Подчинение

Кажется, у него настроение тоже пропадало. Голос мой теперь звучал чуть резче, но увереннее:

— Потому что не может один человек принадлежать другому! Не может подчиняться и при этом испытывать удовольствие! Это… извращение.

Я все-таки произнесла это слово вслух. Но сейчас почему-то не боялась его реакции — ведь он продолжал слушать.

— То есть ты никакого удовольствия от подчинения не получаешь? Лена, я правильно понял?

Он впервые назвал меня так! И оттого в груди больно сжалось. Не офисным «Елена», не покровительственным «моя девочка»… Этот разговор на самом деле принципиально отличался от всех предыдущих.

— Вы сейчас специально подменяете понятия! Я получала удовольствие — даже спорить не стану, но не от боли или унижения, а от механической стимуляции! Вы ведь сами говорили, что при правильном подходе оргазм — вообще не вопрос!

— Не кричи, — сам при этом тона не повысил. — А мне кажется, что ты сама себя обманываешь. Тебя одними приказами разогнать можно, без всякой стимуляции. А от прямого давления у тебя крышу сносит. Я лишь в самом начале думал, что ошибся — никакой ты не сабмиссив. Но очень скоро понял: ошибки нет. Только перед принятием себя такой стоит бетонная стена.

Я рот открыла, но с ответом не нашлась. В чем-то, в какой-то самой ничтожной мелочи, он был прав, но не во всем! Тем временем, поймав меня на растерянности, Максим Александрович добивал:

— Я совершенно уверен, что в тебе это есть. Вот понимаешь, на сто процентов уверен. Потому что не каждая на твоем месте так быстро начала бы получать удовольствие. А ты получала. Даже когда я был очень груб с тобой. Ты из-за страха или смущения этого не замечала или не хотела замечать. Но давай, Лен, начистоту — сейчас ты не выглядишь жертвой сексуального насилия. И не чувствуешь себя ею.

Я заставила себя мыслить и говорить спокойнее:

— Ладно. Предположим, что так и есть. Что-то во мне реагирует на грубость. Но вы своими действиями только загнали это еще глубже. Вы сразу могли поступать иначе!

Он откинулся на спинку, даже взгляд был напряженным, но не голос:

— Мог бы. И знаешь, как развивались бы события в этом случае? Ты, слишком зажатая, слишком закомплексованная, не была готова вообще ни к чему. Если бы я каждый раз учитывал твое мнение, то в первую неделю мы бы целовались, во вторую — перешли к легкому петтингу, в последний день ты — так уж и быть — позволила бы мне тебя трахнуть в миссионерской позе. Нет, тебя надо было выбивать сразу из зоны комфорта. И знаешь, ты очень быстро приспособилась.

— То есть вы все делали правильно? Вообще никаких сомнений в этом?! Вы были жестоки! В самом начале! А приспособилась я именно потому, что после самого начала все уже не казалось таким страшным!

— Был. Потому что не относился к тебе, как к возможной нижней. Но почти сразу понял, что это реально.

Я качала головой:

— Вы одного никак не хотите понять. Эти роли, эта зависимость одного человека от другого — она нечестная!

— Роли разные. Связь одна. И она всегда двусторонняя. Я зависим от твоих реакций не меньше, чем ты от моих приказов. А в каком-то смысле даже больше.

Да у него на все есть готовый ответ! Я злилась все сильнее — одновременно с заканчивающимися аргументами. Остался только один. Я вывалила его, как козырь:

— Я была в безвыходной ситуации. Да, вы меня купили… или не так — я вам продалась. Поэтому никаких претензий не имею — это честная сделка, и обо всем вы предупредили заранее. Но чтобы продолжать… да как вам вообще такое в голову пришло?

Он встал, и только в резкости его движения я ощутила настоящую сдерживаемую ярость. Ушел и вернулся через минуту. Бросил лист с печатями на стол.

— Безвыходная ситуация? Серьезно? Три комнаты, семьдесят два квадрата! Знаешь, что могут сделать родители, чтобы спасти сына? Гораздо больше, чем просто разменять жилье! Намного, намного больше! А если у них нет квартиры в семьдесят два квадрата, то они бегут в полицию или собираются всей семьей и уматывают в другой город! В самую последнюю очередь в таких ситуациях люди пойдут делать то, что им отчаянно претит! Ты просто нашла себе моральную гавань

— ведь когда заставляют, то ты, вроде как, и не при чем. Только не говори, что все это не приходило тебе в голову — я никогда не считал тебя дурой.

