Поцелуй под омелой

(K): Ух, ты сегодня сердитая, Сайонарочка моя?

(S): Где был? Весь вечер тебя жду в сети.

(K): Прости! Дела. Но мне приятно, что ты ждешь:) Не сердись!

(S): Сержусь!

(K): Агрессивное поведение меня возбуждает))

(S): Дурак!

…

(K): Ты поговорила со своим обожаемым парнем?

(S): Нет. Струсила.

(K): Тогда у меня еще есть возможность понравиться тебе?

(S): Ты мне и так нравишься:)

(K): Но я не хочу тебя ни с кем делить, Оля! Посмотрим, как ты устоишь от моих комплиментов.

(S): Заинтригована;)

(K): Мне кажется, что твой голос слаще клевера.

(S): На самом деле он всегда простуженный.

(K): Я сегодня шел по Невскому и вглядывался в каждое постороннее лицо, желая отгадать, где же ты…

(S): Отгадал?

(K): Нет, все эти лица были недостаточно красивы для тебя:)

(K): Кажется, если я вживую увижу твою улыбку, у меня тут же пропадет пульс.

(K): Вот так жил спокойно, а потом меня придавило любовью, словно гранитной плитой. Только о тебе думаю. Все время.

(S): Кицууунэ))) Все! Хватит!

(K): Тебе смешно?

(S): Немножко!

(K): Сайонара, тогда ответишь на один очень сокровенный и важный для меня вопрос?

(S): Конечно.

(K): Какой у тебя размер груди?

(S): Еще раз пишу: дурак! Заблокирую тебя…

(K): Нет! В нашей стране запрещена эвтаназия! А ведь я безнадежно болен любовью. Хотя, если я тебе надоел… Не мучай. Блокируй. Зачем мне жить в мире, в котором рядом нет тебя?





* * *


Юрий Михайлович торжественно положил на стол плитку молочного шоколада.

— Пожалуйста! — довольным голосом проговорил он. — В это воскресенье не забыл.

— Пап, но ты уже задолжал две шоколадки! — рассмеявшись, проговорила Оля.

— От сладкого зубы портятся. И кожа! — проговорила Ксения Борисовна, расставляя на столе чашки.

«И в боках разносит» — с досадой подумала Оля. Которую неделю она не могла начать ограничивать себя в сладостях и выпечке. Уж такой пример перед глазами! Стройная Цвета в облегающей спортивной форме, на которую пускают слюни все парни-десятиклассники на уроке физкультуры.


— Ладно, ограничимся одной плиткой, — вздохнула Оля.

— Ну как прошла очередная неделя в школе, птенчик? — обратился к дочери Юрий Михайлович. — Я столько времени пропадаю на новой работе. Когда возвращаюсь, ты уже, поужинав, торчишь целыми вечерами в своей комнате.

— Все с кем-то переписывается, — поддакнула Ксения Борисовна.

— Переписываться законодательством не запрещено! — покраснев, в свое оправдание воскликнула Оля.

— Ты бы столько времени урокам уделяла, — покачала головой Ксения Борисовна. — Представляешь, Юр, на неделе за самостоятельную работу по алгебре двойку получила! Сдала пустой листок на проверку.

— Это был новый материал, и я его не сразу поняла, — принялась объяснять отцу Оля. — Но уже во всем разобралась. И переписала работу. Это случилось еще во вторник…

В тот день Оле было совсем не до алгебры. Как и в последующие дни, когда она в школе практически не общалась с Женей. Рина, словно нарочно, вцепилась в нее и следовала всюду тенью, боясь, что Потупчик окажется рядом. Олю это напрягало. Воробьева не могла взять в толк, почему Рина так ревностно относится к Жене. Неужели все дело в том, что общение с ним так испортит репутацию? А что, если она правда ревнует? Вдруг между ними что-то было? Слишком яро Синицына реагирует на любые разговоры о рыжеволосом неформале…

— О чем же ты думаешь на уроках? — всплеснула руками Ксения Борисовна. — Одна любовь на уме.

Оля посмотрела на папу, который внезапно снова помрачнел.

— Что плохого в любви? — спросила она, не сводя взгляда с отца. — Когда она нечаянно нагрянет.

Отец закашлялся. Нет, с ним точно что-то не то!

— У нас есть в школе одна девочка, — начала Оля, — ее зовут Цветолина.

— Как? — растерянно переспросил Юрий Михайлович.

— Цветолина! — повторила Оля. — Так вот, ее отец ушел в другую семью, к маме одиннадцатиклассника, с которым у Цветы вражда…

— Как в кино, — пробормотала мама.

Отец же снова нервно схватился за край скатерти. Тогда Оля продолжила:

— Если бы наш папа ушел к другой женщине…

Тут Ксения Борисовна не выдержала и так громко стукнула кулаком по столу, что вздрогнули все чашки с ложками. И Оля от неожиданности подскочила на стуле.

— Господи, Ольга, что с тобой? Вторые выходные подряд заводишь какие-то бредовые разговоры! Это новая школа так на тебя влияет?

Оля не знала, что сказать. Да, кажется, она переборщила. Но видела ведь, что папа что-то скрывает! Почему мама его выгораживает? Как прекратить это вранье?

В дверь позвонили. Ксения Борисовна первой выскочила из-за стола.

— Это мама! Нортона привезла.

Оля засеменила вслед за Ксенией Борисовной.

— Бабушка! — выкрикнула девочка, когда мама распахнула дверь и впустила в прихожую гостей. — Нортон!

Голландская овчарка с тигровым окрасом уже бросилась в Олины объятия.

— На Московском шоссе страшная авария, — снимая шляпку, пожаловалась бабушка Оли, Тамара Васильевна. — Три машины столкнулись, мы полтора часа простояли. Вы же знаете, как Нортон относится к пробкам.

Пес, услышав слова хозяйки, жалобно заскулил. В коридор вышел Олин папа.

— Здравствуйте, Тамара Васильевна.

— Здравствуй, Юрочка! — Пожилая женщина чмокнула в щеку зятя. — Ну, как твоя работа?

— Кипит! — проговорил Юрий Михайлович.

— Он там днями и вечерами пропадает, — покачала головой Ксения Борисовна.

Оля в этот раз промолчала, чтобы снова не попасть в немилость матери.

— Надолго вы нам оставляете своего обормота? — ласково потрепав Нортона по загривку, спросил Юрий Михайлович.

— На неделю, — ответила Тамара Васильевна. — В следующий понедельник у меня с утра самолет. В Кемере сейчас плюс семнадцать!

— Хорошо! — вздохнула Оля.

— Неплохо, — согласилась Тамара Васильевна. — У меня от затянутого серого неба снова мигрень. Оленька, тебя оставляю за главную. Я сменила корм, прошлый Нортон не ел, только растаскивал по квартире и прятал по углам. А вот его подушка!

Оля с готовностью протянула руки к подушке.

— Положу ее в своей комнате. Нортон будет спать у меня. Пойдем, мой хороший, покажу тебе твое пристанище на ближайшую неделю.