей было велено, Фиби смывала с меня кровь и грязь, и каждый день я видел, как она всё больше и больше отдаляется от той девушки, которую я когда-то знал. Я беспомощно наблюдал за тем, как она замыкается в себе. Приходя каждый день с новыми синяками. И с каждым днем она всё меньше и меньше походила на ту энергичную женщину, какой казалась когда-то, будучи супругой моего брата.
Звук раздавшихся в коридоре шагов вырвал меня из сна. Я оттолкнулся от стены, загородив проделанное в стене отверстие недостающим кирпичом. Когда за мной приходили охранники, я всегда ставил кирпич на место. Если бы они узнали, что я разговаривал с Хармони, они бы ее наказали.
Такого допустить я не мог.
Дверь открылась, и в камеру вошли охранники. Дело дошло до того, что, когда они меня уводили, я даже не взглянул им в глаза. Даже не посмотрел на их лица, когда они поднимали меня на ноги. Следуя обычному маршруту, охранники вытащили меня из камеры, проволокли по коридорам и далее на дорогу. Очутившись в уже знакомом здании, меня, к моему удивлению, привели в комнату, в которой я разговаривал с Иудой в начале недели.
Охранники открыли дверь и, бросив меня на пол, покинули комнату. У меня учащенно забилось сердце.
Где-то открылась еще одна дверь. Я уже знал, кто в нее войдёт. Лежа на полу, я с силой зажмурил глаза и сжал кулаки. Делая медленные, размеренные вдохи, я пытался примириться с тем фактом, что снова увижу своего близнеца. Вместо этого у меня внутри образовалась дыра.
Он был моим братом, но я его ненавидел. Ненавидел свою единственную семью.
Я вспомнил прекрасное лицо Хармони. За последние несколько дней в ней тоже что-то померкло. Так ярко сияющий в ней свет теперь угас до тусклого свечения. Я вспомнил Фиби. Вспомнил её изуродованное синяками лицо и безжизненный голос, когда она призналась, какой стала ее жизнь.
— Брат, — голос моего близнеца прорвался сквозь разразившуюся у меня в голове войну.
Я поднял голову и увидел перед собой Иуду. Он стоял, как всегда одетый в белую тунику, невероятно холёный, с распущенными волосами и блестящими глазами. И на всё в его извращённом мире ему было плевать.
— Иуда.
Услышав своё имя, он прищурился, но пожал плечами и присел передо мной.
— Вижу, брат, твоя позиция в целом не изменилась.
— А чего ты ждал?
От мелькнувшего в глазах Иуды огорчения я почувствовал, как в сердце шевельнулась грусть.
— Я ожидал, что к этому времени ты покаешься. Я с тревогой и нетерпением ждал, что ко мне придут люди, охраняющие твою камеру. Ждал, что ты позовёшь меня и скажешь, что все обдумал и хочешь быть рядом со мной. Как и должно быть. Я до сих пор на это надеюсь.
Темные глаза Иуды умоляли меня это сказать, произнести эти слова и присоединиться к нему. Я хотел. Я так сильно хотел избавиться от этой образовавшейся внутри меня пропасти сомнения и отвращения. Хотел принять протянутую им оливковую ветвь. Я очень этого хотел, но просто…
— Зачем оружие? — прошептал я.
Иуда склонил голову на бок.
— Почему наши люди днем и ночью занимаются стрельбой? Не все из них солдаты. Женщины и дети не должны принимать участие в насильственных действиях. Пророк Давид объявил женщин хранительницами домашнего очага. Они должны рожать детей и ублажать мужчин. Не воевать.
Лицо Иуды стало суровым.
— Мы все солдаты в священной войне Господа, брат. Никому из нашей паствы этого не избежать. Чтобы выиграть величайшую битву, нам всем нужно сражаться. Женщинам и детям в том числе.
— Сражаться с кем? — спросил я.
Мне нужно было услышать этот замысел из его собственных уст. Я должен был убедиться.
Глаза Иуды загорелись безумным блеском, и у него на губах появилась злобная улыбка.
— С Палачами, брат, — сказал он мне.
Иуда положил руку мне на плечо и с волнением его сжал.
— Бог явил великий план мести за все, что они нам сделали, — он наклонился ближе. — За все, что тебе пришлось пережить в те годы, что ты с ними пробыл. Они должны понести наказание от наших рук. Все до единого. Мы обрушим гнев Божий на их врата и уничтожим их прямо у них на заднем дворе.
— Когда?
— Скоро…, — с готовностью произнёс Иуда. — Скоро. За столь короткий срок я уничтожу нашего злейшего врага, обеспечу нам спасение через брак с окаянной, и мы будем в готовности ждать наступления конца дней.
— В мире и согласии? — спросил я.
Иуда пожал плечами.
— Пока не появится следующий враг. Пока дьявол снова не пошлет к нам своих грешников. Каждый человек из внешнего мира — наш враг, брат. И если мы должны с ними со всеми бороться, значит, так тому и быть.
И тогда я понял. Я понял, что стремление Иуды к власти затмит все, чему учит наша вера. Понял, что он никогда не отступит. Пока он у руля, покоя не будет.