Я тоже встала — просто не выдержала. Руки дрожали от бессилия. Но он не прав, не прав, не прав! И кажется, Максим Александрович дошел до той стадии, когда уже жалеть меня не мог:

— Говоришь, что я перегибал палку? Правда? Делал то, что ты вынести не могла? Да вот картинку твоего идеального представления о себе портит один маленький момент — ты ни разу не пыталась уйти. Ты вообще хоть раз всерьез подумала о том, чтобы уйти? Или такая мысль сильно бы помешала оставаться жертвой только по принуждению, без всякого собственного желания? Ведь намного проще вообразить, что я тебя наручниками к батарее приковал, правда? Намного проще убедить себя, что других вариантов не было! Да, я получаю удовольствие от власти над тобой. Говоришь — извращение? Но я хотя бы с самим собой честен. А ты?

Я рухнула обратно на стул. Бесконечная, тяжелая, невыносимо тяжелая усталость. Мне нужно поспать, а потом подумать. И только после этого, на свежую голову я точно смогу ему ответить… если он снова захочет меня слушать.

— Все, хватит, осталось последнее, — услышав его теперь более тихий голос, я с удивлением подняла взгляд. — Иди сюда.

Накажет? Просто трахнет? Все-таки пристегнет наручниками к батарее? Ведь еще вчера предупреждал о тоне, так что ничего непредсказуемого. Я встала и подошла.

— Платье снять, господин?

— Да.

Как только осталась обнаженной, он взял меня за плечи и посмотрел в глаза:

— Слушай очень внимательно. Сейчас ты можешь остановить меня в любой момент. Просто скажешь — и я больше сегодня к тебе не прикоснусь. Ясно?

— Да… господин.

По таким правилам я на многое соглашусь. Кажется, я даже поняла, чего он хочет: для закрепления эффекта от своих слов он собирается быть со мной нежным — показать лишний раз, насколько я сама к нему тянусь. Но уже через минуту поняла, что этот секс нежным и не планировался. Даже в поцелуе была одна только злость, но настолько безумная, страстная, что я реагировала. Даже слабые укусы возбуждали тем, что не контролировались. Не отрываясь от моих губ, он опустил меня на пол, сжал грудь — ощутимо больно.

Прервал поцелуй, вызвав недовольный стон, раздвинул мои колени и ввел два пальца во влагалище, при этом не отрывая взгляда от моего лица. Начал ими двигать, грубо, на грани с болью — это не ласка, это как печать собственника: «Давай, попробуй притвориться, что тебе это не нравится». И я не стала притворяться. Выдохнула судорожно и откинулась на спину. Через несколько движений внутри стало влажно.

Как только он почувствовал мое возбуждение, вытащил пальцы и распорядился:

— Расстегни мне штаны. Возьми член в рот. Соси, пока не остановлю. Будешь плохо стараться, я буду вбиваться сам. И на этот раз не сдерживаясь. Хочешь?


Это как будто была игра, которую можно остановить… Но она не воспринималась игрой: путала мысли, сбивала с толку… возбуждала. Остановить можно и чуть позже. Я приподнялась на локтях, села на колени, быстро расстегнула пуговицу и молнию, вытащила член и принялась вылизывать его, пока он не возбудился до предела. В рот взяла уже каменным.

— На меня смотри!

Подняла глаза вверх. Во взгляде тоже нет нежности — только темное, разрастающееся возбуждение. И снова — эта парадоксальная реакция на его страсть, которая бьется сначала отголоском в груди, а потом растекается по всему телу, чтобы позже сконцентироваться в одной точке. Казалось, он слишком быстро приближается к грани, но Максим вдруг отстранился. Потом взял ладонями за лицо, удерживая:

— Вытяни подбородок вверх и расслабь горло. Если постараешься, то будет только один раз.

Что?! Я сразу поняла, чего он хочет, и от этого опешила. Нет, нет, это уже слишком! И он сегодня не позволял мне привыкнуть к одним ощущениям, поймать сладкую нарастающую истому, тут же меняя их на другие.

— Рот открой! — практически рявкнул. — Или останови!

Я подчинилась. И в этот момент просто не смогла подумать о том, чтобы не подчиниться. В какой же степени он был прав? Он позволил мне обхватить член губами, но тут же протолкнул дальше, вводя головку немного в горло. Очень неприятно. До такой степени, что непроизвольно навернулись слезы. Но я не сжималась, зная, что так только хуже себе сделаю. Расслабить, расслабить. Он задержал член так на несколько секунд, за которые я даже успела чуть привыкнуть к ощущениям. Но когда вытащил, немного закашлялась. Сглотнула слюну.

— Умница, просто очень хорошо! — его дыхание тоже немного сбивалось.

Он будто в награду за старание тут же наклонился и прижался губами к моим. Я позволила его языку творить что вздумается, даже не почти не отвечала — принимала. Это была словно передышка в каком-то безумии, хотя распаляющая еще сильнее. Я уже хотела его так сильно, что немного подавалась бедрами вперед, стремясь прижаться теснее.