Иуда никогда не насытится.
— Брат, я хочу, чтобы ты был на моей свадьбе. Хочу, чтобы ты увидел, как я женюсь на шлюхе дьявола, а потом на виду у всех наших людей очищу ее от первородного греха.
«Он сказал, что они должны умереть. Все они — и мужчины, и женщины. Никаких поблажек. Он проповедует, что все они грешники и вероотступники…»
«Как мужчины, так и женщины…»
Он собирался убить и Мэй, Далилу и Магдалину…
— Моя сестра, — почти неслышно произнесла Фиби, и на ее глаза снова навернулись слёзы. — Он убьет ее за бегство из нашего Ордена. За прелюбодеяние со злом. За тех, кого он потерял, когда люди дьявола пришли ее забрать.
Кровь с такой скоростью хлынула по венам, что у меня закружилась голова. Я пытался придумать способ, как этому помешать, чем-то помочь, но не мог. Я был заперт в этой чертовой камере. Я всё время был заперт в этой гребаной камере!
Похоже, Фиби всё поняла по моему лицу.
— Всё безнадежно, да? Его не остановить, — у нее перехватило дыхание. — Моя Ребекка умрет…
— Тебе нужно бежать, — как можно тише сказал я, чтобы не услышала Хармони.
Фиби покачала головой.
— Почему? — спросил я. — Убирайся подальше от этого места. Спасай себя.
Она замялась.
— Мне… мне необходимо кое-кого защитить. И Мейстер, этот мужчина, которому я теперь принадлежу, — она покачала головой. — Он никогда меня не отпустит. Я это чувствую. Он… он мной одержим.
Слезы Фиби потоком бежали по ее щекам.
— Я ужасно его боюсь. Для меня теперь все кончено, — Фиби закончила смывать с меня грязь. — Боюсь, что для всех нас все кончено. С тех пор, как к власти пришел этот Пророк, все изменилось. Уже ничего не вернуть…
Меня охватило чувство вины. Фиби собрала свои вещи и встала. Она уже собиралась выйти из камеры, как вдруг повернулась и прошептала:
— Когда-то я считала, что ты такой же, как он. Но сейчас…, — у Фиби поникли плечи. — Но сейчас я вижу, что это не так. У вас с ним разные сердца и души — одно светлое, другое темное. Просто жаль, что в этом мире всегда побеждает тьма.
Фиби вышла из камеры, и за ней захлопнулась дверь. Я неподвижно сидел на месте, потрясенный сказанными ею словами. Но во мне все больше и больше разрасталась бурлящая в крови ярость. Похоже, в последнее время других эмоций я не испытывал. Только чистый гнев на моего брата-близнеца и на все то, что он делал.
Я вернулся к стене, лег на живот и подполз к дыре в стене, сквозь которую снова увидел Хармони. Как только наши глаза встретились, она просунула руку в проделанное отверстие. Я обхватил ее пальцы и закрыл глаза, чтобы покой ее прикосновения хоть на мгновение остудил бушующую внутри меня ярость.
Мы лежали в молчании, но моя голова лихорадочно работала. Что я могу сделать? Как мне это остановить? Я всё еще напряженно об этом думал, когда Хармони вдруг сказала:
— Райдер?
— Да? — открыв глаза, ответил я.
Она крепче сжала мою руку.
— Возможно, это обречет меня на вечные муки, но мне не дает покоя одна мысль. Я постоянно молюсь о том, что само по себе дико и жестоко… но не могу остановиться.
— Что же это? — грубым голосом спросил я.
Хармони сделала глубокий вдох.
— Я молюсь о смерти.
Я напрягся. Ей хочется умереть?
— О смерти Пророка, — быстро добавила она, и я успокоился. — Я молюсь о том, чтобы Пророк Каин умер. Молюсь о нашем избавлении от причиняемого им зла и боли. И думаю, что это может произойти, только в том случае, если наш вождь умрет. Если его жестокое сердце перестанет биться.
Я ничего не ответил. Я промолчал, потому что в этот момент меня тяготила ещё более серьезная внутренняя война. Еще более серьезный личный грех.
Потому что я тоже начал молиться об этом.
Я молился, чтобы Иуду убили.
Я начал молиться, чтобы мой родной брат умер…
… И если подобные мысли могли зародиться только в сердце грешника, значит я и был грешником.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Райдер
Прошла неделя. Бесконечный День сурка, в котором меня ежедневно избивали последователи-охранники и… никаких вестей от Иуды. Единственным светлым пятном было то, что рядом находилась Хармони. Меня поразило то, как быстро я стал нуждаться в ней, жаждать ее. Её рука, лежащая в моей во время наших разговоров, казалась последним, что не давало мне сдаться.
Каждый день ко мне в камеру приходила Фиби. После тех признаний она больше со мной не разговаривала. Как ей было велено, Фиби смывала с меня кровь и грязь, и каждый день я видел, как она всё больше и больше отдаляется от той девушки, которую я когда-то знал. Я беспомощно наблюдал за тем, как она замыкается в себе. Приходя каждый день с новыми синяками. И с каждым днем она всё меньше и меньше походила на ту энергичную женщину, какой казалась когда-то, будучи супругой моего брата.
Звук раздавшихся в коридоре шагов вырвал меня из сна. Я оттолкнулся от стены, загородив проделанное в стене отверстие недостающим кирпичом. Когда за мной приходили охранники, я всегда ставил кирпич на место. Если бы они узнали, что я разговаривал с Хармони, они бы ее наказали.
Такого допустить я не мог.
Дверь открылась, и в камеру вошли охранники. Дело дошло до того, что, когда они меня уводили, я даже не взглянул им в глаза. Даже не посмотрел на их лица, когда они поднимали меня на ноги. Следуя обычному маршруту, охранники вытащили меня из камеры, проволокли по коридорам и далее на дорогу. Очутившись в уже знакомом здании, меня, к моему удивлению, привели в комнату, в которой я разговаривал с Иудой в начале недели.
Охранники открыли дверь и, бросив меня на пол, покинули комнату. У меня учащенно забилось сердце.
Где-то открылась еще одна дверь. Я уже знал, кто в нее войдёт. Лежа на полу, я с силой зажмурил глаза и сжал кулаки. Делая медленные, размеренные вдохи, я пытался примириться с тем фактом, что снова увижу своего близнеца. Вместо этого у меня внутри образовалась дыра.
Он был моим братом, но я его ненавидел. Ненавидел свою единственную семью.
Я вспомнил прекрасное лицо Хармони. За последние несколько дней в ней тоже что-то померкло. Так ярко сияющий в ней свет теперь угас до тусклого свечения. Я вспомнил Фиби. Вспомнил её изуродованное синяками лицо и безжизненный голос, когда она призналась, какой стала ее жизнь.
— Брат, — голос моего близнеца прорвался сквозь разразившуюся у меня в голове войну.
Я поднял голову и увидел перед собой Иуду. Он стоял, как всегда одетый в белую тунику, невероятно холёный, с распущенными волосами и блестящими глазами. И на всё в его извращённом мире ему было плевать.
— Иуда.
Услышав своё имя, он прищурился, но пожал плечами и присел передо мной.
— Вижу, брат, твоя позиция в целом не изменилась.
— А чего ты ждал?
От мелькнувшего в глазах Иуды огорчения я почувствовал, как в сердце шевельнулась грусть.
— Я ожидал, что к этому времени ты покаешься. Я с тревогой и нетерпением ждал, что ко мне придут люди, охраняющие твою камеру. Ждал, что ты позовёшь меня и скажешь, что все обдумал и хочешь быть рядом со мной. Как и должно быть. Я до сих пор на это надеюсь.
Темные глаза Иуды умоляли меня это сказать, произнести эти слова и присоединиться к нему. Я хотел. Я так сильно хотел избавиться от этой образовавшейся внутри меня пропасти сомнения и отвращения. Хотел принять протянутую им оливковую ветвь. Я очень этого хотел, но просто…
— Зачем оружие? — прошептал я.
Иуда склонил голову на бок.
— Почему наши люди днем и ночью занимаются стрельбой? Не все из них солдаты. Женщины и дети не должны принимать участие в насильственных действиях. Пророк Давид объявил женщин хранительницами домашнего очага. Они должны рожать детей и ублажать мужчин. Не воевать.
Лицо Иуды стало суровым.
— Мы все солдаты в священной войне Господа, брат. Никому из нашей паствы этого не избежать. Чтобы выиграть величайшую битву, нам всем нужно сражаться. Женщинам и детям в том числе.
— Сражаться с кем? — спросил я.
Мне нужно было услышать этот замысел из его собственных уст. Я должен был убедиться.
Глаза Иуды загорелись безумным блеском, и у него на губах появилась злобная улыбка.
— С Палачами, брат, — сказал он мне.
Иуда положил руку мне на плечо и с волнением его сжал.
— Бог явил великий план мести за все, что они нам сделали, — он наклонился ближе. — За все, что тебе пришлось пережить в те годы, что ты с ними пробыл. Они должны понести наказание от наших рук. Все до единого. Мы обрушим гнев Божий на их врата и уничтожим их прямо у них на заднем дворе.
— Когда?
— Скоро…, — с готовностью произнёс Иуда. — Скоро. За столь короткий срок я уничтожу нашего злейшего врага, обеспечу нам спасение через брак с окаянной, и мы будем в готовности ждать наступления конца дней.
— В мире и согласии? — спросил я.
Иуда пожал плечами.
— Пока не появится следующий враг. Пока дьявол снова не пошлет к нам своих грешников. Каждый человек из внешнего мира — наш враг, брат. И если мы должны с ними со всеми бороться, значит, так тому и быть.
И тогда я понял. Я понял, что стремление Иуды к власти затмит все, чему учит наша вера. Понял, что он никогда не отступит. Пока он у руля, покоя не будет.
Иуда никогда не насытится.
— Брат, я хочу, чтобы ты был на моей свадьбе. Хочу, чтобы ты увидел, как я женюсь на шлюхе дьявола, а потом на виду у всех наших людей очищу ее от первородного греха.