Максим отстранился и усмехнулся, будто уже доказал, что хотел. Схватил меня за талию и рванул вверх, заставляя развернуться. Поставил на четвереньки. Вошел сзади, я выгнулась, подаваясь навстречу. Но он не спешил. Запустил пальцы мне рот, вынуждая посасывать и стонать от желания, а другую руку положил на грудь. Массировал все с большим нажимом, сжимал сосок между пальцами — это было на самой грани между наслаждением и болью. При этом внутри не двигался, как будто собирался заставить меня умолять. И я была близка. Возможно, он это даже чувствовал:

— Ну что, мне дать тебе время для самоанализа или просто трахнуть, пока ты не кончила, лишь вылизывая мои пальцы?

Я подалась бедрами, насаживаясь сильнее. Пусть что хочет, то и делает. Но я на самом деле взорвусь, если не сделает ничего. После этого он переместил руки мне на бедра.

— Ноги шире. Позу не менять. Кончать можно только после разрешения.

И начал двигаться — со всей силы, сбивая дыхание. При этом пальцы в бедра буквально впивались, но сейчас я не могла на этом сосредоточиться. С каждым толчком вырывающийся стон становился все громче. Задыхаясь, теряясь во всплесках оглушающего возбуждения, выдавила:

— Господин… можно? Господин… я сейчас…

— Можно. Давай, девочка, покажи мне, как тебе нравится.

Меня свело от наслаждения, сжало, как пружину, которая никак не хотела раскручиваться. Одна волна оргазма, и следом за ней другие, захлестывающие от каждого его толчка. Не знаю, когда он кончил сам, но продолжал вколачиваться в меня, удерживая за бедра, пока сама я сотрясалась судорогами. Лишь потом отпустил, позволил лечь на пол, не осталось сил даже рукой шевельнуть. И после этого внутри продолжало сладко сжиматься.

— Спасибо… господин…

— Синяки останутся, — он провел ладонью по моему бедру, но сейчас меня это не интересовало. — На память.

Поднялся на ноги и отошел. Я просто прислушивалась. Еще немного — и я смогу открыть глаза.

— Теперь собирай вещи и уходи. Сделка закончена, никаких долгов. На работе оформлю тебе отпуск на месяц — это тебе время, чтобы ты не порола горячку и хорошо подумала. Если надумаешь увольняться, то придешь через месяц и напишешь заявление.

Мои глаза еще пару секунд были закрыты, но я напряглась, не веря своим ушам. Пока он не ушел, приподнялась и переспросила:

— Правда?

— Да. Я же сказал. Есть деньги на такси?

— Господин… Максим Александрович! Вы прощаете мне оставшиеся дни? Точно?

Он вдруг присел передо мной на корточки и улыбнулся:

— Лен, давай просто разойдемся. Надеюсь, без взаимных обид. Расписку забери или сразу порви. Но себя за все произошедшее не кори, не загоняйся в угол еще больше, чем уже загнана. Договорились?

— Это… неожиданно. Спасибо! Вы точно не злитесь?

— Теперь уже нет, — он улыбался так искренне… так не к месту весело. — Выплеснул раздражение, как говорится. Надеюсь, ты тоже потом остынешь и решишь, что между нами никаких претензий остаться не должно. Но если вдруг захочешь выплатить кредит побыстрее, то звони — оформим сделку на тех же условиях! — он подмигнул и расхохотался. Со смехом же ушел в свою комнату, лишь сказав напоследок: — Дверь захлопнешь, хорошо?

— X… хорошо…

Я просто не могла поверить в свое счастье. Настолько неожиданно, что обескураживает до невозможности сформулировать хоть одну внятную мысль.





Глава 19




Я собирала сумку быстро, даже что-то несуразное под нос напевала. Но потом осеклась, вспомнив о камере. Подставила стул и влезла на него, чтобы рассмотреть следящий глазок — теперь Максим Александрович уже не вправе наказать меня за самоуправство. А может, даже придет сюда, чтобы вместе над этим посмеяться. Глазок легко снимался с крепления и вообще никаких признаков жизни не подавал. Выключен? Но я остановила себя от того, чтобы пойти и спросить прямо. В конце концов, какая разница? Даже если камера была включена круглосуточно, то он не мог следить круглосуточно за мной. Просто физически не мог, всегда чем-то занятый. Вспомнилась сцена, когда он меня поймал… А ведь не факт, что поймал. Он просто спросил — и я призналась. Точно! Ему вовсе незачем было следить за мной, достаточно было создать видимость, что следит. Рассмеялась над своей наивностью.

Купленные вещи аккуратно сложила на кровати, с собой взяла только стаканчик для зубных щеток и мыльницу — этим красавчикам все равно тут не место.